Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

– Ты бы хоть подумала своей головой! – уже мягче продолжала мать. – Три дочери у меня. Ярушку Ладога не отдала. Ты не хочешь. Что же, Велеську замуж снаряжать? Девчонку незрелую? Тебе-то сестру не жалко?

– Ну, подождать можно, – буркнула Дивляна. – Она девка здоровая, года через три-четыре невеста будет лучше меня!

– А если и она не захочет за полянина, а захочет за… за Свойку Зорькиного выйти? Или тебя, красну ягоду, неволить нельзя, а ее можно? А всем вам волю дать – одна туда, другая сюда, так весь род наш рассыплется и сгинет без следа. То ли нам деды завещали? Нет, родная моя. Если хотим, чтобы род наш жил, чтобы воля предков исполнялась, то думать о роде надо, а не о себе.

– Но я люблю его!

– Любовь что морковь – полежит да и завянет. А это дело всей Ладоге благо принесет, честь и богатство.

Дивляна молчала. Против этого она не смела возражать, но ей было ясно, что мать ее не поддержит. И ведь она права, Дивляна не могла ее ни в чем упрекнуть, но от этого боль в груди становилась такой нестерпимой, что она будто одеревенела, и даже слезы не давали облегчения.

Вольга! Отец и мать были против нее, и Вольга теперь казался ей единственным на свете близким человеком.

«Надо бежать к нему», – подумала Дивляна, и это была ее первая здравая мысль. Он еще ничего не знает. Скорее рассказать ему, тогда он что-нибудь придумает. Поговорит с ее отцом, приведет своего отца. Пусть-ка Домагость князю Судиславу объяснит, что, дескать, серебро и паволоки нам важнее…

В сени влетела Веснояра, до которой только сейчас дошла поразительная новость.

– Ну, подруга, вот тебе Макошь напряла! – закричала она, но Дивляна почти не заметила ее.

Оттолкнув с пути Веснавку, как неживое препятствие, она кинулась вон из дома и побежала к Буревоевой связке, где обитал со своим родом Святобор, а поблизости – его плесковские постояльцы. Грязная вода от недавнего дождя разлеталась брызгами у нее из-под ног, обдавая подолы цветной сряды. Народ на улицах оборачивался, не понимая, куда это мчится средняя Домагостева дочь – с таким лицом, будто дом горит, а дыма вроде не видно… Ничего и никого не замечая, Дивляна примчалась к Буревоевой связке, обогнула пару волокуш с мешками – и увидела Вольгу прямо в дверях.

Он, как видно, приготовился идти; на нем была новая синяя рубаха, бляшки на поясе – варяжском, из добычи после битвы с Игволодом, – блестели, заново начищенные, плащ был тоже из добычи – из тонкой шерсти с шелковой отделкой и большой круглой застежкой на груди. Короче, жених женихом. Собрался прощаться перед отъездом с Домагостем, которого считает своим будущим тестем.

– О! – воскликнул он, вдруг увидев Дивляну. – А я к вам… Да что с тобой?

– Там… – С разбегу врезавшись в него, она схватила его за складки плаща на груди, словно он мог убежать, не выслушав ее. Он готов был слушать, но от бега и волнения она едва могла говорить. – По… ляне… Киев… ну, эти! Они…

Дивляна набрала побольше воздуха, потом закашлялась и оглянулась. Челядь и постояльцы Святобора, бросив все дела, стояли и смотрели на них, причем на мордах лошадей тоже вроде как было написано любопытство.

– Пойдем-ка! – Вольга обнял дрожащую Дивляну за плечи и повел к Волхову.

По пути Дивляна немного успокоилась и смогла наконец говорить.

– Поляне эти, что Ярушку просватали! – начала она, и из глаз ее брызнули давно просившиеся слезы. – Ярушку-то им не отдают! Лелю, говорят, не отпустим! А отец говорит, я слово дал! И другой невесты, говорит, нету у меня для них, кроме тебя! Меня то есть!

– Я слышал, что народ Ярушку не отдает… – начал Вольга и осекся. – Как это – тебя? – До него наконец-то дошло, о чем речь. – Ты же моя! Тебя нельзя! Ты мне обещана!

– Где же я обещана? – Дивляна вытирала слезы нарядным вышитым рукавом. – Так, поговорили… да и не говорили, а просто… вроде бы он знает, вроде бы согласен… А так, мать говорила, пусть сперва князь Судила…

– Ну, пойдем! – Вольга сильно сжал ее руку. – Я сам с ним поговорю!

Однако разговор с Домагостем ни к чему не привел. Ожидая плесковского княжича, тот встретил его даже не в избе, где уже сидели поляне, а еще во дворе. На возмущение обманутого жениха Домагость отвечал одно: сговора не было, даже обещания твердого он не давал. Да и кому его давать, если тут нет ни отца жениха, ни еще кого-то из старшей родни, кто вправе решать его судьбу?

– Тут тебе не круги водить под березою! – сурово отвечал воевода. – Был бы здесь твой отец, с ним бы я говорил. Сам ты с девкой можешь ладу плясать23 – о свадьбе только отец твой речь вести может. А нет отца – нет и разговора. И никто мне дочерью моей родной распоряжаться не запретит!

– Когда я за вас в бой шел, кровь проливал…

– Твое дело молодое – на то и парни, чтобы первыми воевать. Да я и сам за печью не отсиживался, и сыновья мои. Ты спасителя нашего из себя не строй!

– У меня кольцо ее! – Вольга показал золотое варяжское кольцо, подаренное Оддом Дивляне и ею переданное жениху в купальскую ночь.

– Ну, на память оставь! – буркнул Домагость, у которого было очень нехорошо на сердце. – А в дело наше, Вольга, не мешайся, душевно тебя прошу. Чтоб обиды не держать, сватайте Велеську – через три года отдам. Вот тебе слово мое. Родом она не хуже, собой растет пригожая да резвая. А сейчас мне для Киева невеста нужна. Ты молодой еще, три года обождешь, не состаришься.

– Да разве я за Велеськой сюда ехал!

Но Домагость только махнул рукой: дескать, окончен разговор! – и пошел в дом.

Не смущаясь чужих любопытных взглядов, Вольга обнял девушку и прижал ее мокрое от слез лицо к груди.

– Он же нам обещал… ну, почти обещал! Я ведь спрашивал его: будет мне награда? А он сказал: будет день, будет и награда. Он знал, что я о тебе говорю! Знал!

– Да что теперь толковать? – К ним подошел один из Вольгиных плесковичей, парень по имени Годыня. – Он уже все решил, про обещания напоминать ему – только зря язык утомлять. Ты бы, княжич, чем разговоры разговаривать, сам думал, как свое не упустить.

– Я и не упущу!

– Вот, поляне, дери их леший! – вставил другой Вольгин товарищ, Милята. – Сидели бы там у себя в лесу на поляне! Не мог этот Аскольд в другом месте себе невесту выбрать!

– А ты-то что? – Вольга поднял лицо Дивляны и требовательно глянул в заплаканные глаза. – Тебе-то кто милее – я или Киев?

– Ты, конечно! – Дивляна даже обиделась, вырвалась и вытерла нос платком. – Скажешь тоже! Не стыдно тебе? Я тебя люблю, я тебе обещала, как же я могу… Провались он, этот Киев! Это ж все равно что на Тот Свет ехать! Пропаду я там! Князь Аскольд, говорят, уже трех жен уморил, теперь за меня примется! Я хочу с тобой!