Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

И если Одд, князь Высокого Пламени, когда-нибудь все же вернется, пусть он найдет ее и своего ребенка здесь, где и оставил, на самом краю Варяжского моря.

Подготовка к обручальному пиру продолжалась, невзирая на то, что одна невеста сменилась на другую. А Дивляны в это время дома не было: воодушевленные почти состоявшимся сговором Яромилы, они с Вольгой решили, что пора и ему наконец ехать в Плесков разговаривать с отцом и готовить их собственное обручение. Да и рассказать князю Судиславу о предстоящем союзе Ладоги с далекой полянской землей он мог теперь вполне определенно.

Окрыленные и радостные, они вместе отправились к старому корабельному сараю Буревоичей, в котором дружина Вольги все это время жила. Будто зимой на своей охотничьей заимке, парни по очереди ловили рыбу и ходили на охоту ради пропитания, готовили еду на костре, а в свободное время гуляли с ладожскими девушками. И каждый присматривал себе невесту, чтобы не отстать от княжича. Поначалу ладожская старейшина уговорилась с ними, что взамен увезенных невест Плесков пришлет столько же девок на замену, – молодые женщины нередко умирают, поэтому невест всегда не хватает не только парням, но и зрелым мужам. Но после битвы с Игволодом, в которой погибло несколько десятков ладожских парней и мужиков, отправить лишних невест на реку Великую оказалось даже кстати.

Приказав дружине собираться, Вольга предложил Дивляне прогуляться по лесу – посмотреть, много ли ягод. Потом он отправился готовиться к вечернему пиру у Домагостя, на котором собирался попрощаться с местной старейшиной, чтобы назавтра уехать. Дивляна возвращалась домой, огорченная близкой разлукой, но в то же время полная надежд. Далеко еще до осени – не меньше двух месяцев до той поры, когда сватов от князя Судилы можно будет ждать сюда. Правда, утешала себя девушка, осень и зима тянулись для нее еще дольше, однако же прошли, остались позади, и весна принесла ей все то, о чем она мечтала. Пройдет и это время.

Молчана, встретив ее в сенях, глянула на нее как-то странно.

– Одеваться ступай, – сказала она только. – Гости уж скоро соберутся.

Дивляна поднялась в повалушу. Кто-то – мать или сестра – уже приготовили для нее нарядное платье, то самое, в котором она изображала варяжскую богиню… как ее там? Не жалея труда, она за эти дни успела нашить на ворот и рукава блестящий шелк из полянских подарков – желтый, с золотисто-коричневыми изображениями диковинных птиц с широкими крыльями, причудливо переплетенными одна с другой.

– А невеста-то наша где? – спросила она у Молчаны, пока та ее причесывала, но челядинка только качнула головой и вздохнула.

Судя по шуму внизу, гости уже собирались. Дом воеводы был достаточно просторным, но сегодня с трудом мог вместить только самых знатных из ладожан и приехавших полян и словен. Пришли и варяжские гости, прибывшие в вик Альдейгью уже после того, как было покончено с Иггвальдом: этим тоже было весьма важно знать, какие пути для торговли открывает союз Ладоги с полянами под покровительством козар. И в Северных странах бытовали предания о великих вождях, которые еще лет сто или двести назад ездили в греческие земли, добывали там шелка и золото, и возможность наладить торговые связи с теми странами казалась весьма заманчивой. До шелка и золота немало охотников, но ведь не каждый год находится вождь, способный снарядить такую большую и сильную дружину и довести ее до Миклагарда!

– Готова невеста? – Из сеней по лесенке торопливо взобралась Тепляна, заглянула в повалушу.

Дивляна хотела ответить, что Яромилы здесь нет, но девушка, увидев ее и свою мать, кивнула, будто так и надо, и ускользнула вниз.

А потом лестница снова заскрипела – тяжело, основательно, как если бы по ней поднимался кто-то из мужчин. Дивляна увидела отца. Решив, что он ищет здесь Яромилу, Дивляна торопливо вскочила, расправляя девичий красный пояс, и воскликнула:

– Батюшка, а Ярушка-то где? Внизу? Здесь ее нет!

– Ярушка к вуйке пошла. – Домагость подошел к дочери. – Присядь-ка.

– Как это – к вуйке пошла? – Дивляна вытаращила глаза, но опять села на лежанку, повинуясь его знаку. – Или сговора не будет?

– Будет сговор. – Домагость опустил глаза, будто не решался что-то вымолвить.

Такого, чтобы родной отец смущался в разговоре с дочерью, Дивляна никогда не видела и недоумевала все больше и больше.

– Как же он будет? Жених в Киеве, невеста незнамо где – что это за сговор такой?

– Вот что, Дивомила свет Домагостевна! – наконец решился отец. – Выслушай, что я, отец твой, тебе скажу. Обещал я полянскому князю Аскольду мою дочь в жены, думал Ярушу, как старшую, за него отдать. Да не захотела отдать ее Ладога: Лелю, говорит, надежду и благословение наше, полянам не отдадим ни за серебро, ни за золото, ни за паволоки многоцветные. Против всей Ладоги я идти не могу. Да и правы люди: если милость богов уйдет, от серебра счастья не будет. Но и слово мое, полянам данное, я нарушить не могу. Докончание нужно нам, от него благоденствие всей земли нашей зависит. Выходит, надо другую дочь им отдавать. Велеська мала еще. Недозрелую калинушку, как говорится, нельзя заломать, и недоросшую девушку нельзя замуж отдать. Да еще в даль такую… Вот и выходит, что одна у меня невеста есть для князя Аскольда. Ты, Дивомила свет Домагостевна.

Дивляна хотела что-то ответить, открыла рот и снова закрыла. Так это что, о ней говорят? Она понимала, что отец рассуждает здраво: Яромилу Ладога не отпускает, и это неудивительно, а Велеська еще мала – им ли, сестрам, не знать? Но к окончанию его речи она не была готова. Хотя понимала, что незамужних дочерей у отца только три и еще одной невесты взять негде… Но… О чем речь? Какой князь Аскольд? Какой еще сговор, какой Киев, если она почти что уже замужем за Вольгой?

Дивляна не понимала сейчас того, что она стала женой Вольги пока только в своем воображении, а для Домагостя этот брак – лишь один из нескольких замыслов о ее судьбе. И ничто пока не мешает ему решить по-другому, раз уж возникла такая необходимость.

– Но как же… – только и прошептала Дивляна, да и то ее услышали разве что подвески в ожерелье.

Голос пропал, мысли разбежались, она даже не могла ничего ответить. Ее сковало дикое напряжение, хотелось вскочить, грохнуть чем-нибудь, разбить что-нибудь большое, закричать, чтобы по всей Ладоге было слышно, – и нельзя было пошевелиться. Запертые чувства и несказанные слова распирали ее, горло перехватило, от возмущения на глазах выступали слезы, но она боялась двинуться, как будто от резкого движения могла сломаться.

– Ну, что скажешь? – Домагость взял ее за руку.