Любовь с чистого листа - Кейт Клейборн

— Мне нравится, когда ты заставляешь ждать. Я чувствую это всем телом. Мне нравится предвкушать.

— Хорошо, — произносит он у самой моей кожи.

И, боже, как прозвучало это «хорошо»! Как выражение собственного удовольствия и похвала мне.

— Еще, — требует он, отстраняясь губами и вперив в меня пламенный взгляд. Я понимаю, чего он хочет, но хочу ли я этого? Это слишком интимно, слишком близко, слишком откровенно.

Такое делают только с теми, кому доверяют целиком и полностью.

С уверенностью могу сказать: я доверяю Риду.

Поэтому, убрав с него руки, начинаю трогать себя.

Минуту, долгие секунды спустя, мои ладони оказываются на нежной коже моего живота, я ощущаю ими собственное дыхание и собираюсь с силами, чтобы показать Риду все свои потаенные места. На улице уже день, окно Рида занавешено гладкой бледно-серой тканью, которая скрывает от чужих глаз, но не погружает в темноту, так что ему будет видно абсолютно все.

Может, так и надо. Может, так и надо для нас обоих.

— Здесь я очень чувствительна, — шепчу я наконец, поднимая руку, проводя кончиками пальцев по полной нижней части груди, по изгибу, от прикосновения к которому у меня всегда твердеют соски. Лицо горит, кожа груди покрылась испариной. Я чувствую себя неловкой, выставленной напоказ, но в то же время невероятно желанной. Только бы он снова сказал: «Хорошо»; только бы выразил это руками, губами, зубами, языком… Ради этого я покажу ему все.

Провожу пальцем по соску, играясь с ним так, как хотела бы, чтобы играл он. Рид смотрит, облизывая губы, взгляд его жаркий и пристальный. Я знаю, что он наблюдает, читает меня, взламывает мой шифр, буквы в котором предназначены только для него. Вдруг на меня накатывает волна нового, сильного чувства, иной страсти: я ненавижу всех мужчин, кто заставлял меня молчать о том, как мне нравится. Ненавижу их за то, что не пытались понять. За то, что из-за них я чувствовала себя требовательной и замороченной, потому что просила их сделать то, о чем они сами не догадались. Ненавижу их нетерпимость, обидчивость, нетерпеливость и ранимость.

Я все резче, жаднее двигаю руками, Рид снова произносит:

— Хорошо. — И я забываю обо всех остальных парнях на свете.

— Где еще? — спрашивает он, напрягая руки. Вряд ли от усталости.

Хочется наградить его за то, как он наслаждается этим и как сдерживается. За то, что не говорит: «Оставь это мне».

Я приподнимаю таз.

— Снимешь их?

Он не колеблется. Отодвигается и стягивает с меня трусики. Лишь увидев треугольник волос между моих ног, он напрягает челюсть, его тело — образец сдержанности. Гладкие прямые вертикальные линии. Ж-Д-А-Т-Ь, говорят они.

— Покажи, — говорит Рид. Если это нетерпение, то самое правильное. Оно говорит лишь о его желании, его удовольствии смотреть на меня.

Я скольжу рукой вниз по животу, замедляюсь между пупком и лобковой костью. Слегка поглаживаю этот участок пальцами, — мелким нежным почерком, как делаю это дома у себя в кровати, поздно вечером.

— Мне нравится начинать с этого. — Но нравилось бы куда больше, будь рука Рида, его пальцы на месте моих.

Он издает звук, снова опирается коленом на кровать, но не сокращает дистанцию. Я скольжу пальцами вниз, сегодня я чувствительнее, чем обычно: всего одно нажатие подушечкой указательного пальца — и я выгибаюсь в пояснице. Рид кладет крупную и теплую ладонь мне на колено, пожирая меня взглядом. Господи, эта рассеченная бровь, этот синяк. Я стала теплой, влажной, жаждущей.

— Тебе нравятся поцелуи там? — спрашивает он через пару секунд.

— Иногда. — Когда они жадные и бесстыдные, когда дело не в технике, а в его страстном, отчаянном желании. — Когда вижу, что парень действительно этого хочет.

— Я очень хочу, — сразу отвечает он, и я не могу сдержать улыбку. Надеюсь, в ней читается сексуальность, хотя, скорее всего, это неудержимая радость. Я закрываю глаза, представляя голову Рида у себя между ног: как эти широкие плечи разводят мне бедра, а он лижет и посасывает, — мои пальцы ускоряются, быстрее и настойчивее трут отвердевший бугорок. Рид сжимает мое колено, я открываю глаза, останавливаясь.

— Прости, — говорю я. — Я увлеклась.

— Не извиняйся. Не… если ты хочешь только так, то показываешь мне, как лучше…

После этих слов я понимаю, что хочу далеко не только этого. Все эти действия — рассказ, прикосновения к себе — избавили меня от боязни не кончить. Хочу, чтобы Рид трогал меня, чтобы вошел в меня, и все равно, кончу ли я от этого. Если нет, то я с радостью увижу тот же жар в его взгляде, пока буду на его глазах доводить себя до оргазма. Мы будем пробовать снова, снова и снова.

— Я хочу не только так. — Убираю руки и приподнимаюсь к нему на локтях. Под серыми боксерами выпирает длинный, твердый член, обтянутый тканью — и вдруг у меня возникает желание уткнуться в совершенно новое место тела Рида, но с этим придется подождать, потому что между ног у меня так болезненно и пусто, мокро и горячо, и уже готово.

— Я хочу тебя. Хочу, чтобы наши тела соединились.

Он наклоняется и целует меня, пробегая языком по моему, затем приподнимает меня за поясницу и двигает к изголовью кровати. Он снова сверху, я прижимаюсь к нему бедрами — без трусиков, без следа тревоги — и стону, хватая воздух, от удовольствия. Он наклоняет голову и с нужной силой проводит языком по изгибу в нижней части груди, где я и показывала, затем движется вверх к соску, прикусывает его. Несколько райских минут спустя он просовывает руку вниз между нами, и мне с первых касаний ясно: он смотрел очень, очень внимательно, так внимательно, что я резко выгибаюсь от удовольствия.

— Можешь… — я хватаю ртом воздух. — Мы можем вернуться к этому позже? Это очень приятно, но мне хочется… — я замолкаю и прижимаюсь к нему.

— Скажи это, Мэг.

О боже, эта прямота сейчас. Она такая правильная, в ней так комфортно.