Память Крови - Валерий Горбань

— Ой, а что делать-то!

— Фома из КПЗ успел маляву загнать. Просит сдать ментам все барахло, что еще из города не ушло. Чем меньше ущерб будет, тем меньше срок намотают. Мы кое-что подсобрали, но надо будет еще прокрутиться. Давай свое рыжевье… Нет, лучше так: у меня есть подхваты кой-какие в «шестерке», я переговорю с человеком, он у тебя без особого шума все примет, допросит, как надо, чтобы ты сама не влипла. Фома про тебя сказал, что серьги и колечко тебе втемную загнал, ты, мол, не знаешь, откуда они. Того и держись.

Видно, Жорка и в самом деле стоял в городе круто. Опер, к которому пришла Катерина после предварительного звонка, суетился перед ней, как перед важной персоной. Пригласив для изъятия золота понятых, предупредил их, что рассказывать об этой процедуре никому не надо, что девчонка попала в историю случайно и не стоит пачкать ее доброе имя. И допрос скорее напоминал дружескую беседу с чаепитием. Завершив оформление протокола, в который черным шрифтом печатной машинки был намертво вбит факт приобретения у Фомы гражданкой Лисовской «добровольно выданных» ею золотых изделий, опер весело сказал:

— Так, Катюша, с этим делом мы закончили, но вот Георгий Анатольевич еще по Сусуману кое-что хотел уточнить.

— Какой Георгий Анатольевич?

— Гапонов.

— А, ваш Гопа заменитый! Вы что, ему сказали, что я здесь? Мне бы сначала с Жорой посоветоваться…

— Опер фыркнул:

— Посоветуешься. Пошли.

Через два часа зареванная Катерина, допивая чай уже в Жоркиной компании и по инерции похлюпывая носом, спросила:

— А эта, Татьяна, или как ее… она тоже из ментовки? Вы же вроде вместе спали?

— Татьяна? Нет, она не из милиции. А спали точно вместе. Приятное дело! При нашей работе не каждую ночь с красивой женщиной в постель ложишься.

— А не боится она, что с ней посчитаться могут?

— Не боится. Моей жене в этом городе бояться нечего…

— Это все подарки. Или я сама покупала — искреннее негодование в голосе Фариды смешивалось с горечью утраты, — каждую вещь назвать могу! Все это память!

— Ну называйте… — участливые, чрезвычайно добрые интонации в голосе Гопы ярко свидетельствовали о необычайно высоком уровне гуманизма и корректного отношения к гражданам со стороны членов группы, проводившей обыск в бухгалтерии «Северовостоксервиса». То есть, по месту работы гражданки Фоминой, законной супруги Фомы.

И состоялся чрезвычайно интересный, очень похожий на театральную постановку диалог, в котором Фарида произносила свои реплики вслух, а Жорка, согласно кивая головой и приберегая свою информированность для более обстоятельной беседы в стенах УВД, отвечал про себя. Вроде, как голос за кадром.

— Это колечко я сама покупала с получки…

(- Не знаю, не знаю, проверим, глядишь — и другая хозяйка найдется…)

— Камешки — тоже мои, от моих старых колец. Камни хорошие, а оправы дешевые были, я хотела потом заказать получше.

(- Неплохое хобби у скромной бухгалтерши: выщелкивать из украшений изумруды, аметисты и александриты. Семечки, блин!)

— А этот перстень с фианитами муж мне покупал к годовщине свадьбы.

(- Вряд ли ты истинную цену этой красоте не знаешь. Скорей придуриваешься, уж Фома-то в камешках разбирается. Это по краям — двадцать фианитов. А в центре — бриллиант настоящий, чистой воды, здоровенный! В каратах я не петрю, но за такими камушками люди в очередь не стоят. И куплен он не на грязные деньги муженька твоего…)

Да, у этого перстня была особая история, операм хорошо известная.

В большой семье старая свекровь узнала, что рак у нее и дни последние сочтены. Вернувшись из больницы, чтобы умереть дома, женщина взяла свою сберкнижку, на которую они с покойным мужем тридцать лет складывали честно заработанные деньги и молча куда-то ушла. А вернувшись через два часа, подарила своей невестке бесценный перстень. За своих внуков — главную отраду и продолжателей рода.

Через неделю после ее смерти, Фома, забравшись в чужую квартиру, украл последнее благословение этой замечательной старухи.

— Монеты серебряные — это память о родителях. У нас на национальные платья нашивают. Мама — покойница подарила.

(- Ну надо же! И свою мать припутала, чтобы дела свои жабские прикрывать! Попрошу следователя, чтобы он на очной ставке с тем мужиком, у которого Фома коллекцию спер, дал ему возможность с тобой на темы нумизматики побеседовать. Жаль, что можно только устно…)

Так и шел этот «разговор».

Фарида продолжала тарахтеть, как старый дизель. Другие работницы бухгалтерии, вначале кинувшиеся было защищать сослуживицу, теперь либо, покраснев от стыда, прятали глаза, либо, заворожено приоткрыв рты, следили за руками молчаливо действующего Гопы. А из черной пасти служебного сейфа, ненасытного, как и его владелица, все появлялись и появлялись новые сокровища. Десятки золотых и серебряных перстней, цепочки, монеты, обручальные кольца, камни и переломанные оправы вскоре заняли всю поверхность старенького конторского стола…

В двух кварталах от старого дальстроевского здания, в котором не покладая рук трудился Жорка, тоже шел обыск.

Молодая симпатичная женщина так же, как Фарида, вдохновенно сочиняла биографии многочисленных костюмов, платьев, сапог, столовых сервизов, фигурок и композиций из моржового клыка, извлеченных из двух огромных, уже приготовленных к перевозке чемоданов. Но энергичный и подвижный Михалыч, пригласивший в качестве понятых пожилую семейную чету из соседней квартиры, не отмалчивался, как коллега.

— Ага, а эти иконы тебе прабабушка подарила…после того как сперла их с Гагарина, 23… Светка! Оно тебе надо? Я сейчас все твое вранье в протокол занесу и пойдешь, как укрывательница заведомо похищенного. Вот поедем после обыска с этим барахлом в управу, там и поговорим. Не спеши себе петлю на шею натягивать.

— Как, в управу? А дочка?

— О дочке раньше надо было думать. Сегодня мы ее куда-нибудь в детское учреждение определим. А дальше от тебя зависит, где она воспитываться будет: при маме или в детдоме…

— Никуда я не поеду!

— Поедешь. И помолчи пока. Подумай лучше, повспоминай. Тебе много сегодня нужно будет вспомнить.

«Выставка» была оформлена, как в хорошем музее. Иконы, драгоценности, резная кость разместились на стендах и полках, очищенных от книг.

Одежда и обувь аккуратно разложены на письменных столах.

На отдельно стоящем журнальном столике — паспорта, водительские удостоверения, военные билеты, сберкнижки.

Все эти вещи ждали официального опознания своими владельцами.

Но первыми посетителями «выставки» стали не потерпевшие.

Когда опера ввели Фому в кабинет, то не одна минута потребовалась ему, чтобы справиться с приступом удушья, мгновенно сдавившего грудь. Наконец, дурная иссиня-багровая кровь отхлынула от его лица и намертво стиснутые зубы смогли разжаться. Фома хрипло перевел дыхание и выдавил из себя только одно слово:

— Умеете…

В небольшом кабинете на третьем этаже УВД, за старым, видавшим виды столом сидел сухощавый черноволосый человек. Его глаза скользили по строчкам документов, лежащих перед ним аккуратной стопкой. Время от времени он убирал в сторону изученные листы, машинально, по оперской привычке переворачивая их текстом вниз.

Да, интересная получалась картина: у сорокапятилетней, чрезмерно полной и отнюдь не симпатичной учительницы музыки постоянно умирали сожители. С одной стороны — что здесь такого, дело житейское. А с другой: не успел один повеситься при очень странных обстоятельствах, как другого нашли расчлененного на куски и разбросанного вдоль лесной дороги. Преступление так и не раскрыли…

Когда последний прочитанный лист, перевернувшись, лег направо к своим собратьям, на столе лежала точно такая же аккуратная стопка, как и вначале. Черноволосый педантично проверил, не нарушена ли последовательность документов, поместил их в картонную обложку и, позвонив в канцелярию отдела уголовного розыска, попросил занести специальный станок, шило и суровые нитки.

Сергей Иванович готовился шить очередное дело. Шить обстоятельно, аккуратно и надежно. Как положено Мастеровому.

Янек

— Ну вы даете, прямо выставка достижений воровского хозяйства! — Игорь с восторгом покрутил головой.

И действительно, есть на что посмотреть. В тесном кабинетике, на двух притертых друг к другу столах, за которыми обычно впересменку работали четыре сыщика, поразложены столовые и чайные сервизы, наборы вилок, ложек, ножей, шапки из всех мыслимых мехов, инструменты, хрусталь, шубы. Не поместившись на столах, в углу нахально развалился задний мост от УАЗика, казавшийся в этой тесноте деталью от БЕЛАЗа. Крылья и крышки капотов от «Жигулей» скромно выстроились вдоль стен. А запчасти помельче неплохо чувствовали себя под столом, по-родственному прижавшись к трем бутылкам дорогих коллекционных коньяков. Еще более красочной делали картину несколько шведских порнографических журналов с отличными фотографиями. Было очевидно, что эти вещественные доказательства изучались операми наиболее тщательно. Один из журналов был раскрыт на плакатном вкладыше полуметровой длины с изображением веселой девчонки, расправлявшейся сразу с тремя блондинистыми кавалерами. Из другого — торчал бланк протокола допроса, который сыщики, очевидно, использовали вместо закладки.