Закат и падение Римской Империи. Том 2 - Эдвард Гиббон

Едва прошло три года со времени разделения империи, как сыновья Константина поспешили доказать всему миру, что они были неспособны довольствоваться теми владениями, которыми они были неспособны управлять. Старший из этих монархов стал выражать свое неудовольствие по поводу того, что он не получил надлежащей доли из владений, принадлежавших их убитым родственникам, и хотя он не был взыскателей по отношению к Констанцию, которому принадлежала главная заслуга в совершении преступления, он потребовал от Константа уступки африканских провинций в вознаграждение за богатые македонские и греческие провинции, доставшиеся его брату вследствие умерщвления Далмация. Отсутствие искренности, обнаружившееся во время ведения скучных и бесплодных переговоров, раздражило высокомерного Константина, и он охотно внял внушениям своих любимцев, доказывавших ему, что ни его честь, ни его интересы не позволяют ему отказываться от заявленного им требования. Во главе бесчинного сброда солдат, более годного для грабежа, чем для завоеваний, он внезапно вторгся через Юлихские Альпы во владения Константа, и на окрестности Аквилеи обрушились первые проявления его гнева. Меры, принятые Константом, который жил в то время в Дакии, были более благоразумны и более искусны. При известии о вторжении своего брата он послал на место действия избранный и дисциплинированный отряд иллирийских войск, предполагая лично следовать за ним во главе своих остальных военных сил. Но его генералы скоро порешили эту противоестественную ссору.

Обратившись в притворное бегство, они завлекли Константина в лес, где была устроена засада, и этот опрометчивый юноша, сопровождаемый немногочисленными защитниками, подвергся неожиданному нападению, был окружен и убит. Его труп, отысканный в ничтожной речке Алее, был погребен с подобающими императору почестями, а его провинции признали над собою власть победителя, который не захотел дать своему старшему брату Констанцию никакой доли в этих новых приобретениях и таким образом сделался бесспорным обладателем более двух третей Римской империи.

Сам Констант умер лишь почти через десять лет после того, но ему было суждено поплатиться за смерть брата более позорной смертью от руки домашнего изменника. Вредные стороны введенной Константином системы обнаружились в дурном управлении его сыновей, которые — вследствие своих пороков и слабостей — скоро утратили и уважение, и любовь своих подданных. Тщеславие Константа по поводу ничем не заслуженного военного успеха казалось еще более отвратительным ввиду его неспособности и лености. Его безрассудное пристрастие к некоторым германским пленникам, отличавшимся лишь юношеской привлекательностью, служило поводом для скандала, а Магненций — честолюбивый солдат, который сам был варвар по своему происхождению, — находил для себя в общем неудовольствии поощрение на то, чтобы вступиться за честь римского имени. Избранные отряды юпитерцев и геркулианцев, состоявшие под начальством Магненция, все еще занимали почетное и важное место в императорском лагере. Дружба так называемого графа священных щедрот (Comes Sacrarum largitionum) Марцеллина доставляла в избытке денежные средства для подкупа. Солдат старались уверить, что республика просит их разорвать узы наследственного рабства и, выбором деятельного и бдительного монарха наградить те самые добродетели, которые возвысили предков Константина из звания простых граждан до владычества над целым миром. Когда все было готово для приведения заговора в исполнение, Марцеллин, под предлогом празднования дня рождения своего сына, пригласил на роскошный пир носивших титулы illustres и spectabiles особ галльского двора, который находился в ту пору в городе Отене. Хозяин дома с намерением продлил праздничные увеселения далеко за полночь, и ничего не подозревавшие гости увлеклись в своих разговорах опасной и преступной нестесняемостью.

Вдруг двери растворились и удалившийся на несколько минут Магненций возвратился к гостям украшенный диадемой и императорской мантией. Заговорщики тотчас приветствовали его титулами августа и императора. Удивление, страх, опьянение, честолюбивые надежды и незнакомство остальных гостей с причинами случившегося заставили этих последних присоединить их голоса к общим приветствиям. Гвардейцы поспешили принести присягу верности; городские ворота были заперты, и, прежде чем рассвело, Магненций уже был хозяином армии, дворцовой казны и города Отена. Он надеялся, что благодаря тайне и поспешности, с которой велось все это дело, ему удастся захватить врасплох Константа, предававшегося в окрестных лесах своему любимому занятию охотой или, может быть, каким-нибудь другим, более секретным и более безнравственным забавам. Покинутый своими солдатами и не любимый своими подданными Констант не был в состоянии сопротивляться, но быстро долетевшие до него слухи о случившемся давали ему достаточно времени, чтобы спастись бегством. Однако он не успел добраться до одной из испанских приморских гаваней, где он намеревался сесть на корабль; он был настигаут подле Елены у подножия Пиренеев отрядом легкой кавалерии, начальник которого, не обращая никакого внимания на святость храма, исполнил возложенное на него поручение, умертвив Константинова сына.

Лишь только смерть Константа упрочила этот легко удавшийся, но очень важный переворот, примеру отенского двора последовали западные провинции. Власть Магненция была признана на всем протяжении двух обширных префектур — галльской и италийской, а узурпатор стал собирать, при помощи всякого рода притеснений, такие сокровища, которые дали бы ему возможность выдать обещанные им огромные денежные награды и покрыть расходы междоусобной войны. Воинственные иллирийские провинции, от берегов Дуная до крайних пределов Греции, давно уже управлялись престарелым генералом Ветранионом, который был любим за простоту своего обхождения и приобрел некоторую известность своей опытностью и военными заслугами. Будучи привязан к семейству Константина и привычкой, и чувством долга, и признательностью, он немедленно обратился к единственному оставшемуся в живых сыну своего покойного государя с самыми горячими уверениями, что он сам и его армия с непоколебимой преданностью помогут ему подвергнуть галльского изменника заслуженному наказанию. Но находившиеся под начальством Ветраниона легионы были скорей увлечены, нежели раздражены примером восстания; их вождь скоро обнаружил недостаток твердости или искренности, а его честолюбие нашло для себя приличный предлог в одобрении принцессы Константины. Эта жестокая и честолюбивая женщина, получившая от своего отца, Константина Великого, титул августы, собственными руками возложила корону на голову иллирийского генерала и, по-видимому, ожидала от его торжества исполнения тех безграничных надежд, которые были разрушены смертью ее супруга Аннибалиана. Может быть, без одобрения Константины новый император вступил в необходимый для него, но унизительный союз с узурпатором, только что запятнавшим свою императорскую мантию кровью ее родного брата.

Известие об этих важных событиях, так глубоко затрагивавших и честь, и безопасность императорского дома, заставило Констанция отказаться от бесславного продолжения персидской войны. Он поручил заботу о востоке своим генералам, а впоследствии своему двоюродному брату Галлу, возведенному им из тюрьмы на ступени трона, и отправился сам в Европу, волнуемый то надеждой и страхом, то скорбью и негодованием. Прибывши в Гераклею, во Фракии, император принял в аудиенции послов Магненция и Ветраниона. Главный зачинщик заговора Марцеллин, о котором почти можно сказать, что он был тот, кто облек своего нового повелителя в императорскую мантию, смело принял на себя это опасное поручение, а его три сотоварища были выбраны между самыми высокими гражданскими и военными сановниками. Этим депутатам было поручаю смягчить гнев Констанция и возбудить в нем опасения за будущее. Они были уполномочены предложить ему дружбу и союз с западными монархами, упрочить взаимное согласие двойным бракосочетанием — Констанция с дочерью Магненция и самого Магненция с честолюбивой Константиной, и признать особым трактатом первенство, на которое мог заявлять основательные притязания восточный император. В случае если бы из гордости или из ошибочного понимания своего долга Констанций отверг эти справедливые условия, послам было приказано поставить ему на вид, что его неблагоразумие неизбежно приведет его к гибели, если он вызовет западных монархов на бой и заставит их употребить против него в дело мужество и военное искусство тех самых легионов, которым дом Константина был обязан столькими триумфами. И эти предложения, и эти аргументы, по-видимому, заслуживали самого серьезного внимания; Констанций отложил свой ответ до следующего дня, а так как он сознавал необходимость оправдать в мнении народа междоусобную войну, то он обратился с следующими словами к собравшемуся совету, который выслушал их если не с искренним, то с притворным доверием: «Прошлой ночью, — сказал он, — после того как я лег спать, перед моими глазами предстала тень великого Константина, державшего в руках труп моего убитого брата, его хорошо знакомый голос поощрял меня на отмщение, он говорил мне, что я не должен отчаиваться за республику, и уверял меня, что успех и бессмертная слава увенчают справедливую с моей стороны войну». Авторитет этого видения или, скорей, авторитет ссылавшегося на него монарха положил конец всяким колебаниям и прекратил переговоры. Унизительные мирные условия были отвергнуты с негодованием. Один из уполномоченных тирана был отослан назад с высокомерным ответом Констанция; его товарищи, как недостойные привилегий, установленных международными сношениями, были заключены в оковы, а враждующие стороны стали готовиться к беспощадной борьбе.