Закат и падение Римской Империи. Том 2 - Эдвард Гиббон

После того как смуты продолжались около трех лет, один из состоявших при Констанцие генералов, Антиох, с успехом исполнил поручение императора возвести Тиридатова сына Хосроя на прародительский престол, раздать отличия и награды верным служителям дома Аршакидов и объявить всеобщую амнистию, которой и воспользовались почти все мятежные сатрапы. Но римляне получили более славы, чем пользы, oт этого переворота. Хосрой был государь слабого сложения и трусливого характера. Так как ему были не по силам трудности и так как он чуждался общества, то он удалился из своей столицы в уединенный дворец, выстроенный им среди тенистых дубрав на берегу реки Элевтера, и проводил там часы досуга в занятиях звериной ловлей и соколиной охотой. Чтобы обеспечить себе этот постыдный комфорт, он подчинился мирным условиям, которых потребовал от него Шапур, — уплате ежегодной дани и уступке плодородной провинции Атропатены, присоединенной к армянской монархии храбростью Тиридата и победами Галерия.

Во время продолжительного царствования Констанция восточные провинции терпели большие бедствия от войны с персами. Вторжения легковооруженных отрядов распространяли ужас и опустошение по ту сторону Тигра и Евфрата от ворот Ктесифона до ворот Антиохии; эту деятельную службу несли степные арабы, которые были разъединены и в своих интересах и в своих симпатиях, так как некоторые из их самостоятельных вождей были на стороне Шапура, а некоторые другие дали ненадежное обещание быть верными слугами императора. Более серьезные и более важные военные действия велись с равной с обеих сторон энергией, и между армиями Рима и Персии произошло девять кровопролитных сражений; в двух из них Констанций лично начальствовал над своей армией. Они почти всегда кончались к невыгоде римлян, но в сражении при Сингаре неблагоразумная отвага римлян едва не доставила им полной и решительной победы. Войска, занимавшие Сингару, отступили при приближении Шапура, перешедшего Тигр по трем мостам и занявшего подле деревни Гилле выгодную позицию, которая, благодаря усилиям его многочисленных саперов, была в течение одного дня обнесена глубоким рвом и высоким валом. Его сильная армия, выстроившись в боевой порядок, покрыла берега реки, соседние высоты и всю равнину более чем в двенадцать миль, разделявшую обе армии. С обеих сторон с нетерпением желали битвы; но варвары, после слабого сопротивления, обратились в беспорядочное бегство, потому ли, что они не были в состоянии удержаться на своих позициях, или потому, что они хотели истощить силы тяжеловооруженных легионов, которые, изнемогая от зноя и жажды, преследовали их по равнине и разбили наголову одетый в броню отряд кавалерии, поставленный перед входом в лагерь для того, чтобы прикрывать отступление. Сам Констанций, увлекшийся преследованием, тщетно старался сдержать горячность своих войск, доказывая им, как опасно подвигаться вперед при наступлении ночи и как нетрудно будет довершить победу с наступлением дня. Так как они полагались гораздо более на свою собственную храбрость, чем на опытность или искусство своего вождя, то они заглушили эти робкие советы своими криками и, с яростью устремившись вперед, заняли ров, разрушили вал и разбрелись по палаткам с целью восстановить свои истощенные силы и собрать, в награду за свои труды, богатую жатву. Но предусмотрительный Шапур выжидал той минуты, которая должна была доставить ему победу. Большая часть его армии, которая была расположена на высотах в безопасных позициях и была свидетельницей сражения, молча двинулась вперед под прикрытием ночного мрака, а персидские стрелки из лука, руководясь лагерным освещением, стали осыпать градом стрел безоружную и беспорядочную массу солдат. Историки искренно сознаются, что побежденные римляне подверглись страшной резне и что обратившиеся в бегство остатки легионов спаслись с неимоверным трудом. Даже снисходительные панегиристы, признающиеся, что слава императора была омрачена неповиновением его солдат, набрасывают покров на подробности этого печального отступления. А между тем один из тех продажных ораторов, которые так горячо вступались за славу Констанция, рассказывает с поразительным хладнокровием о таком невероятном акте жестокосердия, который, в глазах потомства, наложит на честь императорского имени гораздо более черное пятно, нежели описанное отступление. В персидском лагере был взят в плен наследник персидского престола, сын Шапура. Этот несчастный юноша, вероятно, возбудил бы чувство сострадания в самом свирепом противнике, а бесчеловечные римляне били его, подвергли пыткам и публично предали смертной казни.

Каковы бы ни были выгоды, доставленные Шапуру непрерывным рядом девяти побед, повсюду распространивших славу его храбрости и военных дарований, он не мог рассчитывать на осуществление своих замыслов, пока укрепленные города Месопотамии, и в особенности сильный и древний город Нисибин, оставались во власти римлян. Нисибин, со времен Лукулла по справедливости считавшийся оплотом востока, выдержал против Шапура в течение двенадцати лет три достопамятных осады, и обманутый в своих ожиданиях персидский монарх, возобновлявший свои нападения раз в течение шестидесяти дней, другой раз в течение восьмидесяти, а третий раз в течение ста, был каждый раз отражаем с потерями и с позором. Этот обширный и многолюдный город находился почти в двух днях пути от Тигра посреди приятной и плодородной равнины у подножия горы Мазия. Его тройная кирпичная стена была окружена глубоким рвом, а упорному сопротивлению графа Луцилиана и его гарнизона содействовало отчаянное мужество населения. Граждане Нисибина были воодушевлены увещеваниями своего епископа, приучились владеть оружием ввиду угрожавшей им опасности и были убеждены, что Шапур намеревался отвести их далеко от родины в рабство и вместо них поселить в городе персидскую колонию. Исход двух первых осад усилил их самоуверенность и раздражил надменного царя, который приступил в третий раз к Нисибину во главе соединенных сил Персии и Индии. Благодаря превосходству римлян в военном искусстве все машины, придуманные с целью разрушать или подкапывать стены, оказались бесполезными, и много дней было потрачено на бесплодные усилия прежде, нежели Шапур принял такое решение, которое было достойно восточного монарха, воображавшего, что даже элементы подчинены его власти. Во время таянья снегов в Армении река Мигдоний, отделяющая город Нисибин от равнины, разливается подобно Нилу по окружающей местности. Усилиями персов было приостановлено течение реки ниже города, и ее воды были с обеих сторон задержаны крепкими земляными насыпями. Флот из вооруженных судов, наполненных солдатами и машинами, метавшими пятисотфунтовые камни, двинулся по этому искусственному озеру в боевом порядке и сразился с защищавшими вал войсками почти на одном с ними уровне. Непреодолимая сила воды была попеременно гибельна то для одной, то для другой стороны, пока наконец не обрушилась одна часть вала, не выдержавшая постоянно усиливавшегося напора, и не образовалась широкая брешь в сто пятьдесят футов длиной. Персы тотчас бросились на приступ, и исходом этой борьбы должна была решиться судьба Нисибина. Тяжеловооруженная кавалерия, шедшая во главе густой колонны пехоты, завязла в грязи, и значительная ее часть потонула в незаметных углублениях, наполненных прорвавшейся водой. Слоны, пришедшие в ярость от своих ран, увеличили беспорядок и передавили тысячи персидских стрелков. Великий царь, видевший с поставленного на возвышении трона неудачный ход сражения, с негодованием подал сигнал к отступлению и приостановил приступ на несколько часов. Но бдительные граждане Нисибина деятельно воспользовались наступившей темнотой, и на рассвете появилась новая стена вышиною в шесть футов, которая с каждой минутой все росла и прикрывала сделанную брешь. Несмотря на эту неудачу и на потерю более двадцати тысяч человек, Шапур продолжал осаду Нисибина с упорной настойчивостью и отказался от нее только ввиду необходимости защитить восточные провинции Персии от грозного вторжения массагетов. Встревоженный известием об этой опасности, он поспешно снял осаду и быстро направился от берегов Тигра к берегам Окса. Вскоре вслед за тем опасности и трудности войны со скифами заставили его заключить или, по меньшей мере, соблюдать перемирие с римским императором; это перемирие было одинаково приятно для обоих монархов, так как после смерти двух своих братьев сам Констанций был вовлечен происшедшими на западе переворотами в такую междоусобную войну, для которой требовалось и, по-видимому, было недостаточно энергическое употребление в дело всех его военных сил.

Едва прошло три года со времени разделения империи, как сыновья Константина поспешили доказать всему миру, что они были неспособны довольствоваться теми владениями, которыми они были неспособны управлять. Старший из этих монархов стал выражать свое неудовольствие по поводу того, что он не получил надлежащей доли из владений, принадлежавших их убитым родственникам, и хотя он не был взыскателей по отношению к Констанцию, которому принадлежала главная заслуга в совершении преступления, он потребовал от Константа уступки африканских провинций в вознаграждение за богатые македонские и греческие провинции, доставшиеся его брату вследствие умерщвления Далмация. Отсутствие искренности, обнаружившееся во время ведения скучных и бесплодных переговоров, раздражило высокомерного Константина, и он охотно внял внушениям своих любимцев, доказывавших ему, что ни его честь, ни его интересы не позволяют ему отказываться от заявленного им требования. Во главе бесчинного сброда солдат, более годного для грабежа, чем для завоеваний, он внезапно вторгся через Юлихские Альпы во владения Константа, и на окрестности Аквилеи обрушились первые проявления его гнева. Меры, принятые Константом, который жил в то время в Дакии, были более благоразумны и более искусны. При известии о вторжении своего брата он послал на место действия избранный и дисциплинированный отряд иллирийских войск, предполагая лично следовать за ним во главе своих остальных военных сил. Но его генералы скоро порешили эту противоестественную ссору.