Бомба из прошлого - Джеральд Сеймур

Они свернули с трассы М13 и покатили к Клинцам.

Тяжело отдуваясь, Лоусон подошел к машине. Дэвис следовал за ним с сумками. Машина стояла у тротуара, позади микроавтобуса, в полутора сотнях метров от отеля.

Девушка, Чарли, открыла заднюю дверцу.

— Они впереди. Все уже загрузились, сейчас отъезжают. Мы тоже готовы.

Лоусон проскользнул на заднее сиденье и резко захлопнул дверцу. Терпеть рядом с собой Дэвиса он не собирался. За последние часы они едва обменялись несколькими фразами. Продолжать общение не было ни малейшего желания. Лоусон предпочитал покой и тишину. Минут десять назад, еще в номере, он, складывая вещи в сумку, заметил вдруг лежавшую рядом с блокнотом ручку и, наклонившись за ней, зацепил локтем телефон. После отъезда из Лондона он так ни разу и не позвонил Лавинии, а еще раньше ни словом не обмолвился, куда собирается. Он мог бы поднять трубку, набрать номер, сказать что-нибудь на автоответчик или даже поговорить с ней самой.

— Все в порядке?

— Лучше не бывает, — с противной ухмылкой отозвался Дэвис.

— Мы готовы, — добавила Чарли.

Телефон, трубку которого он так и не снял… номер, который так и не набрал… Лоусон нахмурился. Его не было дома две ночи, и вполне возможно, что Лавиния этого даже не заметила.

— Небольшая коррекция. — Его как будто осенило. Боже, что же с ним было? Как он мог забыть? Совершенно из головы вылетело. А ведь… Сидевшие впереди повернулись и уставились на него. — Выскочило из памяти. Люк… Прошу извинить.

Он рассказал, что нужно сделать.

Потом выбрался из машины, забрал из багажника сумку и направился к микроавтобусу. Черт возьми, а ведь если в ДВБ станет известно, что Кристофер Лоусон пропустил деталь собственного плана, в коридоре выстроится, пожалуй, длиннющая очередь желающих взглянуть на него хоть одним глазком. Он отодвинул боковую дверцу.

— Я с вами, джентльмены. Они выедут завтра.

За рулем автомобиля, стоявшего позади машины Гольдмана, сидел Михаил. Ройвен подошел и открыл дверцу. Иосиф Гольдман выскользнул наружу из салона с проворством крысы. Ройвен что-то сказал ему. Гольдман не ответил, только вытаращился удивленно. Ройвен ткнул пальцем в Кэррика, который сидел с равнодушным видом человека, не подозревающего, о чем идет речь. Гольдман вроде бы попытался возразить, но Ройвен не стал даже слушать и только нетерпеливо тряхнул головой.

Понурый, явно расстроенный Гольдман вернулся к машине с той стороны, где сидел Кэррик. Рядом с ним Виктор, все слышавший и все понимавший, бесстрастно смотрел прямо перед собой. Кэррик открыл дверцу.

— Он хочет, Джонни, чтобы ты поехал с ним.

— Извините, сэр?

— Ройвен хочет, чтобы ты ехал в одной с ним машине.

— Я работаю на вас, мистер Гольдман. Как скажете, так и будет.

Гольдман опустил глаза.

— Спасибо, Джонни. Поезжай с ним.

— Если вам так надо, мистер Гольдман.

— Да, Джонни, так надо.

Он перешел в «ауди». Михаил встретил его ледяной улыбкой. А что, если он все же не прошел то испытание, дрогнул? Что, если он уже покойник? Но ведь Ройвен потом даже помог ему пройти от склада к машине. Непонятно.

Ройвен протянул ему мятную конфетку. Совсем непонятно.

Михаил дал газу, и они помчались в берлинскую ночь. На восток.

ГЛАВА 12

14 апреля 2008

В Варшаву приехали на рассвете. Небо на востоке еще только начало сереть. И все вокруг было серое. Серое небо отделяла от серой земли повисшая в воздухе полоска дыма. Почему его пересадили из машины Гольдмана в машину Вайсберга, Кэррику так никто и не объяснил.

За шесть часов, что они провели в пути, его ни о чем не спрашивали. Михаил с ним не разговаривал, лишь иногда перебрасывался парой фраз с Вайсбергом — на русском. Молчание угнетало. Радио работало, но сообщало только метеосводки и комментировало дорожную ситуацию. В машине было тепло, и в долгие отрезки тишины Кэррика начинало клонить ко сну. В конце концов он решил, что, забирая его к себе, Вайсберг лишний раз хотел обозначить, кто здесь главный. Все просто. У кого-то оказалось что-то ценное и желаемое, и Вайсберг, как и положено вожаку стада, взял то, на что положил глаз.

Уже за Познанью, приближаясь к Варшаве, Кэррик понял, что ошибся в своих рассуждениях. Сталкиваясь с прежними противниками, он видел, что ими руководит жадность, потребность занять преимущественное положение в существующей иерархии, получить очередное звание. В преступном мире жадность — важнейший фактор. Но как ни старался он приклеить привычные ярлыки к Ройвену Вайсбергу, как ни пытался подогнать его под тот или иной стереотип, результат получался неизменно неудовлетворительный. Никаких признаков хозяйки, жены или любовницы в квартире он не заметил — всем там явно заправляла старуха, бабушка Вайсберга. Богатства или хотя бы достатка тоже не увидел. Старая, массивная мебель наверняка бы оказалась на свалке где-нибудь в Лондоне или Бристоле. Не было роскошной машины — спидометр «ауди» накрутил больше ста тысяч километров. Самая обычная одежда, далеко не стильная прическа. На улице мимо такого пройдешь и не заметишь.

Хотя нет. Он, Кэррик, заметил бы, если бы только посмотрел Вайсбергу в глаза.

За окном потянулись предместья польской столицы, и мысли приняли новый оборот. За спиной у него, на свободном сиденье, лежала брошенная небрежно кожаная куртка с потертыми рукавами и обтрепанными обшлагами. Сам Вайсберг сидел в чистой, аккуратно выглаженной рубашке с короткими рукавами. Там, в Берлине, он снял куртку сразу после того, как пересадил Кэррика из машины Гольдмана в свою. Потом, когда он усаживался сзади, правый рукав задрался, и Кэррик снова увидел след от пулевого ранения.

Теперь, когда Михаил свернул на эстакаду, он решил, что понял этого человека. Там, на складе, настроение резко изменилось после того, как Кэррик, доведенный до предела, перешел в контратаку и бросил телохранителю обвинение в трусости и нерасторопности.

Когда Иосиф Гольдман похвастал, что его защищает человек, готовый встать под пули, чтобы заработать своей кусок хлеба, вот тогда Ройвен Вайсберг ощутил свою уязвимость в мире постоянной опасности. Над этим можно было бы посмеяться — один преступник, обеспокоенный своей безопасностью, забрал у другого телохранителя с такой же легкостью, как забирают бронежилет. Потребность в безопасности, в защите — вот в чем дело. Однажды в детстве дед взял Кэррика с собой в горы. Стояла золотая пора осени, пора гона, когда олень-самец, вожак стада, покрывает своих самок. Вооружившись биноклем и подзорной трубой на треноге, дед с увлечением следил за происходящим, Кэррик же отчаянно скучал и ожил только тогда, когда соперничество между самцами едва не переросло в прямое столкновение.

Несколько молодых оленей приблизились к вожаку, и тот ответил на вызов угрожающим ревом. Малодушные отступили, но смельчаки вступили в бой — рога ударили в рога, брызнула кровь.

Иногда такие схватки заканчивались победой молодого претендента, и тогда старый вожак уходил с поляны, где паслось стадо. Когда такое случалось и свергнутый повелитель удалялся — униженный и одинокий, — дед Кэррика приходил в возбуждение, громко вопил и теребил внука, призывая брать с него пример.

На курсах и в офисе, когда время позволяло, опытные офицеры всегда подчеркивали, что каждый крупный преступник больше всего боится быть свергнутым молодым конкурентом. Такие люди не уходили, конечно, на покой, не удалялись на виллу с бассейном и патио и не отказывались от старых привычек. Нет, они до последнего старались держаться на плаву, цепляясь за силу и власть. И едва ли не все заканчивали одинаково — надевали стальные браслеты, потому что хотели провернуть еще одну, «последнюю», большую сделку или погибали от пули киллера прямо на улице. Кэррик помнил, с какой силой сжал его плечо Вайсберг, когда они шли от склада к машине.

Машина свернула с эстакады на съезд и вскоре остановилась перед отелем, уходившим, казалось, едва ли не под облака. К ним поспешили носильщики, но Михаил решительно покачал головой. Припарковавшись, они взяли свои дорожные сумки и вошли в фойе. К стойке портье подошел один Михаил, он же и взял электронные карточки-ключи. Кэррику, как, впрочем, и Вайсбергу, не пришлось даже расписываться. Через несколько минут к ним присоединились Гольдман и Виктор. Интересно, что за все то время, пока Кэррик служил у Гольдмана, он никогда не воспринимал его иначе, как «объект» и считал мелкой рыбешкой в сравнении с Вайсбергом, которого на протяжении двух дней знакомства никогда не воспринимал как «объект».

Ему сказали, что можно отдохнуть и выспаться, поскольку потом будет не до отдыха и сна. Стоя перед лифтом, а потом уже в кабине, поднимающейся к сороковому этажу, он не сразу вспомнил, кто есть на самом деле, какое задание выполняет и что дело касается национальной безопасности. Иногда все бывает так сложно…