Два сфинкса - Вера Крыжановская

Следующие дни Ричард провел в страшных муках. Врач в нем приходил в отчаяние, а влюбленный цеплялся за надежды, которые его же разум считал призрачными. Сама же Альмерис казалась счастливой и была вполне спокойна. Раз только спросила она Ричарда, не считает ли он нужным отложить свадьбу на несколько месяцев.

– Напротив, я хочу ускорить ее. Мне будет удобней ухаживать за тобой, а убеждение, что ты победила судьбу и на всю жизнь принадлежишь мне, будет способствовать твоему скорейшему выздоровлению, – с улыбкой ответил он.

Ричард уже несколько дней назад принял такое решение. Если уж Альмерис суждено умереть, то он хотел, по крайней мере, дать ей возможное счастье.

Выражение невыразимой грусти скользнуло по лицу Альмерис, но она ничего не возразила. Майдель же, по просьбе своего будущего зятя, ускорил приготовления к свадьбе. Альмерис временно перешла к Доре, пока отделывалось ее помещение и две соседних комнаты для новобрачных. Однако, несмотря на эти радостные приготовления и на любовь, какой окружали ее Ричард и родные, состояние здоровья девушки ухудшалось с каждым днем. Узнав от Туснельды историю матери Альмерис, Леербах понял, что эта болезнь была наследственная и что страдания и лишения Фатьмы отзываются на ее ребенке.

Накануне дня, назначенного для свадьбы, Альмерис была, казалось, гораздо веселей и сильней, чем все это время. Когда Ричард пришел навестить ее, она сидела перед небольшим резным шкафчиком, откуда извлекала различные древности, которые расставляла на столе.

– Как ты кстати пришел, Ричард, – весело сказала она, подставляя ему для поцелуя свои розовенькие губки. – Помоги мне вынуть ящик из нижнего отделения. В нем есть вещь, которую я хочу подарить тебе.

Ричард исполнил желание молодой девушки и вынул из шкафа большой, довольно тяжелый ящик. Поставив его на стол, он с любопытством стал его рассматривать. Вещь, очевидно, была очень древняя, но только не египетского происхождения. Стенки и крышка были украшены инкрустацией из слоновой кости, и рисунок изображал амуров, играющих с сатирами. Но это чудное произведение искусства какого–то греческого художника было сильно повреждено временем или варварскими руками. Местами не хватало слоновой кости и видно было дерево, а местами была отбита резьба или стерта роспись.

– Бог мой! Как могли до такой степени испортить такую чудную вещь? – вскричал Леербах.

– Этот ящик был уже таким найден. Ho тo, что в нем содержится, надеюсь, понравится тебе, – ответила, смеясь, Альмерис.

Откинув крышку, молодая девушка вынула несколько кусков ваты, а затем, не без усилия, вытащила какой–то завернутый в полотно предмет.

– Смотри! Мне кажется, что это пресс–папье, – продолжала она, развертывая полотно. Ричард с любопытством наклонился и вскрикнул от восхищения.

На пьедестале из красного агата лежал сфинкс, высеченный, по–видимому, из черного базальта. Эмалированный полосатый клафт, синий с золотом, покрывал его голову. Чело украшал миниатюрный цветок лотоса, так артистически сделанный, что он казался живым.

– Великий Боже! Что за чудное произведение искусства! – с энтузиазмом вскричал Ричард.

Но вдруг он вздрогнул и, подняв древнюю вещь, прибавил:

– Посмотри, Альмерис! Этот сфинкс до такой степени похож на тебя, что просто глазам не веришь. Только черты лица сфинкса более зрелы и строги. Это просто чудо! Каким образом это сокровище попало в твои руки?

– Я его нашла. Случилось это вот как, – ответила Альмерис. – Около двух лет тому назад сюда приехал один англичанин и остановился у нас. Ежедневно он с двумя лакеями отправлялся в развалины, где англичанин якобы копировал иероглифические надписи, а в действительности производил раскопки древних гробниц и прятал найденные там вещи.

В этих поисках ему помогали два феллаха, конечно, за хорошие деньги и под условием сохранения тайны. Так как я всегда бродила по развалинам, то скоро открыла место их тайной раскопки. Но так как это меня занимало, то я и молчала. Когда они узнали, что мне все известно, они сначала очень испугались и рассердились, но, убедившись в моей скромности, успокоились и не мешали мне сопровождать их.

Однажды они нашли в старом некрополе гробницу, которая должна была принадлежать какому–нибудь богатому семейству, так как состояла из двух комнат, из которых одна была замурована. Вход тоже был заделан.

Англичанин был в восторге. Он вообразил, что напал на какой–нибудь тайник, полный сокровищ. Когда же гробницу вскрыли, в ней ничего не нашли, кроме скамейки и деревянного, изъеденного червями стола. В глубине лежал скелет. Англичанин был страшно взбешен и объяснил, что без сомнения, здесь жил и умер какой–нибудь бродяга, а его товарищи замуровали труп.

Мне же этот скелет, брошенный в угол, внушал невыразимую радость. Через несколько дней я снова вернулась в эту гробницу. И вот, на этот раз, в том самом углу, где лежали кости, я заметила фосфорический свет. Как я тогда не испугалась – это до сих пор и для меня самой тайна, так как теперь при одном только воспоминании об этом меня пробирает дрожь. Тогда же я чувствовала только страшное любопытство и такую решимость, что без малейшего колебания подошла ближе и убедилась, что свет пробивается сквозь щели между камнями. Один большой камень подался под давлением моей руки и, повернувшись на невидимых шарнирах, открыл глубокий тайник. Там, окруженный фосфорическим туманом, стоял этот ящик.

Тайно, чтобы никто не видел, я не без труда перенесла этот ящик сюда и нашла в нем сфинкса.

От него–то и исходит этот странный свет, и я знаю, что эта вещь заключает в себе какую–то тайну. Этот сфинкс говорит в ночной тиши. Он поведал мне удивительные вещи и показал страшные видения. В этих видениях я видела тебя, Рамери! Но я устала так много говорить; в другой раз я расскажу тебе больше.

Видя бледность и утомление Альмерис, Ричард поспешил поцеловать ее и поблагодарить за несравненный подарок. Тайнам и видениям он придавал очень мало значения, приписывая их галлюцинациям; но сама вещь была чудным произведением искусства.

На следующий день в большой комнате был устроен временный алтарь. Из Каира приехал старый пастор, друг Майделя. Он же крестил Альмерис и теперь с глубокой грустью смотрел на печальное состояние ее здоровья.

Глотая слезы, Дора с Туснельдой облекли невесту в простое белое газовое платье и длинную фату, убрав ее черные, как вороново крыло, волосы гирляндами померанцевых цветов, Альмерис была сказочно прекрасна, но бледна и прозрачна, как бесплотное видение.