Порубежная война - Роберт Святополк-Мирский

И вдруг перед отъездом Неждан обратился ко мне с просьбой: благословить его брак с Марьей Любич, если она даст на то согласие. На секунду мне показалось, что он все знает, хотя я хранил тайну своего отцовства от него необыкновенно тщательно — кроме меня и тех людей, которые его воспитывали в детстве, никто не знал правды, но в них я уверен и все же мне показалось, что он попросил меня не как у брата десятой заповеди, а как отца… Впрочем, быть может, это всего лишь моя старческая сентиментальность…

Итак, дорогой друг, жду твоего ответа и столь ценного для меня мнения по поводу моего плана.

P.S. Полагаю, что уже можешь спокойно назначить день своей свадьбы, и если я получу на нее приглашение — то непременно приеду!

Во имя Господа Единого и Вездесущего

Симон.

Тайнопись X

От Марьи Любич

Москва

6 января 1491

Неждану Кураеву

Венеция

Во имя Господа Единого и Вездесущего!

Милый Неждан!

Все четыре месяца после твоего отъезда я непрерывно думаю о твоих словах и твоем предложении. Та нежность и забота, которой ты окружаешь меня все последние годы, кажется, наконец, стала растапливать лед, сковавший с давних пор и по известной тебе причине, мое сердце.

Возможно, нам следовало расстаться для того, чтобы я вдруг поняла, как мне тебя недостает каждый день, каждый час и каждую минуту, потому что, когда ты был рядом со мной, это казалось таким же обычным и естественным как заход и восход солнца.

И представь себе, что я теперь уже с трудом думаю о тех месяцах, которые мне еще предстоит провести в ожидании твоего возвращения.

Ты сумел сделать то, что казалось невозможным — пробудить во мне давно угасшие чувства, которые, как я думала, уже никогда не возродятся. Пока еще я не могу ответить тебе такими же чистыми и открытыми словами любви, с которыми ты обращаешься ко мне, но если ранее мне казалось, что я уже никогда не смогу этого испытать, то теперь прошлое все удаляется и удаляется, а будущее, связанное с тобой, кажется мне все ближе, все светлее и радостнее.

Благодарю тебя за то, что ты возродил в моей душе ту радость, без которой женщина, наверно, вообще не может жить на свете.

Перед отъездом ты сказал мне, что просил благословения брата Симона. Я сначала не придала этому значения, предполагая, что ты просто обратился к самому высшему по рангу нашему брату, однако потом я вспомнила, каким взглядом Симон смотрит иногда на тебя, когда ты не видишь этого. Кто он тебе? Старший родственник? Дядя? Ты никогда не говорил мне об этом… Я сама очень люблю и уважаю Симона, потому что он очень много сделал для меня, и я никогда не забуду тех несколько лет в Валахии, когда он готовил княжну Елену и меня вместе с ней к нашему будущему! Каких хороших учителей он нам находил и какие глубокие, поучительные мысли высказывал в беседах с нами.

Спасибо тебе за все, милый мой, и знай — я жду твоего возвращения.

Во имя Господа Единого и Вездесущего.

Марья

Тайнопись X

От Неждана Кураева

Венеция

3 марта 1491

Марье Любич

Москва

Во имя Господа Единого и Вездесущего!

Моя любимая, сердце мое!

Ты даже не можешь представить себе того невыразимого счастья, которое испытал я, читая твое письмо! Больше десяти лет я ждал этого момента, больше десяти лет я мечтал о нем и страшился, что никогда его не дождусь. Благодарю тебя, любимая, за твое чистое, доброе, открытое и совсем не оледенелое сердце, и оно, я уверен, еще запылает любовью, которую мне так хочется зажечь в нем.

С удовольствием сообщаю о выполнении твоей просьбы: по дороге в Венецию я остановился на несколько дней в Кракове и навестил твоего брата. Не стану скрывать, что я и у него попросил твоей руки, разумеется, предупредив его, что окончательное слово останется за тобой.

К моей огромной радости он ответил согласием и вообще отнесся ко мне с братской сердечностью.

Благодаря Ивану я познакомился с двумя его замечательными друзьями, которые также произвели на меня огромное впечатление, как люди совершенно необыкновенные.

Один из них совсем еще юноша по имени Николай Коперник, невероятно талантливый математик и астролог, другой — постарше и совершенно иной — красавец, обаятельный мужчина, смельчак, воин и забияка, князь Михаил Глинский, который вместе с твоим братом заканчивает обучение медицине.

Кажется, они оба намерены в будущем году возвращаться в Литву, а я расставался с ними с огромным сожалением, поскольку все трое стали мне как родные братья, о чем я, должно быть, много раз восторженно говорил им во хмелю, поскольку последний вечер мы провели в мужской компании в веселой пирушке, и я даже не помню, как они погрузили меня в кибитку и отправили в дальнейший путь.

Думаю, мой ответ на заданный тобой вопрос относительно Симона повергнет тебя в изумление.

Я уже очень давно знаю, что он — мой родной отец.

Но из-за того, что Симон никогда сам не говорил мне этого, я стесняюсь открыть ему все, что знаю, ибо сведения получены мной несколько странным образом.

Когда я был маленьким мальчиком — с тех пор, как себя помню — я жил в Польше в небольшом приморском городке в семье голландского картографа.

К шести-семи годам, я уже вполне понимал польский язык, но мои приемные родители между собой разговаривали только по-голландски и, разумеется, я не мог ни слова понять из их бесед. Некоторое время я считал их родными отцом и матерью, но потом стал замечать, что время от времени к ним приезжает еще молодой, но уже поседевший человек — и это был Симон, который платил им деньги.

После моих настойчивых расспросов они признались, что являются лишь моими приемными родителями, а этот седой человек — мой тайный и богатый покровитель, который отдал меня им на воспитание ввиду того, что мои родные мать и отец погибли при каких-то необыкновенных и трагических обстоятельствах. Меня почему-то страшно мучила эта тайна, и я решил во что бы то ни стало раскрыть ее.

Для этого у меня был только один путь: я заметил, что после каждой встречи с седым человеком и разговоров с ним, которых я не мог слышать, мои приемные родители долго потом беседовали между собой по-голландски, и я догадывался по их взглядам и жестам, что речь шла обо мне и о Симоне.