Порубежная война - Роберт Святополк-Мирский

К нашим успехам можно также отнести довольно удачную попытку внедрения брата Степана Ярого, которому благодаря браку (уж не знаю какому по счету в его жизни) с престарелой итальянской красоткой Паолой, удалось получить место стремянного при дворе Великой княгини. Правда, за все время выполнения им своей новой роли он видел Великую княгиню вблизи всего лишь один раз, когда она садилась в тапкану,[5] а он, встав на колено, откинул ступеньку, чтобы она могла войти. Впрочем, ему вовсе не нужно находиться рядом с государыней для того, чтобы узнавать все подробности и детали ее жизни, как это делал наш незабвенный трудолюбивый брат Савва. В отличие от него Степан не должен кривляться и лицедействовать — он целыми днями лежит на итальянской кровати, а его супруга весь вечер рассказывает ему обо всем, что произошло, в благодарность за его нежные ласки, от которых она без ума.

Именно благодаря Паоле нам удалось узнать то, что не удавалось даже Савве.

Савва лишь подозревал, что Великая княгиня могла встречаться с Иосифом Волоцким и что-то в тайне обсуждать с ним. Теперь же мы знаем точно — она действительно с ним встречалась совсем недавно во время вышеупомянутого «Собора на еретиков», и даже по обрывкам фраз, которые вытянул из своей женушки наш Степан, можно предположить, что речь идет как раз о том, чего мы постоянно опасаемся: Софья хочет возвести на престол своего сына Василия и готова ради этого на все. Вокруг нее постепенно, медленно, но верно, собирается группа единомышленников, а игумен Иосиф их духовный наставник.

Этими двумя достижениями ограничиваются добрые вести, дальше — только дурные.

К моему огромному изумлению, несмотря на то, что для этого были призваны несколько десятков наших лучших людей, нам не удалось ни на шаг продвинуться в расследовании более чем странных обстоятельств смерти Ивана Ивановича. Всем своим существом я чувствую, да нет, не чувствую — уверен — это дело рук Софьи, но как ей это удалось, не могу вообразить. Детальнейшим образом было проверено абсолютно все — нигде, ни в чем не содержалось никакой отравы, но меня тревожит доктор Леон, с которым я лично разговаривал за день до кончины Ивана Ивановича. Когда состояние больного на глазах катастрофически ухудшалось, этот лекарь заверил меня, что он не видит никаких оснований подозревать яд, и, по его мнению, это всего лишь сильное и резкое обострение камчуга.

Правда, есть несколько любопытных обстоятельств.

Во-первых: очень странно, что доктор Леон был схвачен и отведен в темницу с такой поспешностью, как будто кто-то с минуты на минуту ждал смерти Ивана Ивановича и готовился немедленно убрать опасного свидетеля. Мне стало известно, что доктора схватили в тот момент, когда он, по-видимому, детально осматривал тело покойного. Стражники, взявшие его, проговорились нашим людям о том, что когда они вошли, покойник лежал на столе совершенно обнаженный, а доктор Леон внимательно ощупывал и осматривал его.

Во-вторых: несмотря на все наши усилия, на все наши связи, в течение сорока дней пребывания доктора Леона в темнице, нам не удалось добиться того, чтобы хоть один человек под каким бы то ни было предлогом, мог бы с ним повидаться до казни.

Гораздо позднее, совсем недавно, я узнал, что с одной стороны был самый жесткий приказ, исходящий от Великой княгини не допускать к доктору никого, даже священника, мотивируя это тем, что у нас нет иудейских раввинов, а никто другой не мог бы отпустить несчастному грехи перед смертью; с другой стороны — Иосиф Волоцкий пригрозил самыми строгими карами любому священнослужителю, который вздумает посочувствовать узнику и посетить его… Вот я и думаю в чем же причина этих мер? Уж не обнаружил ли чего-нибудь доктор Леон, да только не успел никому сказать…

Хотя, впрочем, все это, быть может, лишь бесплодные рассуждения, и я боюсь, что мы никогда не узнаем истины.

У меня зародился некий план, и я предлагаю познакомиться с ним, прежде всего, тебе, как самому близкому человеку.

Полагаю, что мы в противовес партии Софьи должны создать партию наследника престола Дмитрия и добиться его официального коронования. Мне кажется, что в этом мы можем рассчитывать на поддержку старого Патрикеева и его зятя князя Семена Ивановича Ряполовского, к этому следует добавить одно весьма пикантное обстоятельство, которым, мне кажется, необходимо непременно воспользоваться.

Нам хорошо известно, что Иван Васильевич уже давно испытывал более чем теплую симпатию к своей невестке, а с той поры как она стала вдовой, государь принял живейшее участие в том, чтобы утешить ее в горе и она, насколько мне известно, отвечала ему определенной взаимностью, ибо его горе в потере сына не менее горя вдовы.

Дело дошло даже до того, что Иван Васильевич стал посещать тот кружок, который собирается вокруг нашей сестры Елены Волошанки, когда она работает над своей бесконечной пеленой, напоминающей мне почему-то ковер, который днем ткала, а ночью распускала Пенелопа в ожидании загулявшего Одиссея.

Братья Федор и Иван-Волк Курицыны рассказывали мне, что он даже принимает участие в дискуссиях и, как им кажется, постепенно склоняется в нашу сторону. Красота, образование и молодость нашей сестры Елены Волошанки весьма способствует этому.

Что ты думаешь о создании некой группы в пользу юного Дмитрия, а при удачном стечении обстоятельств нам, быть может, даже удастся отдалить Ивана от Софьи настолько, чтобы ее ядовитое змеиное жало перестало нам угрожать…

Кстати о яде!

Этот Джованни Сальваторе, органный исполнитель не подходил к Ивану Ивановичу даже близко, не разговаривал с ним вовсе, и не виделся с ним ни до, ни после своего выступления, не говоря уже о том, что он не Телец, а Скорпион.

И все же я решил провести очень тщательную проверку.

Я отправил вчера Неждана Кураева в Венецию, с тем, чтобы он собрал там все доступные и недоступные сведения о сеньоре Джованни Сальваторе.

И вдруг перед отъездом Неждан обратился ко мне с просьбой: благословить его брак с Марьей Любич, если она даст на то согласие. На секунду мне показалось, что он все знает, хотя я хранил тайну своего отцовства от него необыкновенно тщательно — кроме меня и тех людей, которые его воспитывали в детстве, никто не знал правды, но в них я уверен и все же мне показалось, что он попросил меня не как у брата десятой заповеди, а как отца… Впрочем, быть может, это всего лишь моя старческая сентиментальность…