Мир от Гарпа - Джон Ирвинг

— Я пошел! — крикнул Данкен, и Гарп тут же очнулся от своих нелегких раздумий.

Данкен надел на спину ярко-оранжевый рюкзак, к которому снизу был привязан скатанный валиком желтый спальный мешок. И рюкзак и мешок Гарп покупал сам, выбрав самые яркие цвета. Такой рюкзак и не захочешь — заметишь.

— Давай я тебя подвезу! — отозвался отец. Но Данкен опять выкатил глаза:

— Мама ведь на работе, а машина у нее.

Действительно, Гарп сконфуженно улыбнулся. И вдруг увидел в окно, что Данкен выводит велосипед.

— Может, пойдешь пешком? — крикнул он, выглянув в дверь.

— Почему? — в полном отчаянии отозвался Данкен.

Потому что вдруг тебя сшибет машина, за рулем которой пятнадцатилетний сорвиголова или пьяный, потерявший рассудок, хотел сказать Гарп, и твоя чудесная теплая грудная клетка хрустнет, как скорлупа ореха, твой дивный череп расколется, и какой-нибудь осел завернет твое теплое тельце в старый половик, как будто ты чей-то раздавленный пес, найденный в канаве. Соберутся вокруг тебя местные зеваки и начнут гадать, из какого ты дома: „По-моему, из того зеленого с белым на углу Элм-стрит“. Потом кто-нибудь повезет тебя домой, позвонит и скажет мне, указав на сверток, лежащий в луже крови на заднем сиденье: „Простите, пожалуйста, — это не ваш?..“ Но ничего этого Гарп не сказал, а только рукой махнул.

— Ладно, поезжай на велосипеде, Данкен. Только будь осторожен.

Он проследил, как сын пересек улицу, быстро крутя педали, проехал квартал и на повороте огляделся по сторонам. „Молодец! Не забыл просигналить рукой! Но, может, это только для моего спокойствия?!“

А чего беспокоиться? Тихий пригород уютного городка, благоустроенные зеленые участки, коттеджи на одну семью — здесь жили в основном преподаватели университета; лишь изредка встретится дом повыше — он разбит на квартиры, которые снимают студенты-выпускники. Мать Ральфа тоже, кажется, выпускница, из породы вечных студентов, живет она в коттедже, и лет ей даже больше, чем Гарпу. Ее бывший муж, преподаватель университета, учит студентов каким-то точным наукам и платит за ее обучение. Хелен слышала, что он сейчас живет со студенткой.

Вполне возможно, подумал Гарп, что миссис Ральф прекрасная женщина: у нее есть сын, и она его, несомненно, любит. Несомненно и то, что она всерьез озабочена будущим. Была бы она только повнимательней ко всему. Легкомыслие опасно, ведь все в жизни так хрупко, так легко бьется.

— Хэлло! — произнес кто-то.

Гарп оглянулся — никого уже нет, а может, и не было. Он вдруг осознал, что стоит босиком (была ранняя весна и у него озябли ноги) на тротуаре перед домом и держит в руке телефонный справочник. Он с радостью бы еще пофантазировал о М.Неффе и консультациях по вопросам семьи и брака, но было поздно, надо готовить ужин, а он сегодня даже в магазин не ходил. Слышалось гудение движков, питавших холодильные камеры супермаркета в соседнем квартале. (Из-за этого они сюда и перебрались: чтобы Гарп ходил в магазин пешком, а машиной пользовалась Хелен — ездила в университет. Да и парк поблизости, где Гарп бегал трусцой.) В дальнем конце супермаркета работали мощные вентиляторы: Гарп слышал, как они высасывают из проходов застоявшийся воздух, и различал едва ощутимые запахи еды, разносившиеся по всему кварталу. Ему это нравилось. Он был прирожденным поваром.

Гарп делил свой день между письменным столом, за которым писал или пытался писать, бегом и стряпней. Вставал рано и сразу же готовил завтрак для себя и детей; дома никто не обедал, но к ужину собирались все, и Гарп каждый день готовил вечернюю трапезу. Это было священнодействие, хотя результат был не всегда одинаков. Если ему не писалось, он наказывал себя изнурительным бегом, но, бывало, творческие потуги так изматывали его, что он едва мог пробежать милю. Тогда Гарп готовил на ужин какое-нибудь потрясающее блюдо, спасая самолюбие и вознаграждая себя за дневные неудачи.

Хелен никогда не могла по ужину определить, как прошел у мужа очередной день; какая-то особая стряпня могла означать и на редкость удачный день, и, напротив, компенсировать фиаско в других начинаниях.

„Если вы внимательно следуете рецепту, — писал Гарп, — используете высококачественные ингредиенты и не позволяете себе схалтурить, чаще всего отличное кушанье гарантировано. Иногда приготовленное блюдо оказывается единственным достижением за целый день. Что же касается писательства, то можно располагать всем необходимым для работы, убить массу времени и труда, а в итоге получить нуль. То же и в любви. Так что лишь приготовление пищи в состоянии уберечь человека от безумия“.

…Гарп вернулся домой и поискал, что надеть на ноги. Он носил только один вид обуви — кроссовки, множество кроссовок. Все они были в различных стадиях донашивания. Гарп и дети ходили всегда в чистой, но далеко не новой одежде. Хелен в отличие от них всегда была одета с иголочки: ее вещи стирал Гарп, но гладить отказывался, так что глажкой Хелен занималась сама и, случалось, гладила одну-две рубашки мужа; из домашнего инвентаря у Гарпа были нелады только с утюгом. Готовка, дети, стирка, уборка — все было на нем. Готовил Гарп прекрасно, с детьми у него получалось не всегда гладко; уборка — с некоторым напрягом. Он ругался при виде разбросанной одежды, грязной посуды, игрушек, но неизменно все прибирал: Гарп был патологически чистоплотен. Случалось, утром, перед тем как уткнуться в листок бумаги, он пробегал по всему дому с пылесосом или мыл плиту. В доме царил порядок, было чисто, но все-таки казалось, что чистоту здесь наводят наспех. Борясь с расхлябанностью близких, Гарп множество вещей просто выкидывал, и в доме постоянно искали то одно, то другое. Месяцами он не замечал перегоревших лампочек, пока Хелен не пеняла ему, что они давно живут чуть не в кромешной тьме, слетаясь на огонек двух единственных уцелевших ламп. Иногда он сам вспоминал про лампочки, но тогда напрочь забывал про мыло и зубную пасту.

Кое-чем по дому занималась и Хелен, например цветами: если Хелен забывала поливать их, то они попросту погибали. Увидев, что какой-то цветок начинал чахнуть, Гарп тут же отправлял его в мусорный бак. Пройдет несколько дней, и Хелен вдруг удивленно спросит:

— А где наша красная фуксия?

— Это уродец-то? Он стал болеть. Я сам видел на нем тлю. И с него что-то постоянно сыпалось.

Так вот Гарп и хозяйничал.

В конце концов он нашел свои желтые кроссовки и надел их. Сунув телефонный справочник в шкаф, где стояли самые большие кастрюли и сковородки (Гарп совал свои справочники куда попало и потом переворачивал все вверх дном, ища любимое чтение), занялся ужином. Налил в глубокую сковородку оливкового масла и, ожидая, пока оно разогреется, мелко нарезал луковицу. Сегодня он запаздывал с ужином, а еще надо бежать в магазин. Ладно, пусть будет паста[25], томатный соус, зеленый салат и вкуснейший хлеб собственной выпечки. Пока соус готовится — в магазин и обратно, к ужину нужна только зелень. Нарезал базилик, но не бросил сразу на сководродку. Пусть масло хорошо разогреется (только, упаси Бог, довести до кипения). Поспешишь — людей насмешишь. Это Гарп хорошо знал и строго следовал рецепту.

Тишину нарушил телефон. Гарп так разозлился, что шмякнул на сковороду пригоршню нарезанного лука и пребольно обжегся масляными брызгами.

— Дерьмо! — заорал Гарп, в сердцах пнул ногой стоявший рядом с плитой шкаф, сорвав петлю на дверце, и уставился на выпавшую оттуда телефонную книгу. Бросив в горячее масло остальной лук с базиликом и уменьшив огонь, подставил обожженную руку под холодную струю. Морщась от боли, другой рукой потянулся за телефонной трубкой.

(„Шарлатаны! — возмущался он про себя. — Как создать идеальную семью? Да чтобы этому учить, надо быть семи пядей во лбу. Не отдавать же и эту область на откуп чудакам-психоаналитикам“.)

— И какому кретину, мать твою, взбрело в голову звонить в самую ответственную минуту! — рявкнул Гарп в трубку, кося глазом в сторону корчившегося на сковородке лука. Он знал, что никого не обидит своей грубостью, — с бедного безработного и взятки гладки. Его издатель Джон Вулф заметил бы только, что давно знает, какой Гарп грубиян. Хелен привыкла к его коротеньким телефонным истерикам; если же звонит кто-то из ее коллег — тоже не страшно. Гарп для них давно что-то вроде буки. Только услышав в трубке голос Эрни Холма, Гарп испытал бы угрызение совести; старый тренер неизменно начинал разговор с извинения за беспокойство, чем всегда очень смущал Гарпа. Если это звонит мать, она не испугается, услышав неистовый вопль сына. „Опять ложь, — наверняка скажет Дженни. — Да разве могут быть ответственные минуты у бездельников!“ „Только бы не она!“ — пронеслось у него в голове. Ни от каких других женщин Гарп в этот период жизни звонков не ждал. Правда, могли позвонить из детского сада, вдруг что-нибудь с Уолтом? А может, Данкен? Звонит, чтобы сообщить — сломалась молния на спальном мешке. („Господи, лишь бы не нога!“) Только в этих двух случаях Гарпу было бы действительно стыдно за грубость. Ведь дети имеют бесспорное право отрывать родителей от любых самых срочных дел, и они этим широко пользуются.