Миры Айзека Азимова. Книга 2 - Айзек Азимов

— Ни страха, ни тревоги — одна только ненависть. Теперь в основном к нам — за то, что мы захватили его и привезли сюда. Мы страшно ранили его гордость, и он намерен с нами расквитаться. Я уловил, о чем он мечтает. Хочет выйти один против всей Галактики и не дать ей остановить его, несмотря на все наши обвинения. Он дает нам шанс, позволяет разыграть все наши козыри, чтобы потом сокрушить нас и восторжествовать.

— Как?! Он рискует своими планами, своими мечтами об Империи только ради того, чтобы утереть нам нос? Это же безумие.

— Знаю. Так он и есть сумасшедший.

— И он думает, что возьмет верх?

— Да, думает.

— Тогда нам без вас не обойтись, Шварц, Вот слушайте…

— Нет, Арвардан, не пойдет, — вмешался Шект. — После вашего ухода я разбудил Шварца, и мы все обсудили. Он нечетко представляет себе, на что он способен, и не слишком хорошо владеет своим даром. Он может заставить человека замереть, может парализовать человека, даже убить. Более того, он умеет управлять крупными двигательными мышцами против воли человека, но на этом и все. Помните, он не сумел заставить секретаря говорить — мышцы, управляющие голосовыми связками, ему не подчинились. Он не смог координировать движения Балкиса так, чтобы тот вел машину, и даже равновесие при ходьбе Балкис сохранял с трудом. Так что нам не удастся, например, заставить Энниуса отдать приказ или написать его на бумаге. Видите, я тоже думал об этом…

Арвардан приуныл.

— А где Пола? — вдруг обеспокоился он.

— Спит вон там, в нише.

Как желал бы Арвардан разбудить ее!.. Как желал бы!.. Чего бы только он не пожалел! Он посмотрел на часы — почти полночь. У них осталось всего тридцать часов.

Арвардан долго спал, потом потянулся длинный день. Никто не приходил к ним, и в душу закрадывались тоска и уныние. Он посмотрел на часы — почти полночь. У них осталось лишь шесть часов.

Арвардан обвел комнату мутным, безнадежным взглядом. Наконец-то все в сборе — даже прокуратор здесь.

Энниусу позвонили из чикского гарнизона часов восемнадцать назад, и он в спешке отправился в путь через всю планету, подгоняемый неясными, но оттого не менее сильными мотивами. В сущности, говорил он себе, дело только в досадном похищении зеленого, одного из идолов замороченной, суеверной Земли. Да еще эти дикие, ничем не подтвержденные обвинения. Ничего такого, с чем не мог бы справиться командир гарнизона.

Но в деле был замешан Шект, причем в качестве обвинителя, а не обвиняемого. Это смущало.

Пола сидела тихо, держа Арвардана за руку теплыми пальчиками, и ее испуганный, измученный вид заставлял его злиться на всю Галактику больше, чем все остальное.

Они заслужили свою участь — глупцы… глупцы…

Шекта и Шварца, сидевших слева, ему почти не было видно. Был тут и Балкис, проклятый Балкис. Губы все еще опухшие, на щеке синяк — ему, наверное, чертовски больно говорить. Губы Арвардана сами собой сложились в злорадную улыбку, кулаки сжались, и даже перевязанная щека стала меньше болеть.

Нерешительный Энниус сидел хмурый, немного смешной в своем тяжелом, бесформенном свинцовом костюме.

Еще один глупец. Арвардана затрясло от ненависти к галактическим приспособленцам: ничего им не надо, лишь бы их не трогали, не нарушали их покоя. Где герои-завоеватели былых времен? Где они?

Осталось шесть часов.

Прокуратор в задумчивости сидел лицом ко всем остальным, полностью сознавая, что его решение может развязать бунт, подорвать его положение при дворе, уничтожить его надежды на выдвижение. Насколько серьезно следует воспринять длинную речь Арвардана о вирусах и эпидемии? Если он, прокуратор, начнет действовать только на основе слов археолога, как он объяснит это потом вышестоящим лицам?

Однако Арвардан — выдающийся ученый.

И прокуратор, временно отложив решение, обратился к секретарю:

— Вам, разумеется, тоже есть что сказать по этому поводу?

— Как ни странно, очень мало, — непринужденно сказал секретарь. — Я хотел бы спросить, какими доказательствами располагают мои обвинители?

— Ваше Превосходительство, — теряя терпение, сказал Арвардан, — я уже говорил вам, что этот человек сам во всем признался позавчера, когда мы были в тюрьме.

— Вы вольны верить или не верить, Ваше Превосходительство, но это опять-таки голословное утверждение. Факты, которые могут подтвердить свидетели, говорят о том, что захвачен силой был я, а не они, что опасности подвергалась моя жизнь, а не их. Я хотел бы спросить своего обвинителя, каким образом он сумел раскрыть все это за девять недель своего пребывания на Земле, в то время как вы, прокуратор, занимающий свой пост уже несколько лет, ничего подобного не обнаружили?

— То, что говорит брат-блюститель, имеет смысл, — сурово произнес Энниус. — Откуда вы можете знать?

— Еще до того как обвиняемый признался, мне рассказал о заговоре доктор Шект, — сухо ответил Арвардан.

— Это так, доктор Шект?

— Да, Ваше Превосходительство.

— Откуда узнали вы?

— Доктор Арвардан исключительно точно и правильно рассказал вам о том, как использовался синапсатор, и о предсмертных показаниях бактериолога Ф. Смитко. Смитко состоял в заговоре. Я записал его слова, и запись можно прослушать.

— Но, доктор Шект, предсмертные слова человека в бреду, если рассказ доктора Арвардана верен, не могут иметь большого веса. Больше вы ничем не располагаете?

— Здесь что, судебный процесс? — взревел Арвардан, ударив кулаком по ручке кресла. — Кто-то нарушил правила движения? Тут некогда анализировать, насколько вески улики, и мерить их микрометром. Говорю вам — у нас времени только до шести утра, то есть пять с половиной часов. Только за эти часы мы можем покончить с нависшей над нами чудовищной угрозой. Вы ведь знали доктора Шекта и раньше, Ваше Превосходительство. Неужели вы считаете, что он лжет?

— Никто не обвиняет доктора Шекта в заведомой лжи, Ваше Превосходительство, — вмешался секретарь. — Просто наш славный доктор уже пожилой человек, и в последнее время его очень волнует приближение шестидесятой годовщины. Боюсь, что возраст в сочетании со страхом вызвали у него легкую паранойю, что нередко случается у нас на Земле… Посмотрите на него! Как вам кажется, он нормален?

Нет, доктор никому бы не показался нормальным. Слишком он был напряжен, слишком потрясло его случившееся и слишком страшило будущее. Однако он сделал над собой усилие, чтобы говорить разумно и даже спокойно:

— Могу на это сказать, что два последних месяца нахожусь под неусыпным наблюдением блюстителей; что все письма, адресованные мне, вскрываются, а мои ответы подвергаются цензуре. Все мои жалобы, очевидно, припишут паранойе. Но здесь со мной Джозеф Шварц, который добровольно вызвался подвергнуться синапсированию в тот самый день, когда вы посетили мой институт.