Том 9. Лорд Бискертон и другие - Пэлем Вудхауз

Уоддингтон достал ключ.

— Феррис, — распорядился он в холле, — прикажите этим растяпам на кухне, чтобы поставили еще один прибор. Мой приятель с Запада заскочил ко мне перекусить.

ГЛАВА III

Безупречная хозяйка всегда старается ни при каких обстоятельствах не выказывать замешательства, прикладывая все усилия, чтобы в минуты испытаний вести себя, как индеец на костре. И все-таки настал миг, когда миссис Уоддингтон, увидев Сигсби, вводящего в гостиную Джорджа, и услышав, как муж объявляет звенящим голосом, что этот прекрасный сын западных прерий заглянул к ним пообедать, заметно вздрогнула.

Правда, она быстро оправилась. Все женское в ней подталкивало ее схватить Сигсби за оттопыренные уши и трясти, пока голова не отскочит, но она переборола соблазн. Постепенно остекленевший взор утратил глянец мертвой рыбины, и она усмехнулась, подобно Смерти в поэме, «жуткой призрачной усмешкой», с напускной любезностью протянув Джорджу подрагивающую руку, вместо того чтоб влепить мужу оплеуху от души этой самой ручкой.

— Как ми-и-ило! — пропела миссис Уоддингтон. — Очень, очень рада, что сумели зайти к нам, мистер…

Она приостановилась, и Джордж, уставившись на нее замутненным взором, сообразил, что она хочет узнать его имя. Он бы с радостью ответил ей, но, как на грех, сам начисто забыл, как его зовут. В мозгах смутно брезжило что-то на «Ф» не то на «Д», но дальше зияла пустота.

Дело в том, что, пожимая руку хозяйке, Джордж краем глаза заметил Молли.

На ней было новое вечернее платье, о котором она с таким чувством толковала отцу в их недавнем разговоре, и Джорджу почудилось, будто с глаз его упала пелена и видит ее в первый раз. Он и прежде смутно догадывался, что у нее есть руки, плечи и волосы, но только сейчас разглядел, что они действительно есть. И руки, и плечи, и волосы — в самом глубоком, священном смысле этих слов. Словно богиня сбросила покрывало. Словно ожила прекрасная статуя… Словно… Ну, в общем, передать мы хотим одно: Джордж Финч был потрясен. Глаза его округлились до размеров блюдец, кончик носа задергался, как у кролика, а кто-то невидимый принялся окатывать спину ледяной водой.

Миссис Уоддингтон, окинув его долгим пристальным взглядом, от которого на лбу у него выступила испарина, отвернулась и завела разговор с содовым королем. Особо пылкого желания узнать фамилию Джорджа она не испытывала, хотя с превеликим удовольствием прочитала бы ее на надгробном камне.

— Обед подан! — провозгласил Феррис, появляясь бесшумно, точно джинн, вызванный волшебной лампой.

Джорджа увлек поток миллионеров. Он все еще слабо сглатывал, пытаясь что-то выговорить.

Нет большей неловкости для человека застенчивого и впечатлительного, чем званый обед, когда чутье нашептывает ему, что гость он нежеланный. В данном случае это нашептывал взгляд миссис Уоддингтон, который она периодически метала, превращая Джорджа в бесформенную пульпу, и подгадывая как раз те моменты, когда ему казалось, что, если б с ним обходились мягче и ласковей, он в конце концов воспрял бы духом.

Взгляд этот, будто термос, то становился обжигающе горячим, то пронзал ледяным холодом. Джордж наткнулся на него за супом, и ему показалось, что его обдал самум в африканской пустыне. Потом взгляд просверлил его, когда он ковырялся в рыбе, и он испытал то, что испытывают на полюсе, если неожиданно возникла снежная буря. Но, обдавал ли взгляд холодом или жаром, в нем присутствовало неизменно болезненное отвращение. Оно, чувствовал Джордж, не исчезает, как бы он ни старался. Такому взгляду, пожалуй, поразился бы Сисара, заметь он его случайно, еще до того, как Иаиль, жена Хевер, начала примериваться гвоздем к его голове. Да, друга Джордж приобрел, но одного, не двух.

Словом, нам нечего сообщить о лепте, внесенной Джорджем в пиршество остроумия на этом званом обеде. Он не порадовал гостей эпиграммой, не развлек забавной историей. Единственное слово он обронил одному из лакеев, и было это «…хересу», хотя на самом деле он предпочел бы рейнвейн.

Но даже будь условия более благоприятными, сомнительно, чтобы Джордж стал душой общества. При подборе гостей миссис Уоддингтон ограничилась богачами, а беседа богачей, хотя по-своему и занимательна, но все-таки несколько специфична для человека обыкновенного.

За супом гость, походивший на карикатуру капиталиста в социалистической газете, заметил, как он рад видеть, что «Вестинхаус коммон» опять пошли на повышение. Второй, который вполне мог бы сойти за его брата, согласился: да, акции очень недурно подскочили перед закрытием биржи; падение же «Уобэш Преф. А» до 73 и 7/8 достойно сожаления. Однако очень неплохо выглядят «Ройял Датч Ойл Ординарис» на отметке 54 и 3/4.

За рыбой Говядина взялся рассказывать остроумную, хотя несколько затянутую историю о боливийских концессиях, суть которой сводилась к тому, что один боливийский синдикат, выкупив у боливийского правительства землю и перспективные концессии, теперь станет именоваться «Боливийская Концессия Лтд.», а капитал их составит миллион долларов, заключенный в двухстах тысячах акций «А» по пять долларов и двухстах тысячах акций «В» по полдоллара, и так как никаких выплат не будет, то продавцу выделили в компенсацию все акции «В». Рассказчик вел к тому, что акции эти должны получить половину всей прибыли и уравняются с акциями «А» при распределении активов.

История прошла хорошо, беседа оживилась. Добродушно поворчали насчет эластичности кредита, предоставляемого коммерческими банками, и кто-то вызвал смешок, хитро намекнув на резервный фонд, противостоящий обращению акций и совокупным депозитам. Что касается дополнительной ответственности держателей акций, тут разгорелся спор, но обстановка, уже накалявшаяся, несколько разрядилась, когда миссис Уоддингтон подала сигнал и дамы вышли из комнаты. Был подан кофе, раскурены сигары. Магнаты сбились за одним концом стола, вокруг мистера Уоддингтона. Но он ловко выскользнул от них и пошел к Джорджу.

— Там, у нас, — сообщил он оглушительным шепотом, злобно сверля взглядом Объединенные Зубные Щетки, который завел разговор о предстоящей Межконтинентальной Конференции в Сен Луисе, — ему бы выстрелили под ноги, и все дела!

Джордж ему поддакнул.

— Ох уж эти мне жители Востока! — вздохнул Уоддингтон. Джордж признался, что и его одолевает утомление.

— Как подумаешь, — продолжал Уоддингтон, — что в этот самый миг где-то в Аризоне или Юте сильные мужчины пакуют седельные сумки, закрепляя их к седлам, то прям и не знаешь, смеяться или плакать. Верно?

— Куда уж вернее!.. — подтвердил Джордж.

— М-дэ… м-дэ… Сплавлю я сейчас всех этих пузанов наверх, а мы с тобой улизнем в мой кабинет и уж поболтаем там всласть!

Ничто так не портит доверительной беседы между новыми друзьями, чем склонность к молчаливости со стороны старшего, и, стало быть, очень удачно получилось, что, когда Сигсби уселся напротив Джорджа в своем кабинете, дурманящее влияние книжек и щедрые возлияния склонили его к болтливости. Он достиг стадии, когда мужчины начинают бранить своих жен. Три раза постукав Джорджа по коленке, он уведомил нового друга, что ему очень нравится его лицо, и приступил к жалобам.

— Уинч, ты женат?

— Финч, — поправил Джордж.

— Как это — Финч? — удивился Уоддингтон.

— У меня такая фамилия.

— Ну и что?

— А вы меня назвали Уинч.

— Почему?

— Наверное, решили, что так меня зовут.

— Как?

— Уинч.

— А ты только что сказал — Финч!

— Ну да, я и говорю…

Уоддингтон снова постучал его по коленке.

— Юноша, возьми себя в руки. Если ты — Финч, так и говори. Не нравятся мне эти увертки! Ковбои так не делают. Вот тут, на Востоке, они сами не знают, чего им надо. Да что с них взять! Почки больные, вдов, сирот обижают… Если ты Пинч, так признайся. Сам знаешь, да — так да, а если нет, то нет! — сурово наставлял Уоддингтон, поднося зажженную спичку к авторучке, которую — как случается с лучшими из нас в минуты бурных чувств — ошибочно принял за сигару.

— В общем нет.

— Что — нет?

— Не женат.

— А разве я говорил, что ты женат?

— Вы спросили, женат ли я.

— Да?

— Да.

— Ты уверен? — уточнил Уоддингтон.

— Вполне. Сразу, как только мы сели, вы спросили, женат ли я.

— А ты что сказал?

— Нет, не женат.

Уоддингтон вздохнул с превеликим облегчением.

— Ну вот, наконец мы все и выяснили. И чего ты топтался вокруг да около, понять не могу! Так вот что я тебе скажу, Пинч, и скажу серьезно, я ведь старше, мудрее, красивее, — Уоддингтон задумчиво попыхтел авторучкой. — Вот тебе мой совет, Пинч. Позаботься, чтоб денежки твои, когда ты женишься, остались при тебе, и держи их крепко. Нельзя вечно клянчить у жены! У мужчины свои расходы. Возьми, к примеру, хоть меня. Когда я женился, я был богат. У меня были собственные деньги, и меня все любили. А уж щедрый я был, нет слов! Купил жене — это о первой — жемчужное ожерелье, отвалил пятьдесят тысяч.