За Тридевять Земель - Игорь Юрьевич Скарбек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В отблесках колеблющегося пламени перед промышленными стояла юная лесная нимфа. Смуглое лицо ее, обрамленное свободно ниспадавшими на плечи, черными как смоль и прямыми как стрелы волосами, было прелестно. Лоб индианки перехватывал узорчатый ремень, поддерживающий на спине ее полный желудей и лесных орехов плетеный короб. На шее на снизке из медвежьих когтей висело мачете. Более на девушке не было ни лоскутка. Чем-то первозданным веяло от сурового, но вместе с тем необыкновенно милого ее облика. Некоторое время дикарка молчала, не трогаясь с места. Ни стыда, ни робости не было заметно во взгляде ее огромных, немигающих, слегка раскосых глаз. Лешек Мавр снял с себя пестрый шейный платок и протянул его диковинной гостье. Та сделала шаг вперед, таинственно улыбнулась и, схватив подарок, стремительно исчезла в густых зарослях, где незадолго до этого скрылся спасенный ею «лесной архимандрит».
...Всякий, даже самый удивительный случай в конечном итоге непременно имеет свое объяснение. Было оно и у настоящего происшествия. Секрет заключался в том, что многие калифорнийские племена почитали медведей священными животными. Согласно их простодушным верованиям медведь есть воплотившееся человеческое существо, которое сбрасывает в своей берлоге звериную шкуру и обретает людской облик. Именно поэтому поедание медведя признается многими индейцами равносильным каннибализму. К слову сказать, шкурой, снятой со случайно или вынужденно убитого животного, могли пользоваться исключительно одни лишь шаманы, да и то только для изготовления головной повязки или обертки своей колдовской курительной трубки.
Кряхтя и покашливая, вернулись промышленные к оставленному на время костру. Сонливость их как рукой сняло. Расположившись вокруг огня поудобнее, долго делились они впечатлением по поводу происшествия. Надо ли говорить, что у каждого было свое мнение по поводу случившегося. Дружба краснокожей Артемиды с косматым великаном никого не оставила равнодушным. Вдоволь пофантазировав на сей счет, промышленные заметили наконец отсутствие одного из своих товарищей.
— А куда ж это Лешек запропастился?..— первым потревожился Ветка.
— И то дивно... мудреных прибауток его латынских давно не слыхивали! — поддержал Никострат.
— Матерь Божия, да он к земле прирос... Глядь!
И вправду, не менее четверти часа минуло со времени исчезновения загадочной красавицы и лесного богатыря, а одноглазый поляк, как стоял с вытянутой рукой, предлагая прелестной смуглянке немудреный, теперь уже исчезнувший свой гостинец, так и продолжал стоять, будто вкопанный.
— Аль залиховал, сердешный?! — нарочито сочувственно пробасил неслышно подкравшийся к нему Ермей.— Можа, ты таперича на усе время засох? Зазноба-то твоя, чать, в берлоге с косматым приятелем седьмой ужо сон видит! Да, слезовое твое дело. И смех, и грех...— оборотился он к остальным.
У костра громко расхохотались.
— Поди ж ты! И впрямь осетила мужика, бисовка оттятая. Да он никак и впрямь из ума выступил...— залился Никострат, утирая слезы, не то от попавшего в глаза дыма, не то от смеха.
— Осетила...— вымолвил наконец, по-диковинному улыбаясь, будто только очнувшийся Лешек Мавр.
Ближе к утру погода испортилась. Сначала путников разбудил противный мелкий дождик, потом вроде бы распогодилось, кое-где просветлело, однако ненадолго. Небо снова стало хмуриться, посерело, затянулось брюхатыми тучами. Где-то неподалеку заворчал гром. Потемневшие тучи, надвигаясь с севера, заполонили весь небосклон. Метнулись раскаленные стрелы молний. Ветер, прошелестев листвой, затаился, но, как оказалось, только лишь затем, чтобы спустя непродолжительное время с новой силой яростно обрушиться на все сущее. Откуда-то издали донеслись неясные крики: «Ру-ру-ру! Хгоу! Хгоу!..» Наконец зеленую крону деревьев пробили первые крупные капли дождя. Прошла минута-другая, и небо разразилось страшенным ливнем, так что с надеждами засветло добраться до ранчо Черных, как предполагалось поначалу, или хотя бы до порта Румянцева следовало распроститься. Надлежало в самом спешном порядке искать себе убежище от разверзшихся хлябей небесных. К тому времени путники подобрались к самой лесной окраине, где и обнаружили, слава богу, небольшое укрытие. За плотной пеленой дождя в двух шагах ничего не было видно. Прошел день, а ливень все не утихал. Огня развести было негде, да и не из чего. Наступила ночь: промозглая, сырая, тоскливая. Закусили всухомятку, чем господь одарил, и принялись ожидать рассвета...
Упования на доброе утро сбылись: непогодь кончилась. По едва заметной, загроможденной буреломом тропе путники обогнули заросшее камышом и осокой озерцо. Путь их то и дело пересекали где едва заметные, а где и явственно видимые звериные тропы. Под девственной сенью столетних дубов, величественных сосен и сказочных лавров селилось множество удивительных животных: глазастые и проворные кошачьи хорьки, пятнистые кролики, колючехвостые дикобразы, кенгуровые крысы и серые древесные лисицы.
Случалось, спускались с гор, покидая свои каменные гнезда, усатые пищухи. Проходили здесь и стада вилорогих антилоп, коим «рога помогают дышать». В превеликом множестве встречались калифорнийские олени и одичавшие лошади. Иногда вблизи окрестных селений появлялись горные львы — пумы. Эти рыкающие гигантские кошки не причиняли, впрочем, большого беспокойства благодаря присущей им осторожности и миролюбивому нраву. Единственно опасным для человека животным считался в этих краях серый медведь, которого нередко можно было встретить сидящим на большом развесистом дубе, лакомящимся спелыми желудями.
Где-то совсем рядом вновь раздались знакомые крики: «Хгоу! Хгоу!.. Ру-ру-ру!..»
— Что за дьявольщина...— пробормотал себе под нос Никострат,— может, и впрямь Нечистая Сила бродит по сим затаенным местам?
По этому поводу путники не преминули обменяться мнениями. Впрочем, прийти к сколь-нибудь однозначному выводу им все равно так и не удалось.
— Ведомо мне, что индейцы называют сего шайтана саскватчем и оставляют для него у своих типи ишкаты с молоком,— поделился своими познаниями поляк.
— А, хошь саскватч, хошь леший... И Господь с ним, с этим лешим, коли не плутает нас,— заключил разговор рассудительный Ермей.
Солнце давно уже своротило с полден, когда с низины, пролегшей на пути россиян, послышался хриплоголосый собачий лай. Не успели промышленные миновать кустарники, разделяющие их от обширной поляны, как увидели громадного выжлока. Свирепый пес гнался за улепетывающим от него индейцем. Лицо несчастного было перекошено от ужаса. Спустя мгновение раздался режущий воздух свист, и краснокожий, словно подкошенный, грохнулся оземь. Животное с рычанием взгромоздилось над своей жертвой, однако расправляться с ней как будто не собиралось. Промышленные оглянулись. У края поляны показалась живописная группа десятка в полтора конных тамариндос в окружении вакеров, один из которых сматывал
