За Тридевять Земель - Игорь Юрьевич Скарбек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Завоевав Мексику, Эрнан Кортес испросил у короля Карла «для лучшего закрепления сего владения» монашествующих взамен прелатов и белого духовенства, которые, по его словам, «не упускают следовать тем обычаям, которым мы по грехам нашим предаемся: расточают церковные имущества на устройство пиров, ведут распутную жизнь и оставляют майораты сыновьям и родственникам». Однако монахи очень скоро превзошли тех священников и прелатов в смысле лихоимства, непотребства, распутства, а вдобавок еще и невежества.
Уже первый епископ Мехико Хуан де Сумаррага слезно молил Карла V не присылать клириков «без предварительного обследования безупречности их поведения и грамотности». Ибо, писал он, «я принужден видеть служителей Бога, развращающих тех, кого они призваны обратить ко Христу: одни корыстные до невозможности, другие хуже, нежели сводники публичных домов. В особенности пусть Ваше Величество следит, чтобы в нашу страну, не допускались ни расстриги, ни вообще монахи... Это самый худший народ, к которому вполне приложимо мнение блаженного Августина, выразившегося однажды, что он не знает ничего лучшего, чем хороший монах, и ничего худшего, чем дурной монах. По той самой причине я высылаю из Мехико третьего провизора Хуана Реболко, который задолго до моего приезда сюда содержал игорные притоны в этом городе и в других местах, где ему казалось удобным; совершал и другие проступки и, по моему мнению, неисправим. Затем высылаю Франциско де Алегриаса, легкомысленного развратного монаха, по происхождению мавра: он держал при себе четырех красивых девушек-индианок, переодетых мальчиками, коих я сам видел в его доме... затем Иоргаса вместе с братом, монахов не лучших, нежели сей. Перина, который проиграл две тысячи церковных денег. Считаю также нужным вышвырнуть из Мексики бакалавра Барреду, который, оставшись моим заместителем, пока я отправился в горы уничтожать идоловские капища, вместе с другим викарием поспешили в общество продажных женщин, с которыми его видели индио... И да будет ведомо Вашему Величеству, что во всем нашем капитуле нет священника, который бы знал порядок богослужения в кафедральных церквах, что чинит немалые неудобства».
«Старый Свет овладел Новым в силу чудовищной аксиомы, что сила выше права,— писал французский историк конца прошлого столетия Альфред Де-берль.— Говорят, что завоеватели думали внести американским народам цивилизацию посредством религии. Предлог был найден хороший; говорили, что они убивают их ради служения Богу и вере и предают индейцев неумолимой и кровавой инквизиции только из-за священного ужаса, внушаемого идолопоклонством. Из прославленных бандитов хотели бы создать нечто вроде апостолов и видеть в них только ревнителей христианства, веровавших, что похвально и достойно нападать на всякого язычника и убивать его; но нет большей лжи, чем эта! Совершенно верно, что перед сражением они выслушивали мессу и шли резать в сопровождении священников, но это была с их стороны мера предосторожности в виде сохранения установленных отношений с Небом. Разрушение было быстро, как грабеж, жестоко, как преступление, и тем бессмысленнее и неумолимее, что тут мрачный фанатизм монахов соединялся с животной алчностью рейтара. Они,— эти бандиты старой Европы, по большей части отъявленные негодяи и мошенники,— они хотели спасти все эти чистые души, которые не почитали еще истинного Бога в лице папы Александра VI...» По свидетельству епископа Чиапаского (Мексика), только в его время было истреблено более пятнадцати миллионов индейцев! Драма, развернувшаяся здесь, в которой жестокость победителей соперничала с героизмом побежденных, достойна целой эпопеи. В трагических сценах дикого средневековья самыми мрачными фигурами выступают именно католические монахи. Это они освящают мечи безжалостных конкистадоров, уничтожают материальную культуру, указывая на ее несоответствие Евангелию, и крестят, крестят, крестят... Потоки святой воды смешиваются с потоками крови и, обратясь в вожделенный металл, реками текут в карманы светских и духовных завоевателей. «Почему не сочетать религию и выгоду, если одно не мешает другому»,— цинично заявляют они. Взамен же неофиты получали лишь пороки, которые оказались впоследствии не менее губительными для них, нежели мечи и костры завоевателей.
«Кровь мучеников — это семя христианства!» — провозглашал в своей «Апологетике» Тертулиан. Действительно, на заре своего возникновения христианство имело своих мучеников, но впоследствии оно само обрекло на муки такое количество людей, что голоса несчастных первых праведников потонули в воплях замученных именем Христа.
IX
В ночном лесу. Краснокожая Артемида "И смех, и грех..." Большая охота Эстансия Алларта Беркса. Чик-о.
Солнце окончательно скрылось за вершинами темного, сумрачного бора. Нарушив сонную тишину окрестных гор и лесов, отрывисто затявкали койоты. Девственную североамериканскую природу окутала ночная мгла. Воцарившаяся на небе луна освещала дальние утесы. Взгляд ее едва достигал одинокого костра с кружащимися над ним метляками. Огонь то затихал, то вдруг поднимался снопом искр, почти касаясь серебристо-зеленых ветвей земляничного дерева; угомонившись, он снова начинал играть озорными бликами на лицах собравшихся вокруг костра людей. Сучья дуба и калифорнийского лавра чуть слышно потрескивали в тишине. На вертеле пристроен был добрый кусок оленины. Время от времени кто-нибудь из сидевших неторопливо поднимался и поворачивал в жару покрывавшееся аппетитной корочкой сочное мясо. Промышленные закусывали, пили из фляги ром, изредка обмениваясь короткими фразами. Скоро от жаркого не осталось и следа, разве что кости, да и те побросали в костер.
Сквозь черное покрывало ночи все чаще стали проступать зловещие огоньки. Хищные обитатели чащобы покидали свои логовища, готовясь под покровом воцарившегося мрака справлять свои кровавые тризны. Лесной народ жил по своим неписаным законам, и для трапезы каждый был волен выбирать удобное для себя время. Ни один звук не пропадал в этой глуши, даже, напротив, казался еще более громким среди ночного безмолвия. Любопытно и вместе с тем страшно разгадывать неведомые лесные шумы. Ночью же — в особенности. До слуха россиян то и дело доносились всевозможные урчания, мяукания, шипения. А порою тишину пронзал прямо-таки дьявольский смех...
Добавив в угасающий костер обломков пней, толстых коряг и корневищ, дабы горел он подоле и помедленнее, усталые путники стали было совсем уже собираться на ночлег, как вдруг в зарослях, со стороны дальних скалистых кряжей, послышался сильный шум и треск ломающихся сучьев. Промышленные схватились за оружие, Ермей Ветка поспешно подбросил в огонь хворосту. По всему чувствовалось, что приближался зверь большой и опасный. К северу от залива Бодега-Румянцева и в окрестностях Росса водилось множество крупных животных, иные из них, особенно медведи, достигали порой гигантских размеров и нередко, случалось, нападали на людей. Шум нарастал...
