Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Элис Токлас

Как всегда благодарность и моя любовь,

Элис. ____________

Аннетт Розеншайн, Беркли, Калифорния[125].

30 июня 1948 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогая Аннетт!

Неделями собиралась тебе написать, но тут сущее вторжение соотечественников и прочих иностранцев и они — друзья и знакомые и корреспонденты — заполняют и мою квартиру и мое время. Но поскольку они появляются из-за Гертруды, ничего не поделаешь. Помнишь ли [Патрика] Брюса (с золотистой бородой и его сына Тима). После того, как Блерио перелетел канал, он сказал — запомните мои слова — мы станем свидетелями, как люди будут проводить выходные в Париже. Некоторые и в самом деле так поступают. Но сейчас суматоха унялась и я освободилась для того, чтобы тебе написать — хотя перо скверное. Приятно, что ты запомнила мой день рождения — и я искренне благодарна тебе за добрые пожелания. Мы все в них нуждаемся, поэтому я посылаю и мои от всего сердца, хотя 14 апреля давно позади. Спасибо и за рисунок дома 2300 [Калифорния стрит], сделанный Кристофером Рэмбо. Я с трудом верила своим глазам — таким и остался в моей памяти — хотя он уже развалившийся и типично Сан-Францисский. Мы переехали в него свыше пятидесяти лет тому назад, в 1895. Ты помнишь гостиную — в которой я повесила картинку The Gibson Girl в рамке безобразно зеленого цвета, к маминому изумлению и папиному ужасу. После 4-х лет мама умерла, и мы переехали на Фарелл стрит, где было не так уж интересно, как на 2300, несмотря на болезнь матери. Ты наверняка помнишь, каким старомодным тираном был дедушка. А вот сейчас и мы достаточно стары, чтобы быть прабабушками — хотя ты моложе меня на три года. Возможно, имей мы внуков, они бы нашли нас весьма скучными и надоедливыми как мы находили наших. Как выражался Майк — не будем в это углубляться.

На днях я прочла в газете, что скончалась мисс [Гертруда] Атертон. Это было для меня шоком, хотя она была очень, очень старой, о ней думали, что будет жить вечно. Мы с ней были недолго знакомы, затем встретились в С. Франциско в 1935, когда она очень радушно принимала Гертруду — уже тогда ей было за 70, очень красивая, в невероятно светло-голубом платье. Помнишь наше увлечение ее романами? Во время оккупации я перечитала некоторые из них и приятно удивилась, обнаружив, насколько хорошо она писала. Хотя описываемое время заметно устарело, повествование удерживает внимание читателя до самого конца — в ней ощущается некое благородство.

Появился ли пикассовский портрет Гертруды в С. Ф. — он должен быть выставлен на его, Миро и Хуана Гриса выставке. Перед отправлением портрета я позвонила П. и спросила, не хотел бы он глянуть на портрет до отправки. Он тут же примчался — живет в трех кварталах отсюда. Немного поговорил со мной (я редко вижу его), затем резко и внезапно вскочил, стоял перед картиной несколько минут, как бы впитывая ее, затем просто отсалютовал ей. «О, боже — сказал он — ни ты, ни я больше не увидим ее опять». Затем поцеловал мою руку и выбежал из квартиры. У меня осталось места лишь для того, чтобы послать мою любовь.

Всегда,

Элис. ____________

Л. Элизабет Хансен, Пасадена, Калифорния.

2 июля 1948 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогая Лилиан!

Твое письмо стало большим облегчением, и если я на него не ответила сразу, то только потому, что ждала прибытия книг с автографами. Я знаю Жана Кокто — он старый знакомый — был другом Гертруды, и когда я собрала все его пьесы — они стали редкостью — я попросила приятеля взять их к Жану Кокто — когда он вернулся, я потеряла дар речи от удивления и удовольствия от его [Кокто] щедрости. Надеюсь, и ты испытаешь те же чувства. Я показывала их всем, потому что он сделал замечательные надписи, и каждый оценил им написанное. Если тебе нравится, можешь написать ему несколько строк — по-английски, он хорошо знает язык — лучше, чем мы знаем его собственный — и если хочешь, укажи, как высоко ценят его творчество в вашем университете. Он — замечательный человек — кроме фильмов, книг, пьес и рисунков, он выдающийся собеседник. Три или четыре раза я была свидетелем, как он взрывался в разговоре — это было невероятно и так динамично, что дух захватывает, в конце устаешь, тогда как он спокоен и готов начать очередной взрыв. Он — истинное проявление французской натуры.

Аллан, племянник Гертруды совсем развалился — внезапно обнаружились все его болячки, теперь он бродит неутешный — не имея никаких внутренних сил бороться — он беспокоился только о бизнесе и лошадях, а теперь ему, конечно, не до них. Его состояние — естественная реакция на излишне утонченную атмосферу дома — совершенно ненормальную для ребенка, не имевшего соответствующего детства. Ныне он несчастлив и озлоблен. Расскажи мне об артрите — он, что, исчез, полностью, за исключением колен? — вот действительно хорошее средство. Мой — не так силен, но обнаружился в новых местах — очень досаждает. Нет, я не ходила к доктору с прошлого года, да и не из-за артрита. Что нам рекомендуется не есть? Я отказалась от вина — небольшая потеря.

А теперь спокойной ночи и как всегда с большой любовью,

Элис. ____________

Сэмюэлу Стюарду, Чикаго.

22 июля 1948 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Сэм, дорогой!

Невозможно описать тебе как я верчусь — как солдаты на плацу и люблю это занятие не больше чем они. Полно проблем, ждущих решения и большинство из них все еще запутаны — и лавины американских друзей — детей друзей — внуков друзей — знакомых и их отпрысков — друзей друзей и их посланцев — можешь отметить мои усилия и их бесполезность. А они — то из Швеции, то из Швейцарии. В сентябре Баскет и я можем отправиться за город. Рекомендовали гостиницу в Дордоне, — хозяин бывший шеф-повар — там неподалеку леса — горячая ванна ежедневно — три условия — очень дешево — возможно грязно. Баскет нуждается в перемене и вольной обстановке. Оставаться здесь тоскливо, там будет одиноко, но все уже решено — получили письмо от хозяина.

Достаточно о себе — поговорим о тебе. Не мне говорить тебе — ибо ты уже знаешь — для меня неважно, как и в чем ты найдешь свое спасение — лишь бы ты нашел его — чтобы ни принесло тебе удовлетворение — хоть Церковь, хоть Общество Анонимных алкоголиков, да что угодно. Я — хороший иезуит — что бы тебе ни подходило — даже то, что предпринял Фрэнсис [Роуз] — крепкую жену. Поначалу было трудно к ней привыкнуть, но, несмотря на очевидные и скрытые недостатки — только потому что она не так проста, какой казалась с первого взгляда тому — она нравится людям — она постепенно предстает вполне уважаемой особой. Если приятная женщина на несколько лет старше тебя утверждает, что хочет за тебя выйти замуж и ты считаешь, что она и в самом деле любит тебя — что ж, пусть будет, как она того хочет. Фрэнсис по-настоящему счастлив — и именно она смогла вселить в него это ощущение. И не говори о потере хорошей женщины — ибо хотя она может и неплохая, она определенно не из тех, кого относят к хорошим. У тебя есть кто-нибудь, как она, на горизонте? Ведь ты и Фрэнсис не так уж непохожи. И она предоставит тебе все возможности работать, как захочется.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});