Дремучие двери. Том II - Юлия Иванова

«Не обманывайтесь, братие: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники царства Божия не наследуют».

«Ни хищники, ни воры, ни блудники, ни лихоимцы»…

Нам были дарованы Небом просторы, чтобы враг ими подавился, не смог проглотить.

Знамя цвета крови… Куликово поле, Бородино, Севастополь, Прохоровка, Сталинград… Дмитрий Донской и Александр Невский, Сусанин, Зоя, Матросов, Неизвестный солдат и ещё миллионы неизвестных.

«Мы просвистели наш простор, проматерили дух…» Где душа твоя, Русь?

Великая богоизбранная земля «от потрясённого Кремля до стен недвижного Китая» умирала, истекая кровью, становясь просто «территорией». Непокорившаяся врагам, но распятая собственными детьми. Страна смотрела «Изауру», и красно-зелёные экраны телевизоров — миллионами вампирьих глаз наблюдали за величайшей агонией всех времён и народов. Вынести это было невозможно.

Гибни, Отечество, стадо покорное!

Свалка народов сгорит и сгниёт, Знамя советское, знамя народное, Вождь наш на рынке продаст и пропьёт…

Пытаясь разобраться в происходящем, Иоанна теперь часто ездила в ганин храм, где в свободное от занятий время в помещении воскресной школы происходили настоящие баталии по проклятым русским вопросам: «Что делать?», «Кто виноват?», «Был ли мальчик?» «Русь, куда же несёшься ты?.». Как когда-то в Лужине обсуждались нескончаемо и горячо вопросы чисто духовные, так теперь ганина паства дружно повернулась к политике. Ганя то присутствовал, то уходил венчать, крестить, уезжал причащать больных, снова возвращался, разрешая возникшие в его отсутствие споры. Послушница поила всех чаем с конфетами, сушками и прочими приношениями, дискуссия разгоралась с новой силой. Потом их просили освободить для детей помещение, и они продолжали спорить на платформе, в электричке, в машине Иоанны, куда набивалось пять-шесть человек. Иоанна везла их до ближайшего метро, опасаясь, что хрупкий металлический коробок салона разорвёт от эмоций. Праведных и неправедных…

Церковному начальству политизация прихожан не нравилась, но отец Андрей возражал, что если православная церковь не будет заниматься «проклятыми вопросами», то паствой займутся и уже занимаются наши и зарубежные секты.

Однако более всего, видимо, верха пугало активное неприятие отцом Андреем «свежего ветра перемен». Считающего, конечно, плюсом что открываются храмы, но когда на каждый открывшийся храм приходится с десяток открывшихся кабаков, борделей, казино и колдовских центров — радостного мало. И что из того, что теперь можно открывать рты, если при этом закрываются совесть, сердце и разум?

Похоже, разделилось и церковное начальство, появились всякие новомодные батюшки, сторонники экуменизма, консерваторы и обновленцы, проповедующие пользу обогащения как паствы, так и самой церкви. Толковали о «правах человека», «несвободе совести», заседали в парламенте, освящали банки, фирмы, заморские колесницы. Присутствовали на всевозможных презентациях, хотя отец Андрей и его единомышленники ссылались на постановления вселенских соборов, предавших анафеме нетрудовой и грабительский капитал и запретивших давать деньги в рост.

Так Ганя из диссидента стал «краснокоричневым батюшкой». Часть паствы, желающая послужить одновременно «Богу и мамоне» и кивающая при этом на ценный американский опыт, от отца Андрея откололась.

Ганя всё это переживал, говорил о «последних временах», всемирном правительстве, о нынешних и грядущих катастрофах и о возможном объединении церквей под знаменем «отца лжи и всемирного оборотня». О предвестниках антихриста, который «близ при дверях», и других признаках надвигающегося апокалипсиса, о чём ему поведал один прозорливый старец.

Но странно — отец Андрей, да и многие из его духовных чад спорили о грядущем конце с каким-то странным восторгом.

«А он, мятежный, просит бури»… «Пусть сильнее грянет буря!»…

Историческое время — болезнь, ведущая к неизбежной смерти. Поэтому его конец, наверное, для всякого верующего — освобождение. Мы жаждем подлинного, настоящего, которого в этой жизни нет. Лишь прошлое — иллюзия консерватизма и будущее — иллюзия прогресса.

Остановись, мгновенье!.. Мы жаждем встречи с Богом и одновременно страшимся её. Особенно в «минуты роковые», когда всё вокруг взывает о помощи, о спасении, когда рушится бытие, льётся кровь. И Господь, кажется, совсем отворачивается от обезумевшего мира. Когда время возвращать «долги наши». И ещё не испита до дна горькая чаша, и надо нести свой крест. И не только перед лицом Господа придётся предстать, но и перед сонмом великих, собравших, защищавших и возвеличивших богохранимое православное Отечество, которое мы позволили расчленить и осквернить рабам тьмы.

И прах наш с строгостью судьи и гражданина Потомок оскорбит презрительным стихом, Насмешкой горькою обманутого сына Над промотавшимся отцом.

Будут ли они вообще, потомки у погибающей Руси? Будут ли писать стихи или их читать? Или вообще уметь читать и писать? Да и будет ли она, великая Святая Русь? Или останется просто «территория», а великий народ превратится в «умирающее население»?

«…И духовно навеки почил?.». Кто виноват?.. Что делать? Куда несёмся?.. Не даёт ответа. Боже, спаси нас, как Сам знаешь. «Пусть сильнее грянет буря!» Последняя революция. Твой апокалипсис. Господи!..

«И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет: ибо прежнее прошло.

И сказал мне: свершилось! Я есьм Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой; Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном; Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов — участь в озере, горящем огнём и серою; это — смерть вторая». /От. 21:1, 4, 6–8/

Не мы ли «боязливые и неверные»?Какой нас дьявол ввёл в соблазнИ мы-то кто при нём?Но в мире нет её пространствИ нет её времён.Что больше нет её, понятьЖивому не дано:Ведь родина — она как мать,Она и мы — одно.Она глумилась надо мной,Но, как вела любовь,Я приезжал к себе домойВ её конец любой.В ней были думами близкиБаку и Ереван,Где я вверял свои вискиПахучим деревам.Из века в век, из рода родВенцы её племёнБог собирал в один народ,Но Божий враг силён.И чьи мы дочки и сыныВо тьме глухих годин,Того народа, той страныНе стало в миг один.При нас космический костёрБеспомощно потух.Мы просвистали свой простор,Проматерили дух.К нам обернулась бездной высь,И меркнет Божий свет…Мы в той отчизне родились,Которой больше нет./Борис Чичибабин, «Плач по утраченной родине». 1992 г/

ПРЕДДВЕРИЕ

Такие смешные «совковые» характеристики — «моральный облик», «хороший товарищ», «отличный семьянин», «скромен в быту», «добросовестный общественник», «правдив, честен»… А всё это означало, в сущности, одно: соблюдаешь ли заповеди?

Господь сказал: «Кто любит Меня, тот и заповеди Мои соблюдёт». Книги, песни, фильмы — были дорогой к Небу. Из них «товарищи» и умом и сердцем познавали Закон и Замысел…

Не отреклись ли их авторы-оборотни от самого Творца, поменяв на 180 градусов мировоззрение? Ведают ли, что их нынешнее «свободное творчество» — лишь «пикантная подливка» к ядовитому блюду?

Примета антихристова царства — служение человеку как Богу. Иосиф никогда не требовал служения себе, он сам служил Делу до последнего вздоха — коллективному спасению.

Не обожествление человеческой единицы, не поклонение роду, партии, нации, коллективу /муравейнику/, а лозунг: «Человек — бог лишь в Боге». Состоявшийся в Образе и Замысле.

«Получить всё от жизни» и «отдать все во имя Жизни» — две цивилизации, два мира.

«Царство Моё не от мира сего…» «Умираю, но скоро наше солнце взойдёт…»

Гонка вооружений, сменяется гонкой самых передовых технологий, обеспечивающих контроль над разумом и психикой. Поработить дух дьявольской силой, не дать вырваться из плена низменных страстей и необузданных дурных желаний… Является ли благом процветание такого богопротивного государства?