Апокриф Аглаи - Ежи Сосновский

Я мог бы воспринять это как оригинальное признание в любви. Но я достаточно хорошо знал «Волхва»: в начале восьмидесятых я безмерно восхищался им; кто-то дал мне тогда экземпляр, и я проглотил его за два дня; я ездил тогда в Брудно заниматься английским языком и помню, что последние страницы книги дочитывал, сидя на скамейке у дома моей преподавательницы и бесстыдно опаздывая, – но я должен был узнать, чем все кончится. Я догадался, что приписка эта отсылает к сцене во втором томе, где Николас наконец-то занимается любовью с одной из таинственных сестер-двойняшек – то ли с Джуной, то ли с Джулией, сейчас я уже не помнил, – и она после всего, за минуту до вторжения в комнату шайки бандитов, говорит ему что-то в этом роде. Я принялся искать это место, потратив на поиски некоторое время, – мне казалось (ошибочно), что оно находится в самом конце книги, меж тем как аппетит подсказывал мне не позволить остыть американскому пирогу, – но в конце концов я нашел его. «Николас, прошу тебя, запомни одну вещь (я взглянул абзацем выше: все-таки Джулия). – Что? – Я улыбнулся. – Что существует не только почему, но и как». На сей раз подчеркиваний не было, однако внизу та же самая рука приписала какой-то адрес. И еще: «Дата по телефону». Доев пирог, я еще раз перелистал оба тома. Но ничего больше найти мне не удалось.

Я поехал к Марии – благо, повод был – и все ей рассказал. Ну, не совсем все, потому что свои былые взаимоотношения с паном Кшисем я упорно скрывал, вследствие чего сама мысль о какой-либо реакции на звонок незнакомой женщины априорно выглядела идиотской и даже более того. Мария принялась причитать, что я сошел с ума, что позволяю втянуть себя в какую-то сомнительную аферу, что кто-то подшучивает надо мной, а кроме того, что если я один пойду туда, то меня, вне всяких сомнений, ограбят, изобьют и т. п., поскольку место встречи, судя по адресу, находилось в той части Праги,[70] которую жители этого берега Вислы, скорее, побаиваются. Действительно, этого нельзя было исключить, но меня страшно заинтересовал человек, который пожелал поиграть со мной и с моей книгой. Потому от Марии я поехал прямиком к Ежи, попав, кстати сказать, к семейной трапезе. Подождав, когда его жена пойдет купать маленького Томека (чудовищного сорванца), я показал Ежи «Волхва». А он, похоже, начал уже страдать от однообразия учительской жизни.

– Представляешь, – несколько минут назад рассказывал он мне, – у меня три вторых класса, и сегодня я три раза подряд вынужден был растолковывать им понятие мессианизма.[71] Старик, я уже блюю видением ксендза Петра.

Видимо, потому таинственность этой истории несказанно воодушевила его, и он (по сути дела, как я и предвидел) стал расписывать мне сценарий: он отвозит меня на своей машине в Прагу, стоит возле дома и ждет условного сигнала – передвинутого цветочного горшка на подоконнике или чего-нибудь в этом роде.

– Так ты же не будешь знать, на какое окно смотреть, – охладил я его пыл, и Ежи несколько поник.

Время было уже позднее, а я, имея в голосах приятелей ничью 1:1, все так же не знал, как повести себя.

Прошло несколько дней, во время которых ничего не происходило; поначалу я воспринимал это с облегчением, поскольку слегка остыл и начал принимать сторону Марии: действительно, что за мысль шляться по запретным улицам только лишь потому, что некая читательница отличается изобретательностью (правда, она знала Кшися), но к концу следующей недели я уже испытывал нетерпение и разочарование. И это все? Значит, жизнь не бывает такой же интересной, как книжки? Однако в воскресенье утром зазвонил телефон, и в трубке сквозь туман каких-то чудовищных потрескиваний я услышал знакомый голос:

– Сегодня в пятнадцать. Прошу вас, придите ради Кшиштофа. В конце концов, вы обязаны ему.

И вновь, прежде чем я успел ответить, связь прервалась.

Это уже звучало как настоящий вызов. История явно материализовалась: сегодня в пятнадцать, а поскольку было действительно рано, в моем не до конца проснувшемся мозгу начали рождаться гротескные картинки – мы с Ежи в бронежилетах (а у меня на груди еще укрыт крохотный микрофончик) подъезжаем на красном «чинкиченто», за рулем которого сидит Ежи (ну ладно, ладно, пусть это будет черный «мерседес»), останавливаемся за два квартала до назначенного дома, я говорю: «Выскакиваем на счет три. Раз, два, три!» – мы выпрыгиваем из машины, бежим, прижимаясь к стенам домов…

– Охолони! – бурчу я себе, прерывая этот поток бессмыслиц.

Я сделал кофе (женщина позвонила в воскресенье, в семь утра, а все благодаря кому – благодаря Ежи, – так что не слишком ли легко я простил ему то, что он сообщил ей мой номер?), разложил план города и задумался. Разумеется, мне очень хотелось поехать. Но в Варшаве вот уже несколько лет как стало небезопасно. Я выждал два часа и позвонил Ежи. Судя по его голосу, мне следовало выждать еще некоторое время.

– Слушай-ка, – сказал я ему. – Звонила та женщина. Назначила мне встречу сегодня.

Я дал ему полторы минуты прийти в себя и сопоставить факты. В прошлый раз мы разговаривали с ним десять дней назад, и потом не он же, а я постоянно думал об этом. Через полторы минуты я повторил информацию.

– О! – правильно отреагировал он, значит, уже понял, о чем речь. – И ты сказал, что придешь?

– Ничего я сказать не успел, она положила трубку, но я все равно собираюсь узнать, чего она хочет. Ты не подвез бы меня туда? К трем часам.

– Понял. Боишься?

– Нет. Скорее нет, да и время вполне нормальное, в любом случае не ночь. Но я был бы увереннее, если бы кто-то знал, где я. Скажем, ты посидишь с книжкой в машине, и если, не знаю, через час или через два я не выйду, ты поинтересуешься, что со мной происходит.

– А меня там случайно не пришибут? Ты уж прости, что я спрашиваю, но это все-таки Прага.

Я не мог не признать, что в словах его есть доля правоты.

– Тогда сделаем по-другому. Ты отвезешь меня туда, посмотришь, куда я вошел, а я, когда вернусь, позвоню вам. И если звонка от меня не будет, например, до девяти вечера, ты сообщишь в полицию.

– Твою мать, старик… – начал Ежи и замолчал. На том конце провода чувствовалось какое-то смятение. – Черт, кажется, Томек слышал. Теперь будет повторять, – объяснил Ежи удрученным голосом и закончил: – Ты прямо как на войну собираешься.

– И вероятнее всего, зря, – отвечал я, – но, знаешь, береженого Бог бережет. Верней всего, это какая-то шутка, вот только я не знаю, в чем дело, и потому как-то… – Я чувствовал себя все глупее. Похоже, Ежи ощутил это.

– Ну, значит, договорились. Приезжаю к тебе в половине третьего. Пока.

И вот мы поехали без пистолетов и не на «мерседесе», но вдвоем. Место оказалось не такое уж страшное, почти сразу же за кинотеатром «Прага». В машине мы рассказывали друг другу анекдоты, не без нежности немножко сплетничали о Марии, Ежи очень интересовало, увидела ли моя мама свой портрет в англичанке Иоле, и я сказал чистую правду, что не знаю. Потом мы пожали друг другу руки, может, чуть крепче, чем обычно, и я вылез из машины. Я еще раз сказал, что позвоню до девяти вечера. Когда я входил в подворотню, было без пяти три.

У этого дома были два двора, и он представлял собой странное соединение двух миров. С фасада он был отремонтирован, пахнул свежей штукатуркой, но флигель являл собой кирпичные руины, хранившие на себе, как мне показалось, следы пуль времен сражения за Варшаву. Держа второй том «Волхва», я поднимался наверх; лестничные перила во многих местах утратили свою деревянную часть и пугали ржавыми краями, о которые невнимательный гость мог порезать руку даже до кости. На лестничных площадках воняло мочой. Должен признаться, что при всем моем многолетнем обожании Марии я представлял себе женщину, приславшую мне «Волхва», этакой эффектной блондинкой, но сейчас это представление спешно развеивалось. Я уже жалел, что не попросил Ежи сопутствовать мне при встрече. Наконец я оказался перед нужной дверью; звонок по всем признакам не действовал, и потому я постучал. Ответом была тишина, которую я воспринял с устыдившим меня облегчением: значит, все-таки просто глупая шутка, а сейчас, дражайший автор, бери ноги в руки и не забудь зайти на минутку в костел Святого Флориана поблагодарить за то, что никто не дал тебе по зубам. Но я подумал о Марии, о том, что вряд ли она хотела бы иметь рядом с собой труса, и чтобы произвести на нее, пусть даже временно отсутствующую, впечатление, нажал для очистки совести на дверную ручку. И в тот же миг меня бросило в пот – дверь стала приоткрываться.

– Пан Вальчак? – услышал я.

Пути назад уже не было, и я вошел. В квартире практически отсутствовала мебель. Дверь по левую руку вела из крошечного коридорчика в две смежные комнаты. Во второй из них стояли письменный стол и два стула; на том, что подальше, спиной к окну сидела женщина неопределенного возраста в темных очках, которые были модны лет двадцать пять назад и назывались «велосипед», и чудовищном лохматом парике. Солнце, опускающееся за Вислой, ярким светом освещало ее со спины. Мы были одни. У меня мелькнула мысль, что, когда я писал «Визит без приглашения», у меня все-таки было больше налажено с чувством правдоподобия.