Феодал - Александр Громов

– Это я уже понял. Значит, по-вашему, для того чтобы встретиться с Экспериментатором, я должен достать его настолько, чтобы он вынул меня из лабиринта и рассмотрел как следует? Под стеклышком?

– Примерно так. Игорь, друг мой, да ведь вы поняли это раньше меня. Но еще раз подумайте: понравится ли вам столь пристальное внимание Экспериментатора? Ведь вы для него не более чем лабораторная крыса, очень дешевый объект и, простите, расходный материал…

– Ничего, – жестко сказал Фома и оскалился по-волчьи. – Я буду очень ценной крысой. Пусть поищет других таких же.

Георгий Сергеевич сейчас же всплеснул руками – ни дать ни взять больной нахохлившийся воробей, тщетно пытающийся взлететь, как молоденький.

– Найдет, уверяю вас! По статистическим законам – найдет обязательно! Не подумайте плохого, Игорь, я не хочу принижать ваши достоинства, но вы отнюдь не уникальны… То есть, простите, это я так думаю. Убежден: не вам одному пришла в голову идея поискать истинного хозяина Плоскости. И не вы один перестали, по-видимому, дорожить своей жизнью. Почему же вы решили, что Экспериментатор обратит внимание именно на вас?

– Уже однажды обратил, – отрезал Фома. – Значит, надо сделать так, чтобы и дальше обращал.

– Очень хорошо. И как же вы это сделаете?

– Не знаю!

– Значит, вы отправляетесь в путь наудачу? Авось там видно станет?

Фома угрюмо промолчал.

– Знаете, кто вы? – прищурился Георгий Сергеевич. – Лемминг.

– Вот еще! – Фома возмущенно фыркнул. – Лемминги топятся.

– Не всегда. К тому же они уходят с насиженных мест вовсе не для того, чтобы утопиться. Они ищут кормные места, и, надо думать, инстинкт их подводит. А виду с того польза: в голодный год устраняются лишние едоки. Но кому из людей будет польза, если уйдете вы?

– Борьку вон вместо себя оставлю, он должен справиться, – сказал Фома. – А нет – пусть люди сами о себе думают. С меня хватит.

– Хотите жить лучше?

– Хочу. А вы нет?

– Да ведь любое существо мечтает жить лучше! – возопил Георгий Сергеевич. – На Земле ли, на Плоскости ли – все едино! В чем разница, спросите вы?..

– Не спрошу, – огрызнулся Фома.

– А вы спросите! И я отвечу: разница заключается в длине цепи и размерах миски, больше ни в чем. Нигде нет человека, постоянно довольного своим положением, если только он не круглый идиот. Разница лишь в том, что одного выводит из себя мысль, что его семья будет завтра есть, другому хочется переплюнуть соседей и знакомых новым домом, автомобилем или служебной должностью, проще говоря, социальным статусом, третьему подавай миску размером с полмира, а четвертому достаточно выпить водки и забыться. Еще есть, наверное, и те, кого гнетет незнание и собственное несовершенство, истинные люди науки и искусства, но и это из той же оперы, только октавой выше. Довольных нет! И вы – вы, Игорь, не найдете на Земле счастья, вот попомните мое слово!

– Это почему же не найду? – осведомился Фома.

– Ну, во-первых, вы на Землю вообще не попадете. В лучшем случае вы останетесь в живых, чего я вам горячо желаю, но Земли вам не видать. Не для того нас сюда поместили, чтобы мы сбегали. Но хорошо!.. Допустим, вы каким-то немыслимым чудом добились своего. Можем же мы предположить невероятное. Скажите, вы будете счастливы?

– Еще бы!

– Ошибаетесь. Вы двойник, не забывайте. Ваше место занято. У вас нет документов. Нет профессии. Вероятно, нет и дома. Вы лишний. Вам придется многое начинать с начала… Нет уж, сделайте одолжение, не перебивайте меня! Я верю, что вы с этим справитесь. Во всяком случае, это задача неизмеримо более легкая, чем найти Экспериментатора… Игорь, друг мой, подумайте вот о чем: на что вы потратите свою дальнейшую жизнь? На гонку по кругу. На поиск способов сытнее есть и мягче спать… разумеется, я выражаюсь фигурально. А разве здесь вы не заняты тем же самым? Разве здесь вы не достигли завидного социального статуса? Разве ваша жизнь лишена смысла? Там у вас не будет ни смысла, ни статуса, поймите вы это! Будет комфорт, будет вкусная еда, зрелища – но и только. Вот на какое завтра вы хотите променять свое сегодня! Простите, Игорь, я лучше думал о вас! Вы меня разочаровываете.

– Жаль. – Фома пожал плечами. – Не хотел, честное слово. Но раз разочаровываю, что теперь поделаешь. Разочаровывайтесь. Я сам себе противен. Когда я вижу в воде свое отражение, мне хочется наплевать в эту воду. Бывает, и плюю… А только не хочу я бегать по лабиринту. И вить в нем гнездо не хочу. Я не крыса.

– Ну, это, знаете ли, вопрос терминологии. – Теперь пожал плечами Георгий Сергеевич. – Тут все дело в точке зрения… Одним словом, вам хочется свободы?

– Да!

– Вы ее не получите и там, не надейтесь. Подумайте как следует и поймите это. Что такое свобода? Это либо всемогущество, либо самоограничение. Всемогущество невозможно, вспомните хотя бы софизм о боге и камне. Ограничивать свои потребности вы, кажется, тоже не особенно склонны?

– Вот именно.

– Тогда не видать вам свободы. Игорь, друг мой, ну можно ли быть таким наивным?

– Пусть я наивен, – сказал Фома, – но я уйду. Мне не нужно той свободы, о которой вы говорите. Я просто хочу выбраться на воздух. Здесь душно. Если я останусь еще на полгода – мне каюк. Помру или сойду с ума. Знаете, вот сейчас я шел к вам, и мне казалось, что ловушки меня ждут. Не кого-нибудь, не вообще человека, а именно меня. Я к черному провалу нарочно подошел и почувствовал, как он меня затягивает. Хорошо, вовремя одумался, а мог бы и шагнуть. Ничего был бы смысл жизни? – Он засмеялся сквозь зубы. – Я уж не говорю о социальном статусе…

Если бы Георгий Сергеевич, противореча самому себе, начал вдруг доказывать, что смысл жизни и социальный статус вполне совместимы с черными провалами, Фома нисколько не удивился бы. Старику очень не хотелось терять феодала, друга и слушателя. Он мог бы попросить: «Игорь, друг мой, дождитесь моей смерти, а потом уже идите куда хотите», и Фома не знал бы, как поступить. Нет, наверное, все-таки ушел бы, твердо зная, что Борька заменит. Но ушел бы с тяжестью на душе.

– Чаю хотите? – спросил Георгий Сергеевич, помолчав и повздыхав.

– Нет. То есть хочу, но не буду. Нет времени.

– Так сильно торопитесь?

Фома кивнул.

– Мы больше не увидимся?

– Не знаю. Вряд ли.

– Тогда идите, – неожиданно спокойным голосом проговорил Георгий Сергеевич. – Мне жаль… но, наверное, вы правы. Если бы я только мог пойти с вами… Игорь, друг мой! Пообещайте мне одну вещь, хорошо?

– Какую? – спросил Фома.

– Когда вы поймете, что ушли напрасно, – возвращайтесь. Плюньте на гордость. Мне будет больно думать, что вы погибли. Я знаю, вы слишком упрямы, чтобы остановиться, но я прошу. Подумайте об этом, когда встретите то, что вам не преодолеть. Подумайте об этом, когда нигде не найдете того, что вы ищете. Тогда возвращайтесь.

– К существованию подопытной крысы?

– К жизни. Пусть ублюдочной, пусть унизительной, но жизни. Жизнь лучше смерти уже тем, что можно попытаться изменить ее к лучшему. Возвращайтесь. Со временем вы сможете повторить попытку.

Большая зеленая туча медленно наползала с юга. Наткнувшись близ оазиса на невидимую преграду – взбурлила и потянулась к западу. На северо-востоке гуляли песчаные смерчики – обыкновенные, вертикальные. Далеко на севере угадывалась завеса. Плоскость жила своей жизнью.

– Простите меня, Георгий Сергеевич, – сказал Фома, вставая с нагретого камня, – но я не вернусь. Не хочу вам врать. А кроме того, я убежден, что второй попытки у меня не будет. Будет только одна. Или – или.

– Тогда обещайте мне хотя бы подумать о моих словах!..

– Не сомневайтесь.

Опасная туча ползла совсем близко, и в другое время Фома повременил бы с уходом. Но что толку говорить о другом времени? Время всегда одно – настоящее. О нем не говорят, в нем живут.

Уходя, он ни разу не оглянулся. Кончено. Этап пройден. А боль – боль тоже пройдет…

Наверное.

А если и нет, это уже ничего не меняло. Ведь нельзя же, разбежавшись, остановиться перед самым прыжком!

Глава 2

Он всплывал, продираясь сквозь бирюзовую вязкую толщу. Шлепогубые рыбы остались у дна и недолгое время продолжали следить за его всплытием идиотски выпученными глазами. Потом рыбьи туши превратились в смутные силуэты внизу и, похоже, вовсе не спешили отбыть кто куда по своим неотложным рыбьим делам. Они выстроились правильным кругом, хвостами наружу, глупыми мордами – к центру. Наверное, в крошечные мозги стокилограммовых чудищ накрепко впаялось убеждение: это ничего, что чужак всплыл, – он вернется. Лишится сил и растопыренной лягушкой опустится на дно. В круг, где его настоящее место. Где к нему привыкли. Где нельзя жить, но можно существовать.

Размечтались!

До поверхности, до пьянящего глотка воздуха, до удивительной сладости свободного дыхания оставалось еще очень далеко, но все же вода понемногу светлела. И еще – ее вязкость уменьшалась с каждым выигранным метром. Но и сил оставалось немного. Меньше, гораздо меньше, чем надо было отдать для всплытия.