Ясновидец: - Карл-Йоганн Вальгрен

Надеюсь увидеть вас здесь в ближайшем будущем. Не в тени римских соборов, а здесь, на юге, в вашем тогдашнем, а моем постоянном пристанище!

Хорошие новости о Джанфранко обрадовали меня беспредельно, и я попросил бы вас передать ему мои самые сердечные поздравления, если вы случайно с ним встретитесь в коридоре. Что касается трагического ухода из жизни некоторых членов нашего тайного общества, я согласен с вашими легко читаемыми между строк опасениями: несмотря на восстановление братства, у ордена много могущественных врагов, и именно поэтому я прошу вас быть начеку.

С надеждой на скорое свидание — ваш старый учитель и исповедник

Ильдебрандо Монтелли

Борго Санто Спирито,

XVI мая MDCCCXXXVII

Дорогой Ильдебрандо!

Я пишу это письмо в крайней спешке, и, как вы легко заметите по почерку, не диктую секретарю, а пишу сам. События последнего времени — сейчас-то, я думаю, вы уже достаточно о них наслышаны — требуют немедленного объяснения, и к тому же крайней секретности, чтобы еще не навредить моей репутации. Заверяю вас, Ильдебрандо, всему, что вы слышали обо мне, есть объяснение, не делайте поспешных выводов!

Прежде всего я обязан известить вас еще об одной смерти в наших рядах, поскольку она, возможно, как-то связана с той кампанией, которая ведется против меня. На этот раз речь идет о всеми уважаемом, а кое-кому и внушающем страх, инквизиторе и доминиканском монахе Себастьяне дель Моро. Его нашли в районе Ассизи на позапрошлой неделе с воткнутой в сердце серебряной спицей. Мой слуга, Сильвио, съездил туда, чтобы составить себе личное представление о трагедии, но он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть версию, что здесь замешаны наши враги — кем бы они ни были. Даже точная причина смерти не установлена. Речь идет об убийстве или, не дай бог, самоубийстве. Как вы знаете, я считал Себастьяна одним из лучших и самых надежных сотрудников. Помилуй Бог его душу.

События эти глубоко меня тревожат, и на ум не приходит ничего другого, кроме того, что кто-то, может быть, их много, хочет намеренно разрушить внутреннюю структуру братства. Может быть, следующий на очереди — я? Умирают и исчезают ключевые фигуры. Братья из Рейнланда, Маличи, давно уже бесследно исчезли. Другой преданный человек, Пиранделло, отвечающий за набор рекрутов, утонул осенью на Лигурийском берегу или его утопили. Это вполне может быть хорошо спланированной акцией против движения, у истоков которого стоял я, а в определенной степени и вы, Ильдебрандо.

Теперь о слухах — теперь-то вы наверняка их слышали. Я пишу эти строки вам, моему старшему духовному отцу, памятуя о неразрывной связи между нами. В последнее время я, мягко выражаясь, сам себя не узнаю. Может быть, это зависит от тяжкого духовного груза, от этих необъяснимых трагедий в ближайшем моем окружении. Меня даже преследует мысль, что мои ошибочные действия каким-то образом мне внушены. Но клянусь честью — все происшедшее со стороны выглядит гораздо серьезнее, чем оно на самом деле есть. Конечно, на поверхностный взгляд поступки мои могут произвести впечатление необдуманных, поспешных или даже скандальных. Но позвольте мне объяснить эти странности при встрече, поскольку в письме это не особенно уместно.

Я пишу это письмо прежде всего для того, чтобы сообщить вам: я решил предпринять путешествие в Неаполь, чтобы вы, духовный отец мой, пастырь и наперсник, из первых уст услышали бы мою исповедь и рассказ о событиях последнего времени. Но обязанности мои удерживают меня в Риме еще по крайней мере месяц, четыре недели, считая от того дня, когда вы получите это послание. А пока помолитесь за меня с присущей вам духовной силой и любовью, всегда восхищавшими меня безмерно.

Ваш Аурелио Риверо

PS. Молитвы наши в ближайшее время следовало бы вознести за нашего безвременно умершего инквизитора С. дель Моро.

Неаполь,

XXVI мая MDCCCXXXVII

Аурелио,

Через моих друзей в префектуре я имел возможность следить за развитием событий в Риме гораздо внимательнее, чем вы думаете, и, учитывая новые факты, положение надо признать тревожным. Только не лгите мне! Не пытайтесь снять с себя ответственность за свои поступки! И также оградите меня от бесконечных эвфемизмов в письмах: «сам себя не узнаю», «выглядит серьезнее, чем на самом деле есть», «необдуманные поступки», «внушенные вам действия»… К тому же то, что удалось мне узнать, внушает мне серьезные опасения за ваше душевное здоровье. Я слышал такое, что вряд ли можно выразить в словах: святотатство, профанация, взрывы ярости — и все это публично, в присутствии десятков свидетелей, в высшей степени уважаемых людей. Говорят, что вы ведете себя крайне безнравственно, вы дважды подняли руку на официальное лицо… Далее: бесчестные поступки, пропущенные мессы, две письменные жалобы нунциев и, наконец, — молю Бога, чтобы это было неправдой — якобы вы, Аурелио, бывший когда-то моим любимым учеником, осквернили церковь экскрементами такого рода, что я не хочу и не могу здесь это называть. Я требую от вас объяснений, письменных, причем до того, как вы прибудете в Неаполь. Кстати, некоторые считают вашу предполагаемую поездку всего лишь прикрытием, а на самом деле вы якобы намереваетесь покинуть страну.

Я также попросил моего племянника, Джанфранко, держать меня в курсе ваших действий на ближайшее время. Братство, насколько я понимаю, хотело бы избежать неприятностей, причиняемых вашим поведением. Я призываю вас к воздержанию и молитвам. Скорее всего, вам следует сделать перерыв в исполнении ваших обязанностей, которыми вы и без того так грубо пренебрегаете. Может быть, пост приведет вас в чувство. Вам необходимо также регулярное наблюдение врача. Жду вашего письма с обратной почтой.

Ильдебрандо Монтелли

Рим,

II июня MDCCCXXXVII

Дрогой пастырь!

Прошу вас не лишать меня вашей поддержки, особенно сейчас, когда мое отчаяние сравнимо разве что с тяжестью грехов моих.

Вчера я узнал о судьбе наших рейнландских братьев, Маличей. Они якобы отравились. Или это произошло по ошибке? Обстоятельства весьма темны: ни свидетелей, ни прощального письма, никого, кто мог бы поведать о том, что они делали перед их загадочным исчезновением на Пасху. Помолитесь за их души, Ильдебрандо — надеюсь, что вы помолитесь и за мою, когда настанет час.

Меня начало преследовать ужасное подозрение, что мальчишка-урод каким-то образом причастен ко всему происходящему. Мысль о том, что кто-то мстит за его смерть, не оставляет меня. Мальчишку, как вы знаете, убрали, но все те, кого сейчас преследуют несчастья, так или иначе были связаны с этим делом. Я ничего не понимаю. В самые мрачные мои минуты мне кажется, что мы совершили какую-то ужасную ошибку, настолько на первый взгляд незначительную, что она ускользнула от нашего внимания. В связи с этим я написал письмо нашему таинственно исчезнувшему Й. Ланггансу в Вену. При нашей последней встрече он заверил меня, что ясновидца больше нет в живых. Неужели у него была причина лгать мне или скрывать что-то по причинам, о которых мы даже не догадываемся?

Эти размышления до такой степени измучили меня, что я даже не мог заставить себя сразу ответить на то ваше письмо, где вы справедливо упрекаете меня за мои поступки.

Сейчас я запечатываю письмо, поскольку мой новый секретарь говорит, что меня ждет важное дело. Уже во второй половине дня я надеюсь начать новое послание, где постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Дай вам Бог крепкого здоровья.

Ваш послушный слуга

Аурелио

Дорогой Ильдебрандо!

Настоящим продолжаю письмо, начатое утром.

Я в полном отчаянии и готов молить о прощении за тот вред, что я нанес нашему обществу. Я знаю, что в свете происшедших событий мои оправдания неуместны, но — не нахожу подходящего сравнения — мною как будто овладела какая-то враждебная сила, даже не мною, а моими мыслями и желаниями, желаниями, которые я даже не предполагал, что могу испытывать.

Я даже не знаю, как мне определить эти чувства, они настолько же странны, насколько пугающи. Все происходит помимо моей воли. Мои поступки с каждым часом все более противоречат моей вере, вступают в конфликт с моими убеждениями, с послушанием, присущим мне со дня вступления в орден. Даже для того, чтобы написать эти строки, мне нужно собрать всю свою волю, перо не слушается меня, не в физическом смысле, а в духовном — оно все время порывается написать не принадлежащие мне слова.

Да, именно так — перо все время хочет меня унизить, и не только меня, но и вас, мой дорогой Ильдебрандо. Что это за сила, я не знаю; знаю только, что даже мой язык подчиняется ей. Обвинения против меня, разумеется, правдивы, и объяснить свои действия я могу только одним — это был не я! Но тогда, спросите вы, кто же?