Ясновидец: - Карл-Йоганн Вальгрен

Ледяной пот стекает между лопатками, пот, пахнущий загнанным зверем. Он снова чувствует запах дыма, и после этого — голос. Голос этот пугает его до полусмерти, поскольку он звучит в его груди:

Себастьян, дорогой мой охотник на ведьм! Я тебя не испугал?

Он опускается на колени. Все тело его вздрагивает, как у больного падучей; все новые судороги сотрясают его с каждым адским аккордом, отзывающимся болью. Звуки органа, на котором, хохоча, играет невидимый демон, вот-вот окончательно лишат его рассудка.

Обессиленный страшными видениями, Себастьян дель Моро засыпает в своей комнатке на постоялом дворе в деревне Фосса. Но почти сразу просыпается — кто-то тихо покашливает рядом с ним. Он открывает глаза и обнаруживает у себя на груди крошечную фигурку. Это человечек, ростом с палец. Он бредет, продираясь сквозь волосы на его груди. На нем очочки, доминиканский черный плащ, а под ним — грязный кафтан. В ту же минуту дель Моро осознает, что этот гномик — не что иное, как миниатюрная копия его самого, только у двойника, который, как ему кажется, его даже не замечает, недостает ушей и кончика носа. В руке у гномика сумка — точная копия той, что лежит в платяном шкафу.

Себастьян, мой экзорсист, шепчет детский голос, доносящийся, как ему кажется, сразу изо всех углов, ты этого не ожидал, не так ли? Мы уже в тебе, а имя нам — легион, как говорят… и если хочешь от нас избавиться, придется применить все твое искусство…

Он не может повернуть голову. Вращая глазами, он оглядывает комнату. Никого. Во сне он спрашивает себя, не спит ли он, но тут же вспоминает, что спит он или бодрствует, не имеет ровно никакого значения: в последние дни кошмары преследуют его, и постоянно: то, что он видит во сне, переходит в явь, и наоборот.

— Кто ты? — спрашивает он, но, как и ожидал, не получает ответа.

На груди у него крошечный двойник открывает сумку с инструментами для изгнания демонов. Он долго стоит и выбирает нужный, потом останавливается на острых длинных спицах, лежащих в наружном отделении. Он, похоже, даже не подозревал о существовании дель Моро. Тот с удивлением увидел, как гномик выудил из сумки накладные уши и нос и с некоторым усилием укрепил их на лице. Потом он достал оттуда же человеческий, хотя и очень маленький, язык, и, ловко орудуя иголкой с вдетой в нее тонкой, как паутина, ниткой, пришил его на место.

Себастьян! снова слышит он голос, на этот раз более требовательный, ты пытаешься понять, где мы, но ты не видишь нас — ни во сне, ни наяву. Есть над чем подумать! А сейчас? Спишь ты или бодрствуешь? Я тебе объясню: ты спишь, но когда проснешься, ты вспомнишь все и поймешь, что совершенно безразлично — происходит все это с тобой во сне или при свете дня, потому что явь и сон для тебя — всего лишь две стороны одной медали…

Столбняк немного отпускает его — к своему облегчению, он теперь может немного пошевелить головой. Он замечает, что кто-то зажег свечу в канделябре на столике у кушетки.

В то же время на его груди крошечный двойник пытается воткнуть длинное шило в кожу прямо под левым соском. Боли он не чувствует, только ритмичные уколы, воспринимаемые им как некий музыкальный ритм.

Послушай, снова слышит он голос. Ты нас не видишь, и боишься поверить самому разумному объяснению — мы у тебя внутри. Представь, что мы вселились в тебя, как раньше или позже вселяемся в души всех негодяев… Как? спросишь ты себя. И когда? Да в любой момент, когда ты потеряешь бдительность… мы проникаем в любое отверстие… скажем, в твою мерзкую прямую кишку. Ох, как мы тебя ненавидим! И как ты теперь от нас избавишься? Святой водой?

Раздается издевательский смех, и дель Моро осознает с дрожью, что это правда: он одержим дьяволом.

Он пытается собраться с мыслями для молитвы, но его вниманием завладевает звучащая в нем органная мелодия, сначала какое-то переложение из Клементи, потом Бах, потом — не странно ли? — та же фуга, но в обратном порядке, с заду наперед.

На груди его двойничку, наконец, удалось проколоть кожу. Он услышал, как тот почмокал только что пришитым языком и разразился длинной тирадой на каком-то непонятном языке. Капля крови, как красная жемчужина, появляется на груди и стекает по ложбинке между ребрами. Маленький двойник вытирает пот со лба платком с вышитой на нем монограммой Папы Римского — работа заметно утомила его.

Пока дель Моро, как завороженный, наблюдает эту странную сцену, из его правого соска внезапно вырывается столб пара.

Дель Моро, сукин сын, слышит он дьявольский голос, час пробил! Пора нас изгонять!

Музыка умолкает, и из соска, откуда только что валил пар, выглядывает зеленоватая и полупрозрачная рожа демона и сразу прячется назад. Маленький двойник инквизитора также исчез, но на животе по-прежнему стоит его сумка, дель Моро прекрасно видит ее содержимое.

Вдруг сумка начинает разбухать, словно бы кто-то ее надувает, она становится все больше и принимает форму черепа.

Пора исполнять свой долг, шепчет голос в нем, пора искать нас в себе самом, всеми тебе доступными средствами… Это твоя последняя надежда…

Он открывает глаза и понимает, что это был сон. Но в ту же секунду он замечает, что на животе его по-прежнему стоит сумка. Не подозревая, что он сам, повинуясь неведомому приказу, во сне взял ее из шкафа, он принимает решение.

Я одержим дьяволом, осознает он со всей ясностью. Демоны поселились во мне, и я должен их изгнать…

…У окна стоит маленький домашний алтарь. На белой скатерти тщательно разложены инструменты — бутылочка с миро, распятие со святыми мощами, сифон с освященной водой. Большой Римский Ритуал, Rituale Romane, как его называли демонологи — экзорсистская процедура, к которой прибегают лишь в самых серьезных и запущенных случаях. Дель Моро исполнял этот обряд и раньше, но никогда — на себе самом. Сегодня, в этой зачумленной комнате, он кропотливо совершает все необходимые для церемонии приготовления.

И когда он уже готов вознести вступительную молитву к архангелу Михаилу, он опять слышит в себе голос нечистого.

Болван! Надеюсь, ты знаешь, что делаешь… это может стоить тебе жизни!

Голос еще более внятен, чем раньше, и с ощущением, что у него мало времени, дель Моро читает дальше:

Sancte Michail Archangele, defende nos contra nequitiam et insidias diaboli esto praesidium.[34]

Как предписывает обряд, он сыплет на пол соль. После этого накидывает на плечи фиолетовый льняной плат и целует сосуд с вином для причастия.

— Exortico te, — продолжает он монотонной скороговоркой, — omnis spiritus irnmunde, in nomine Dei Patris omnipotentis, es ut nomine Jesu Christie jus, Domini et Judicus nostri, et in virtute Spiritus Sanct.[35]

Он кладет в рот облатку и дожидается, пока она растает. Демон хохочет, потом слышится детский голос:

Неужели ты думаешь, что твоя жалкая просфорка может справиться с моей чистой, неразбавленной ненавистью? Ты даже не предполагаешь, что это за ненависть… око за око, зуб за зуб. Я должен заплатить все долги…

Только молитва, думает дель Моро. Только молитва укрепит его, только молитва несет в себе божественную силу, это Божье слово, дарованное людям.

— Ut descedas ab hoc plasmate Dei, — бормочет он, — quod Dominius noster ad templum sanctum suum vocarre dignatus est, ut fiat templum Dei vivi et Spiritus Sanctus habitet in eo.[36]

В затылке у него демон тихо хихикает, словно опьянев от святого вина. Он продолжает молитву:

— Per eumdem Christum Dominum nostrum, qui venturas est judicare vivos er mortuos, et saeculum per ignem. Amen.[37]

Вдруг голоса стихают, и его на какую-то секунду охватывает безумная надежда, что демоны уже покинули его, перепугавшись святого слова. Но он по опыту знает, что силы тьмы так легко не отступают, они прибегают к всевозможным уловкам, чтобы заставить экзорсиста прервать ритуал.

И он склоняется над распятием и целует его. После этого, поплевав на кончики пальцев, совершает крестное знамение, после чего смачивает слюной сначала левое ухо, потом правое.

— Eppheta, quod est, adaperire, — молится он, — откройтесь!

Он кладет в рот еще одну просфору и дает ей растаять во рту, раздувая ноздри.

— In odorem suavatis. Tu autem effugare, diabole; appropinquabit enim judicium Dei.[38]

Демон начинает вести себя беспокойно. Он слышит, как тот бормочет что-то, но слов разобрать не может. Где-то глубоко в груди начинает звучать что-то, сначала ему кажется, что это чей-то новый голос, потом он понимает — это орган. Он вновь целует распятие, зажигает свечи и громко спрашивает самого себя:

— Abrenuntias satanae? Отвергаешь ли ты сатану?

— Abrenuntio! — отвечает он. — Отвергаю!

В посеребренном кувшине с вином для причастия он видит свое отражение. Его пугают запавшие щеки, зеленоватая кожа, покрытая гнойниками, спутанная грязная борода.