Круиз "Розовая мечта" - Мила Бояджиева

— Ты уже выздоравливаешь. Сегодня утром, прогуливаясь в твоем дворе, я хотел убить обвешанную бриллиантами старушку, заимствовав идею у Раскольникова. Но потом прогулял трех её собачек и заработал деньги. твой телефон не отвечал, но я видел. как вышел из подъезда твой муж — у него было спокойное лицо.

— Откуда ты знаешь Сергея?

— Я давно обхаживаю твой дом, девочка.

На этот раз «девочка» прозвучало с блатной бравадой — Юл разыгрывал авантюриста.

— А у меня в машине целый пакет с едой. Даже не знаю, что там. Ну-ка. тащи его!

— Разве тебе чего-то не хватает? Не надо, Слава, сегодня я — твой мужчина. Поверь. я действительно никого не грабил, чтобы накормить и согреть тебя. У меня была от отца одна книга, которую очень хотел получить мой сосед. Вот и все. Что-то совсем не интересное про Юлия Цезаря. А у него кобель — мой тезка.

— Мне не хватает только тебя. Скорее сядь рядом! Нельзя же уходить так далеко — этот стол — как океан!

Юл сел рядом на диван и я прижалась к нему, слыша, как учащает удары его сердце. Юл отстранился:

— Не соблазняй, ты сегодня больна.

— Да, очень серьезно больна. И мне срочно требуется операция. С общим наркозом твоих поцелуев…

…Мы провели под сбившимися пледами и одеялами неведомое время. Бескрайнее море поцелуев, бездна ласк поглотили нас. И в этой вселенной нашей любви, казалось, не было ничего, что могло бы хоть когда-нибудь надоесть, пресытить, утолить…

Странно, но и у бесконечности есть предел. мы отпустили друг друга, отдав себя на растерзание холоду и сомнениям.

«Боже, что я делаю, что?.. У меня есть дом, муж… Сережа» Господи… что это? Что?» — Я сидела, раскачиваясь, сжав руками голову, и тихонько поскуливая. как человек, сраженный обстинентным синдромом. Власть наркотика иссякла — обессиленный организм подмяла под себя «ломка».

Юл поставил передо мной телефон:

— Звони подружке, предупреди, что остаешься у нее.

В моем взгляде. наверно, вспыхнуло разочарование. Мне хотелось, чтобы он молил мен о вечности, настаивая на разрыве с мужем.

— Ты же обещал, что не отпустишь меня… Правда, это было вчера. Уже немного привык к разлукам?

— Хм… Ты ничего не поняла. Я целиком заполучу тебя, но лишь тогда, когда буду иметь на это права. Я очень гордый, Слава. Это у меня от царственного тезки. Я должден сделать так, чтобы ты никогда не пожалела о том. что стала моей… Поверь, я постараюсь повзрослеть очеь быстро. Чтобы ты не успела завязнуть во лжи, презирая мое бессилие… — Он взял мою руку, поцеловал ладонь и вложил в неё телефонную трубку. — Сегодня ты не можешь вернуться домой потому, что больна и способна натворить глупостей. Все очень серьезно, Слава. Нельзя допускать ошибок.

Со мной беседовал мудрый, опытный «старший товарищ», которого я не могла ослушаться Мне пришло в голову лишь одно — попросить Ассоль о «прикрытии». Допустим, мы что-то отмечали и я, не рискуя сесть за руль после рюмки вина, остаюсь переночевать у подруги. Обычный случай, но в моей семейной жизни, кажется, первый. К счастью, Аська оказалась дома. Услышав мой голос, она сразу же накинулась с информацией:

— Сергей тебя с собаками ищет. Три раза звонил, где ты? Ну, теперь это не важно. Он улетел куда-то по срочным делам. До понедельника. Поздравляю!

— Ты все правильно поняла, Ася. Мне жизненно необходимы эти три дня! Даже не представляешь, как я тебе благодарна! — Чуть не завизжала я от радости. — Три свободных дня — это и есть целая вечность.

— Только не забудь, он же будет звонить домой, тебя разыскивать… Скажешь, что был отключен телефон. А если позвонит мне, я доложу. что у тебя грипп и ты валяешься в горячке… — Аська понимающе усмехнулась. — Я не слишком ошибаюсь, правда?

— Ты попала в точку. У меня было днем около 38 градусов. Естественно, добраться до дому трудно… Спасибо, Ась. Ты очень меня выручила.

Последние слова я еле выдавила, стиснутая Юлом.

— Невероятно — три дня! Это в три раза огромнее вечности!

Да. он был прав, мой мудрый, сентиментальный мальчик. Я не сильна в современных физических теориях, но знаю, что время способно сжиматься и растягиваться. Теперь я ощутила это на собственной щкуре. Часы на полке тикали с усердной точностью, но как несоизмеримы были отмеренные ими мгновения! Всем известно, что в кабинете дантиста и, допустим, у кромки лазурного моря время течет по-разному. Секунды под бормашиной кажутся бесконечными, а день в пальмовой тени — мимолетной улыбкой счастья. Время, проходя сквозь нас, умеет растягиваться и сжиматься, меняет вкус, цвет, энергетический тонус, эмоциональную, информационную «плотность».

За часы, проведенные вместе, мы узнали друг о друге все, хотя чаще всего просто молчали. Даже ькогда прерывали любовь «беседой», состоящей из взглядов, коротких реплик, прикосновений.

Осматривая приютившее нас жилище, я увидела на книжной полке большую коробку из светлого дерева. На крышечке, в рамке резного орнамента наивно написанный южный пейзаж — пляж, прибой, одинокая пальма и надпись «Привет из Сочи! 1950 год».

— Это семейная реликвия, подарена моей бабушке во время медового месяца. В это лето был зачат мой отец… — Юл взял из моих рук шкатулку, но я успела заметить торчащий из-под крышки кусочек бирюзового пуха.

— А ну, покажи! — Я вытащила за кончик пальца свою утерянную перчатку.

Юл равнодушно пожал плечами.

— Совершенно безобидная клептомания… Ты бросила её, а я совершенно машинально сунул в карман… И, к тому же, как видишь, постоянно ношу твой шарф.

Он действительно не расставался с приобретенным мною подарком.

— Можешь не снимать. Я закрываю глаза на это невинное хищение.

Зная щепетильность Юла, я смолчала о желании делать ему сюрпризы. Я хотела бы увидеть его в новом костюме и куртке, которые сама выберу, в новом доме и собственном автомобиле. Только все это он должен был заполучить от жизни сам и продемонстрировать мне, как боевой трофей. Я вздохнула, подумав о том, что слишком размечталась, и, увы, как ни восторженно воспринимаю данную нам в виде комнаты Юла материальную реальность, я все же мечтаю о её усовершенствовании. — Чертовски приятно совершенствовать свой мирок — содрать эти застойного времени обои и шторы, поставить вместо торшера с прогоревшим пластиковым колпачком нечто стильное и уютное, заливающее комнату теплым золотистым светом…

— А это — она. — Юл открыл вытертый дерматиновый футляр и я увидела в продолговатом гнезде тускло и равнодушно блеснувшую бритву, лезвие которой тронули пятна ржавчины.

— Убери. — Я отдернула руку. — Нет, лучше дай её мне, я выкину этого монстра. Захороню.

— Она теперь безопасна, Слава, как пистолет Каплан, хранящийся в музее Ленина. — Юл захлопнул и убрал футляр.

— А, кстати, где твоя пушка?

— Надежно спрятана. Такие вещи не держат в дамских шкатулках.

— Там держат, насколько я помню, заколку изменившей дамы сердца и её окурок, «окровавленный» помадой… — Не удержалась я от укола.

— Теперь начала подбираться новая экспозиция — перчатка, вот это меню из кафе «Посиделки» и, увы, Слава, я намерен конфисковать твой бюстгальтер!

— О, нет! Лучше возьми «Вольво». Автомобиль, по крайней мере, меньше. — Вцепилась я в прелестный кружевной бюстгальтер размера 4С.

— Это мой любимый размер. Из него получатся две тюбетейки.

Мы подрались, катаясь в обнимку по дивану, до тех пор, пока наши воинственные действия не стали похожи на нечто другое. Теперь схватка продолжалась на полном серьезе и сквозь мутный свет догоравшего мартовского дня в моем сознании вспыхивали с поразительной яркостью зарисовки раннего стамбульского утра. — Шершавый теплый камень, вдавливающийся в спину, матово-сизое небо, охватившие все — от колючего татарника у моих поднятых колен до смуглых узких бедер, бешено двигающихся между ними…

— У тебя было много девушек? — Спросила я своего мальчика.

Раскинув руки, он возлежал в приятном забытьи, подставив теплу раскаленного рефлектора обнаженное, утомленное любовью тело. При видимой закомплексованности этот парень был удивительно раскован в интимном поведении, не делая попыток скрыть свою наготу даже за «обеденным столом». Я с удовольствием убедилась — стесняться ему было нечего. Юл, заявлявший по телефону о своей непривлекательности, был совершенством. В его гармоничном сложении удивительным образом сочеталась хрупкость и сила, тонкокостный аристократизм и мужественная мускулистость. Этого, конечно, не могли не заметить другие представительницы прекрасного пола.

— Ты неправильно ставишь вопрос, доктор… — Пробормотал он, словно сквозь сон. — Главное, не сколько, а какие. И не реальное количество и качество, а желаемое… Я хотел нравиться сразу всем и всегда — сколько себя помню — бабкам, тетям, дедушкам, милиционерам, дворникам. Девочек стал выделять лет с пяти и для них выпендривался. как мог. Лет до тринадцати я считал себя «литературным сатиром», то есть придумывал страстные истории, не рискуя испытать свои возможности в действии… Мой первый сексуальный опыт, доктор, увы, был крайне удачен. Меня соблазнила учительница музыки, которую я называл по имени-отчеству и считал ровесницей своей бабушки. Я брал уроки на дому. Аделия Карповна была одинока. Не считая кота персидской национальности. Боже, как на неё действовал Шопен! А на меня — её тяжелые, жаркие груди, которыми я был прижат к ковру у ножек фортепиано. Вначале я немного испугался и, чтобы не подать виду, рассматривал латунные педали, отполированные её туфельками, кота, равнодушно глазевшего на происходящее… Но она что-то знала… Что-то важное, помимо музыки. Наверно, законы гармонии и этого перехода от форте к пиано… Я так увлекся, так бесновался, что не хотел потом уходить… Я многому тогда научился, в четырнадцать лет. А потом был долгий перерыв… — Юлий замолчал, не желая продолжать, но я решила сразу покончить с тайнами, намереваясь чуть позднее наградить Юла собственными откровениями.