Берег мечты - Гиррейру Виктория

Он провоцировал Алешандре, но тот не хотел вступать в драку, что дало возможность Гуме снова и снова обвинять его в трусости. Алешандре устоял и против этих выпадов. Он велел дамам садиться в машину и сам подошёл к дверце, собираясь уехать, оставив задиру одного посреди дороги, однако Гума, поняв его замысел, не допустил этого. Он ударил соперника, вложив в этот удар всю свою злость на него, на Ливию, на себя, и замахнулся снова, но Ливия успела заслонить собой Алешандре.

— Если хочешь ударить его, ударь сначала меня! — бросила она вызов Гуме.

— Ливия, уйди! — потребовал Гума. – Не стоит защищать этого труса, который прячется либо за влиятельного папу, либо за сердобольную подружку, готовую ради него на любую жертву.

— Я не уйду! – упёрлась Ливия. — Можешь ударить меня. Я вижу, тебе этого очень хочется!

— Да, я с большим удовольствием разукрасил бы твою лживую физиономию, но это не в моих правилах — бить женщин! Уйди с дороги!

Он попытался рукой отодвинуть Ливию, и она тотчас же закричала:

— Не смей прикасаться ко мне, дикарь!

Её слова окончательно вывели Гуму из равновесия, и он ответил:

— Ты права я дикарь! Грубый и невоспитанный. Я родился и вырос на причале. Я такой, как есть, и не притворяюсь. А вы выставляешь напоказ свои хорошие манеры, хотя на самом деле ты – шлюха!

Алешандре, всё время порывавшийся вступить в бой, но удерживаемый Леонтиной, воскликнул:

— Отойди, Ливия! Сейчас он у меня получит!

Ливия даже не услышала его. Она гневно высказывала Гуме все те обиды, что накопились в её душе, а он отвечал ей тем же.

— Я была слепой, — говорила она. — Ты чудовище!

— Это я был слепым, — тотчас же подхватывал он. – Думал, что ты скромная девушка. А ты водила меня за нос и путалась с этим ничтожеством, на котором я сейчас живого места не оставлю!

— Да ты просто зверь! — продолжила в том же духе Ливия, и Гума опять не остался в долгу:

— Пусть будет так, я зверь, которого ты заманила в западню, а потом ранила в спину. И всё же я считаю, лучше быть честным зверем, чем женщиной без чести!

— Ты не видишь разницы между честью и твоей дурацкой гордыней! – выкрикнула Ливия.

— Это тебе неведомо, что такое честь, — тотчас же огрызнулся Гума. – Ты морочила мне голову и то же время путалась с ним! Я всю жизнь буду вспоминать тебя как страшный сон!

— А ты не вспоминай! Вычеркни меня из памяти, и я сделаю то же самое: забуду тебя навек!

— Сделай одолжение, забудь. И не попадайся мне больше на дороге. А насчёт меня — не беспокойся. Я тебя уже забыл! Прямо вот с этой минуты и забыл! Ты для меня больше не существуешь.

Резко повернувшись, Гума пошёл прочь вскоре услышал, как машина Алешандре тоже развернулась и уехала в обратном направлении.

— Всё, я забыл тебя навсегда, — сказал он себе, когда гул мотора окончательно стих у него за спиной, а потом повторил ещё несколько раз как заклинание: — Забыл! Забыл! Забыл!…

Заклинание, однако, не подействовало на Гуму, в его душе по-прежнему купили обида и злость. Это было так мучительно, что он застонал, представив, как до конца своих дней будет страдать, вспоминая предательство Ливии. Нет, такой участи он для себя не хотел! Ливию нужно забыть, вырвать с корнем из сердца, из памяти, из жизни!…

Позже, вспоминая тот вечер, Гума не мог припомнить, как он снова очутился в «Звёздном маяке», а затем и в рыбацкой хижине — вместе с Эсмералдой.

В памяти всплывали только смутные разрозненные обрывки: Эсмеральда утешает его, гладит по волосам, говорит что-то про свою любовь и преданность ему, Гуме. Пожалуй, эта клятва в преданности и верности его и подкупила. Помнится, он спросил тогда:

— И ты способна хранить верность тому, кто не любит тебя и не полюбит никогда?

Эсмералда ответила утвердительно:

— Я именно так и поступаю, храня верность тебе.

Гума слышал эти слова неоднократно, и они вызывали у него раздражение, но в тот раз он воспринял их совсем иначе и поцеловал. Эсмеральду в знак благодарности за её надёжность и безграничную преданность.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Что было потом – Гума плохо помнил. Эсмералда взяла инициативу в свои руки, а он только безвольно принимал её ласки.

Прозрение, отрезвление и осознание случившегося наступило лишь утром, когда Гума проснулся в объятиях Эсмеральды. А потом пришло и горькое раскаяние – ведь оказалось, что Эсмеральда ещё до вчерашнего вечера была девственницей.

— Прости, я не знал… Я не должен был… — бормотал Гума, но Эсмеральда не нуждалась в его раскаянии, она была счастлива.

— Я берегла себя, потому что хотела, чтобы ты был моим первым мужчиной, — говорила она, сияя от счастья. – И ты будешь единственный во всей моей жизни!

Она сама попросила Гуму не рассказывать её отцу о том, что между ними произошло, и вообще до поры до времени хранить это в тайне, однако в тот же день случайно встретила Ливию и не удержалась, сообщила ей о своём счастье:

— Ты проиграла! Гума теперь мой! Эту ночь я провела вместе с ним!

Ливия не поверила ей, приняла это сообщение за вчерашнюю броваду Эсмералды, за её обычное хвастовство.

— Я давно заметила: ты любишь выдавать желаемое за действительное, — насмешливо сказала Ливия, но Эсмеральда лишь пожала плечами и посоветовала ей пойти к Гуме, чтобы он всё подтвердил.

Ливия как раз и собиралась это сделать — пойти к Гуме. Правда, совсем с иной целью. Она не спала всю ночь, вспоминая ту случайную стычку на набережной, и пришла к выводу, что Гума свирепствовал и всячески обзывал её от отчаяния. Он по-прежнему любит её и глубоко страдает, а значит, примирение возможно! Если она, Ливия, будет ходить к нему снова и снова, то однажды он захочет поговорить с ней спокойно и всё поймёт. Они опять будут вместе, потому, что глупая ссора не способна убить в них любовь!

Так думала Ливия, наблюдая из окна, как луна медленно проплывает по небосклону, так же думала и утром, и днём… А после встречи с Эсмералдой её мысли потекли в обратном направлении: «Нет, не стоит к нему ходить, не стоит унижаться». Что-то в поведении Эсмералды насторожило Ливию. Если бы она не знала, как Гуму всегда раздражала Эсмералда, то и в самом деле поверила бы в россказни этой вздорной девицы. Уж слишком уверенной она была сегодня, не такой, как всегда. Не кривлялась, не задиралась, а смотрела на Ливию даже с некоторым сочувствием. По сути, это был взгляд победительницы и вполне счастливой женщины.

Поняв это, Ливия совсем сникла. Поверить Эсмеральде она и теперь не могла — как можно поверить в такую дикость?! Но и не выяснять же, это у Гумы! Он посмеётся над ней в очередной раз и будет прав. Нет, лучше оставить его сейчас в покое и посмотреть, что будет дальше.

А тем временем Гума тоже решил положиться на волю обстоятельств, не зная, как теперь вести себя с Эсмеральдой. Ему было ясно только одно: к Ливии возврата нет, все мосты сожжены! А встреч с Эсмералдой он попросту избегал, сосредоточившись на работе и делах семейных, которые требовали от него деятельного участия.

Шику, к счастью, стал поправляться, но по-прежнему гнал из дома Риту, а та, наконец, рассказала Гуме и Руфину, какую тайну хранила все эти годы. Руфину попытался вразумить Шику, напомнив ему, что он первый изменил жене:

— Тётя Рита ведь думала, что вы расстались навсегда, поэтому и вышла замуж за моего отца. А потом вы снова её поманили, и теперь уже мой отец поступил с ней жестоко – отобрал Селму, увёз в другой город. Тётя Рита не виновата, вся вина лежит на вас, дядя Шику.

— Ерунда, ни в чём я не виноват, — возразил Шику. – Подумаешь, увлёкся! В молодости мы все бегаем за юбками. Будь у Риты мозги, она бы это поняла и не прижила ребёнка на стороне!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Говорить с ним было бесполезно. Гума тоже пытался объяснить дяде, насколько тот не прав, и ничего не добился. Руфину же извлёк из этого урок: понял, что ничем не отличается от упрямства Шику, и помирился с сестрой, которая всё ещё болела и нуждалась в его помощи. А Селминья, растроганная его чёткостью и великодушием, сказала, что со временем, вероятно, тоже сможет простить Риту.