Свет молодого месяца - Эжени Прайс

— Вам следует стараться сохранять самообладание, друг мой, — продолжал Хорейс, стараясь дойти до сознания Джона, пробиться сквозь его ярость. — Послушайте, мы все на вашей стороне. Я не знаю ни одного человека на острове, кто бы считал, что эта полоса земли принадлежит Хассарду. Есть люди, чьи семьи владели землей на Сент-Саймонсе задолго до того, как появились Хассарды, один из первых — Оглторп. Должен же быть какой-то разумный выход. Мы все готовы помочь как можем, но не надо, прошу вас, не надо позволять себе такое безрассудство, как то, что вы сейчас сделали.

Джон бессильно опустился в кресло.

— Хорошо, Хорейс, я знаю, я знаю. Но из-за этого человека я совершенно теряю контроль над собой. Я сам себя не узнаю. Вы можете представить себе, что может такое положение сотворить с человеком, вообще-то нормальным? Он мою мать до могилы доведет.

Через полчаса Хорейс помогал отцу спуститься с лестницы отеля, когда они услышали выстрел. Повернувшись, они только успели увидеть, как Джон Вилли ударил нападающего тростью и упал. В руке доктора Хассарда еще дымился пистолет; он молча смотрел на неподвижное тело Джона Вилли. Когда Хорейс подбежал к нему, Джон Вилли был мертв.

Мэри очень прямо сидела в своем расшитом кресле, глядя в огонь, который Хорейс зажег в камине гостиной в Розовой Горке. Весь район был потрясен. На всем протяжении острова Сент-Саймонс в каждом доме переживали одно и то же — невозможность поверить, что это случилось, ужас, горе: везде, за исключением двух темных домов Хассардов на утесе Блаф и мысе Вест, говорили приглушенным шепотом. И все же, Хорейс в этот вечер чувствовал что-то иное в Розовой Горке, — что-то тяжелое, что он не мог понять.

— Ты и папа привезли его обратно в лодке? — спросила Мэри каким-то безжизненным голосом.

— Да, и отнесли его в дом.

— Что еще может случиться? — Мэри казалась, слишком спокойной, слишком безучастной.

— Я не знаю, сестра. Я не знаю.

— Ты был дома немногим больше года, и за это время на мирном, счастливом маленьком Сент-Саймонсе произошли два убийства. — Голос ее звучал безнадежной усталостью, монотонно, совсем не так, как обычно. — Бедная миссис Вилли. Скоро Рождество. Бедная миссис Вилли.

— Не могу себе представить, кто будет заниматься ее полями теперь, когда нет Джона, — сказал Хорейс.

После долгого молчания Мэри хрипло прошептала:

— Не хочу, чтобы — он — умер.

Хорейс пристально посмотрел на нее.

— Я — не хочу, — чтобы Джон — лежал — на кладбище.

— Мэри!

Она смотрела прямо ему в глаза, по щекам ее текли слезы; она смотрела, не отрываясь, как будто ожидая, что он как-то поможет ей.

— Сестра! О, сестра, разве ты — разве ты…

Сидя очень прямо, Мэри закрыла глаза.

— Я надеялась, Хорейс. Мы — и Джон и я — были заняты своими семьями. Я не уверена, — что он — вообще — знал. — Глаза ее теперь были открыты и она опять смотрела на него. — Я надеялась. Я надеялась.

Глава XXX

Под хмурым, серым, как дым, февральским небом, Хорейс ехал по дороге в Джорджию. Он старался не думать о том, как могла бы сложиться жизнь сестры, если бы он вернулся домой раньше. Возможно ли, что его возвращение освободило бы Мэри от ее обязанностей, и она смогла бы выйти за Джона Вилли? Правда, Хорейс не смог бы предотвратить смерть Джона, но у нее могли бы быть дети, которые были бы ее утешением.

Он собирался встретить Фрэнка Лайвели, который прибывал с утренним пароходом через час. Ему не случалось оставаться наедине со своим прежним начальником с самого своего возвращения; раньше ему казалось, что ощущение виновности у него уже исчезло, но сейчас оно снова появилось и овладело им так же неотвратимо, как неотвратимо облачное небо господствовало над высокими обнаженными эвкалиптами и кленами по сторонам дороги, ветви которых перепутывались с ветвями сосен и дубов. Он откинул голову назад и смотрел на их верхушки из дребезжавшей, скрипевшей коляски. Высоко на кончиках веток эвкалиптов были видны набухающие почки. Через месяц деревья опять зазеленеют. Клены были уже темно-красного цвета, их тугие, тонкие листья начинали разворачиваться. За церковью, на западной границе земли Вилли, он залюбовался темно-розовыми камелиями, которые почти заглушали кусты, посаженные миссис Вилли у дороги. На Сент-Саймонсе не было ни одного времени года, когда бы что-нибудь, не давало ростки, не цвело. К людям, жившим там, смерть приходила часто, но к земле она не приходила никогда.

Последние два месяца его сестра проводила больше, чем обычно, времени в одиночестве. «Кроме тебя, никто не будет знать», — сказала она ему после похорон Джона и больше ни разу не обмолвилась о своих разрушенных надеждах. До прибытия парохода Лайвели было еще время, и Хорейс, доехав до кладбища, остановил лошадь и сошел с коляски. Подойдя к могиле, он был удивлен, увидев, что памятник Джону Вилли уже поставлен на место — это была обломанная колонна, поставленная на квадратное основание из розоватого мрамора. Обнажив голову, он смотрел, все еще с трудом веря, что его друг мертв и лежит под этим камнем. Он прочел надпись:

ПОСВЯЩАЕТСЯ

ПАМЯТИ

ДЖОНА АРМСТРОНГА ВИЛЛИ,

ПАВШЕГО СМЕЛОСТИ

3 ДЕКАБРЯ 1838 ГОДА

В ВОЗРАСТЕ 32 ЛЕТ И ОДНОГО МЕСЯЦА

Для пораженной горем матери Джона он, конечно, был «жертвой благородной смелости». Но Хорейс узнал, что Джон, будучи не в состоянии еще раз встретиться с доктором Хассардом без нового взрыва гнева, оскорбил его плевком. В будущем прохожие, останавливаясь у этой странной сломанной колонны, будут задаваться вопросом, что же это была за «благородная смелость», за которую Джон Вилли расплатился жизнью. Хорейс называл это по-другому, но он был единодушен со всеми другими семьями на острове, сочувствовавшими семье Вилли. Сколько времени жила надежда в душе Мэри? А Джон — он тоже надеялся? Мужественная, бескорыстная Мэри! Ни сегодня за обедом с Лайвели, когда разговор зайдет о распре между Вилли и Хассардами, ни при других обстоятельствах она ничем не выдаст свое горе. Он повторял себе, что недостоин быть ее братом, но вместе с тем, здесь в тишине кладбища, он не знал, как благодарить Бога за то, что он ее брат. Бог. Он посмотрел на белую церковку, — единственную связь с тем, что находится за пределом смерти, единственную связь с верой в этой жизни.

Церковь была пуста и закрыта на замок.

Глава XXXI

Лайвели дал им в кредит денег под урожай этого года, и в начале марта работники приготовлялись засеять поля обеих плантаций. День был трудный, ему пришлось объехать все поля, но Хорейс подумал, что Мэри теперь больше похожа на ту, какой она была раньше. Она скакала наперегонки с ним до дороги на Нью-Сент-Клэр и пришла первой. У нее был почти счастливый вид. Подъехав к ней на Долли, Хорейс подумал, что ни один плантатор-мужчина не любил так заниматься севом хлопка, как Мэри.