Малиновые облака - Юрий Михайлович Артамонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не обстрелянный еще. Ишь, как сигает!
— Тыловик. Писарь какой-то…
До передовой оставалось уже не так далеко. Все чаще попадались встречные подводы, машины с полевыми кухнями на прицепах. И подводы, и машины везли раненых. Легкораненые шли сами, без строя, поддерживая друг друга. Гул канонады теперь уже не смолкал.
Проехали несколько оборонительных укреплений — окопы, блиндажи, укрытия. Везде работали солдаты. Вспотевшие, без ремней, они выпрямлялись и удивленно рассматривали женщин. Женщины тоже рассматривали солдат, а Тачана все время спрашивала:
— Ведота среди вас нет?
Солдаты смеялись, а кое-кто и острил:
— Есть Федот, да не тот…
Тачана страшно сердилась, что-то кричала обидчикам, но как только подъезжали к новой группе бойцов, снова спрашивала:
— Марийцев у вас нет?..
Почти на всех оборонительных пунктах их останавливали. Ехавший на передней подводе лейтенант спрыгивал на дорогу и долго объяснял, кто они такие и куда едут. Показывал какие-то документы.
Совсем стемнело. В погожем небе одна за другой вспыхивали звезды. От длинной дороги, от щемящей сердце какой-то тоски Марина начала считать их. Досчитала до ста — и сбилась. Звезд загоралось все больше.
«Где же моя звезда? — подумала Марина. — Знать бы, которая…» И она вспомнила бабушку. Бабушка не раз говаривала, что у каждого человека своя звезда. Если найти ее, станешь счастливой…
Милая бабушка! Она так хотела Марине счастья, что сама помогала искать эту звезду… «А ты свою знаешь?» — спрашивала Марина. «Нет, дитятко, не знаю. Сколько ни искала, не нашла. Может, для меня ее и нету вовсе…»
Вдруг одна звездочка стала падать, оставляя в небе огненный хвост.
— Моя, моя звезда падает! — забывшись, крикнула Марина.
На телеге все обернулись.
— Кто падает? — обеспокоенно спросил пожилой солдат.
— Да так я, — смутилась девушка. — Звездочка упала…
— A-а, их много падает…
— Кого-то, наверно, убили сейчас, — поддержала разговор Тачана. — Раз падает звездочка — кто-то умирает.
— Много сейчас умирает, — односложно и нехотя сказал пожилой солдат.
Он устал. Ему просто не хотелось сейчас ни о чем думать, ни о чем говорить, и Марина невольно вспомнила своего отца. Такой же он немолодой и такой же, наверно, усталый. Только духом он всегда бодр и никогда не унывает. Где же он, доведется ли встретиться?
Нет, Марина не была так одержимо уверена, что непременно встретит на фронте отца и брата. Да и ехала-то она сюда не за этим — просто на фронт. И все же где-то глубоко в душе теплилась надежда, что встретит. Человек ведь не иголка, не затеряется…
Опять остановили переднюю подводу. Опять лейтенант спрыгнул на землю и стал что-то разъяснять задержавшим. Но что-то долго они на этот раз говорили, о чем-то долго советовались. До женщин долетали обрывки фраз: «Прорвали оборону…», «Правый фланг…»
Из всего услышанного Марина поняла, что вроде бы немцы на каком-то фланге прорвали оборону.
Так и вышло. Закончив разговор с военными, лейтенант быстро подошел к телеге, на которой сидели женщины, и сказал:
— Поедем на хутор. Он в семи километрах отсюда. Там выгрузимся, и вам сегодня же придется вернуться на станцию. Подарки бойцам вручим от вашего имени без вас… Это приказ!
На этот раз даже Тачана поняла, что спорить с лейтенантом бесполезно. Не противилась и Ануш. Она только сказала:
— Ну, раз нельзя на передовую, то поедем на хутор…
Теперь ехали они без всякой дороги, по голой степи. Это была даже не степь, а запущенное, не вспаханное весной поле. Оно успело зарасти густеющими сорняками, и теперь они, пересохшие, жестко хрустели под колесами. В темноте в десяти шагах ничего нельзя было разглядеть, и лейтенант шел впереди обоза, неизвестно как выбирая направление. Он все торопил, торопил солдат-возчиков и сам шагал быстро.
Гул канонады все усиливался, а иногда грохало так близко, что вздрагивала земля. Вздрагивали и кони, останавливались, упирались, вылезали из хомутов. Даже они, обстрелянные, казалось бы, привычные к этой адской музыке войны, боялись взрывов, не желали идти дальше. Теперь уже сбоку и, стало быть, на западе, не только было слышно орудийную пальбу, а и видно огненные всполохи, будто там, в кромешной тьме, вспыхивали предгрозовые зарницы.
— Товарищ командир, может, повернем обратно? — догнал лейтенанта Киселев. — Ведь все-таки ценности, народное добро — ив какой-то хутор!
— Рядовой, займите свое место на бричке! — резко оборвал его лейтенант.
Но ни на бричке, ни пешим Киселев не находил покоя. Иногда он совсем куда-то исчезал и догонял обоз растрепанный, задохшийся. Вот и сейчас, как привидение, возник перед телегой, забрался к женщинам.
— Чего ты носишься, чего суетишься? — не вытерпела Марина. — Иди вон лучше к мужикам, поучись, как заряжать винтовку…
Пожилой солдат вытянул назад руку и поощрительно похлопал Марину по плечу.
6
Они так и не доехали до хутора. Где-то далеко и сразу широким охватом возник в ночи легкий урчащий звук. Он с каждой минутой нарастал, усиливался, превращался в отчетливо слышимый гул работающих моторов. Лейтенант безошибочно и наверняка первый уловил этот вроде бы безобидный звук, но продолжал идти, надеясь, что беду пронесет. Но не пронесло…
Он остановил обоз.
— Все ко мне!
Солдаты окружили командира.
— Товарищи! Навстречу движутся немецкие танки! Отойти мы не успеем. Быстро разведите лошадей и все рассредоточьтесь. Задача: остаться незамеченными. Бой принимать в крайнем случае. Женщины останутся со мной.
Танки шли без огней. Гул их заполнил всю степь, и от него содрогалась земля. Солдаты быстро вскочили на свои брички, погнали лошадей в разные стороны. Там и залегли по двое, приготовив к бою винтовки, выложив перед собой гранаты.
Лейтенант долго шел в темноте, выбирая поудобнее позицию. Женщины и Киселев едва подпевали за ним. Наконец набрели на неглубокий овражек, заросший по берегам чахлым кустарником.
— Ложитесь! — приказал лейтенант. И повернулся к Киселеву: — Оружие при вас есть?
— Нет… Мне не дали в военкомате…
— Держите! На всякий случай! — и он протянул ему пистолет.
Теперь слышался уже не только гул, но и лязг гусениц; широко, казалось, от горизонта до горизонта в темноте плясали светляки — это выбивались из выхлопных труб языки пламени. Запахло отработанными газами, соляркой.
— Один, два, три, четыре… восемь… одиннадцать, — вслух считал лейтенант вражеские танки.
— Двадцать… двадцать три… — в такт ему, как давеча звезды, машинально считала Марина и плотнее прижималась к боку матери.
— Кому приказано лежать? — грозно крикнул лейтенант, увидев поднявшуюся
