Малиновые облака - Юрий Михайлович Артамонов

и шел рядом, держась за се борт. Солдаты тихонько, в рукав, курили и негромко переговаривались меж собой. До Марины донесся хрипловатый голос пожилого солдата, когда Киселев в очередной раз соскочил с телеги:

— Не обстрелянный еще. Ишь, как сигает!

— Тыловик. Писарь какой-то…

До передовой оставалось уже не так далеко. Все чаще попадались встречные подводы, машины с полевыми кухнями на прицепах. И подводы, и машины везли раненых. Легкораненые шли сами, без строя, поддерживая друг друга. Гул канонады теперь уже не смолкал.

Проехали несколько оборонительных укреплений — окопы, блиндажи, укрытия. Везде работали солдаты. Вспотевшие, без ремней, они выпрямлялись и удивленно рассматривали женщин. Женщины тоже рассматривали солдат, а Тачана все время спрашивала:

— Ведота среди вас нет?

Солдаты смеялись, а кое-кто и острил:

— Есть Федот, да не тот…

Тачана страшно сердилась, что-то кричала обидчикам, но как только подъезжали к новой группе бойцов, снова спрашивала:

— Марийцев у вас нет?..

Почти на всех оборонительных пунктах их останавливали. Ехавший на передней подводе лейтенант спрыгивал на дорогу и долго объяснял, кто они такие и куда едут. Показывал какие-то документы.

Совсем стемнело. В погожем небе одна за другой вспыхивали звезды. От длинной дороги, от щемящей сердце какой-то тоски Марина начала считать их. Досчитала до ста — и сбилась. Звезд загоралось все больше.

«Где же моя звезда? — подумала Марина. — Знать бы, которая…» И она вспомнила бабушку. Бабушка не раз говаривала, что у каждого человека своя звезда. Если найти ее, станешь счастливой…

Милая бабушка! Она так хотела Марине счастья, что сама помогала искать эту звезду… «А ты свою знаешь?» — спрашивала Марина. «Нет, дитятко, не знаю. Сколько ни искала, не нашла. Может, для меня ее и нету вовсе…»

Вдруг одна звездочка стала падать, оставляя в небе огненный хвост.

— Моя, моя звезда падает! — забывшись, крикнула Марина.

На телеге все обернулись.

— Кто падает? — обеспокоенно спросил пожилой солдат.

— Да так я, — смутилась девушка. — Звездочка упала…

— A-а, их много падает…

— Кого-то, наверно, убили сейчас, — поддержала разговор Тачана. — Раз падает звездочка — кто-то умирает.

— Много сейчас умирает, — односложно и нехотя сказал пожилой солдат.

Он устал. Ему просто не хотелось сейчас ни о чем думать, ни о чем говорить, и Марина невольно вспомнила своего отца. Такой же он немолодой и такой же, наверно, усталый. Только духом он всегда бодр и никогда не унывает. Где же он, доведется ли встретиться?

Нет, Марина не была так одержимо уверена, что непременно встретит на фронте отца и брата. Да и ехала-то она сюда не за этим — просто на фронт. И все же где-то глубоко в душе теплилась надежда, что встретит. Человек ведь не иголка, не затеряется…

Опять остановили переднюю подводу. Опять лейтенант спрыгнул на землю и стал что-то разъяснять задержавшим. Но что-то долго они на этот раз говорили, о чем-то долго советовались. До женщин долетали обрывки фраз: «Прорвали оборону…», «Правый фланг…»

Из всего услышанного Марина поняла, что вроде бы немцы на каком-то фланге прорвали оборону.

Так и вышло. Закончив разговор с военными, лейтенант быстро подошел к телеге, на которой сидели женщины, и сказал:

— Поедем на хутор. Он в семи километрах отсюда. Там выгрузимся, и вам сегодня же придется вернуться на станцию. Подарки бойцам вручим от вашего имени без вас… Это приказ!

На этот раз даже Тачана поняла, что спорить с лейтенантом бесполезно. Не противилась и Ануш. Она только сказала:

— Ну, раз нельзя на передовую, то поедем на хутор…

Теперь ехали они без всякой дороги, по голой степи. Это была даже не степь, а запущенное, не вспаханное весной поле. Оно успело зарасти густеющими сорняками, и теперь они, пересохшие, жестко хрустели под колесами. В темноте в десяти шагах ничего нельзя было разглядеть, и лейтенант шел впереди обоза, неизвестно как выбирая направление. Он все торопил, торопил солдат-возчиков и сам шагал быстро.

Гул канонады все усиливался, а иногда грохало так близко, что вздрагивала земля. Вздрагивали и кони, останавливались, упирались, вылезали из хомутов. Даже они, обстрелянные, казалось бы, привычные к этой адской музыке войны, боялись взрывов, не желали идти дальше. Теперь уже сбоку и, стало быть, на западе, не только было слышно орудийную пальбу, а и видно огненные всполохи, будто там, в кромешной тьме, вспыхивали предгрозовые зарницы.

— Товарищ командир, может, повернем обратно? — догнал лейтенанта Киселев. — Ведь все-таки ценности, народное добро — ив какой-то хутор!

— Рядовой, займите свое место на бричке! — резко оборвал его лейтенант.

Но ни на бричке, ни пешим Киселев не находил покоя. Иногда он совсем куда-то исчезал и догонял обоз растрепанный, задохшийся. Вот и сейчас, как привидение, возник перед телегой, забрался к женщинам.

— Чего ты носишься, чего суетишься? — не вытерпела Марина. — Иди вон лучше к мужикам, поучись, как заряжать винтовку…

Пожилой солдат вытянул назад руку и поощрительно похлопал Марину по плечу.

6

Они так и не доехали до хутора. Где-то далеко и сразу широким охватом возник в ночи легкий урчащий звук. Он с каждой минутой нарастал, усиливался, превращался в отчетливо слышимый гул работающих моторов. Лейтенант безошибочно и наверняка первый уловил этот вроде бы безобидный звук, но продолжал идти, надеясь, что беду пронесет. Но не пронесло…

Он остановил обоз.

— Все ко мне!

Солдаты окружили командира.

— Товарищи! Навстречу движутся немецкие танки! Отойти мы не успеем. Быстро разведите лошадей и все рассредоточьтесь. Задача: остаться незамеченными. Бой принимать в крайнем случае. Женщины останутся со мной.

Танки шли без огней. Гул их заполнил всю степь, и от него содрогалась земля. Солдаты быстро вскочили на свои брички, погнали лошадей в разные стороны. Там и залегли по двое, приготовив к бою винтовки, выложив перед собой гранаты.

Лейтенант долго шел в темноте, выбирая поудобнее позицию. Женщины и Киселев едва подпевали за ним. Наконец набрели на неглубокий овражек, заросший по берегам чахлым кустарником.

— Ложитесь! — приказал лейтенант. И повернулся к Киселеву: — Оружие при вас есть?

— Нет… Мне не дали в военкомате…

— Держите! На всякий случай! — и он протянул ему пистолет.

Теперь слышался уже не только гул, но и лязг гусениц; широко, казалось, от горизонта до горизонта в темноте плясали светляки — это выбивались из выхлопных труб языки пламени. Запахло отработанными газами, соляркой.

— Один, два, три, четыре… восемь… одиннадцать, — вслух считал лейтенант вражеские танки.

— Двадцать… двадцать три… — в такт ему, как давеча звезды, машинально считала Марина и плотнее прижималась к боку матери.

— Кому приказано лежать? — грозно крикнул лейтенант, увидев поднявшуюся