Гортензия в маленьком черном платье - Катрин Панколь

Специально нанятый работник разливает вина, бордо «Шеваль Блан» и шампанское «Рюинар», под внимательным присмотром Грансира. Генри запрещает какому-то невеже курить в помещении. Воздух кипит от голосов, взрывов смеха, звона хрусталя и фарфора.

Елена посадила Гортензию рядом с Робером, а Гэри и Калипсо – рядом с собой. Последняя, казалось, засыпает на ходу от усталости. Елена любовалась, с какой грацией, с каким достоинством она умудряется спать с прямой спиной и легкой улыбкой на губах, как будто она вовсе не спит, а продолжает тайный диалог между скрипкой и фортепиано.

Калипсо постаралась сосредоточиться. Она хотела в полной мере прочувствовать свое счастье, не разменивая его на праздную болтовню и любезные банальности. Она запоминала мелкие подробности, детали, пробовала их на вкус, посасывала, как ментоловую пастилку, ничего потом не забыть, ничего потом не забыть. Время от времени она открывала глаза и улыбалась первому же встреченному взгляду. Потом вновь прикрывала их. Она так устала. Она все отдала. «Abuelo, abuelo, ты обрел вновь свои а”, свои о”?» Она даже не стыдилась, что спит во время приема. У нее больше не было сил. Она вспоминала первые аккорды «Весенней сонаты». И счастье вновь переполняло ее.

Директор школы объявил ей, что в последний год учебы она будет получать стипендию. Больше никаких проблем с деньгами, никаких проблем с деньгами! Эти слова словно укачивали ее, и без того сидящую в полусне.

– Это всего лишь восторжествовавшая справедливость, – процедил сквозь зубы Пинкертон. – Вы давно заслуживали эту стипендию!

Затем она услышала предложение от музыкального агента: сыграть Мендельсона. Вместе с Гэри. Они будут вместе репетировать. «Мендельсон, Малер, нам будет чем заняться!»

Она дремала, совершенно счастливая, а вокруг сменялись блюда: тефтели в томате по-русски, пирожки, мороженое с пралине и десерт «Плавающие острова».

На другом конце стола Марк пытался охмурить Астрид, но она слушала его рассеянно, как он ни старался. «Слишком молодой, слишком чистенький, слишком гладенький, слишком нежный для меня», – говорил ее взгляд.

– Мама запретила мне гулять с музыкантами, она говорит, что это не профессия. Так, развлечение для бездельников.

– Тогда я приду к твоей матери и очарую ее. Ты сводишь меня с ума. Я теперь жить без тебя не смогу.

– Выпей стакан водички, пройдет.

– Какое убогое лекарство для такой великой любви!

– Оставь свои попытки, ты не в моем вкусе. Мне нравятся крутые мужики с большими ручищами, жестокие и порочные, которые вколачивают мне кол в сердце. А ты не из таких.

– Это сильнее меня, как только я вижу красивую девушку, я загораюсь. Но, правда, потом мгновенно ее забываю, в этом мое преимущество.

– И давай. А то ты становишься докучлив.

– Ну тогда одна вещь на прощание: ты можешь потрогать мой нос?

Астрид выпучила глаза.

– Коснуться твоего носа?

– Да, и чуть-чуть потереть по часовой стрелке. Именно так я достигаю оргазма.

– Ты что, сбрендил?

– Я не шучу. Это моя единственная эрогенная зона.

– У парня крыша поехала!

– Вот и нет. В моей стране, в Китае, таких, как я, полно. Но мы не имеем права об этом рассказывать. Это считается антинародной пропагандой. Как и истории про бинтование ног.

– Почему?

– Может негативно отразиться на внешней торговле.

Он с грустным видом опустил голову, и Астрид не понимала, что ей делать: верить ему или уже начинать смеяться.

– Ты и вправду китаец?

– А что, не видно?

– Видно, конечно. Но ты мог родиться здесь от родителей-китайцев.

– Нет. Я родился там. И приехал в Нью-Йорк в два года, но в семь лет меня отправили обратно в Китай. Таков обычай в семье моего отца: внуки принадлежат дедушке по отцовской линии. Ну, я и уехал. Поехал я на корабле, у моих родителей не было денег на самолет. Я спал на палубе, дрожал от страха и холода, хотелось бежать. Не было никакого желания туда ехать.

– Понимаю. Мне бы тоже не захотелось жить в Китае. Там, кажется, все плюют прямо на мостовую, сносят старинные дома, чтобы построить небоскребы, и покупают человеческие органы на рынке.

– Ужас, ужас. Привезли меня к дедушке, который был главой мафии, известной своей жестокостью. Кровожадные звери, татуированные с головы до ног! Кстати, все мое тело покрыто иероглифами, от шеи до кончиков пальцев на ногах.

Астрид вздрогнула и стала вглядываться в соседа, пытаясь что-нибудь разглядеть под белой рубашкой.

– Дедушка научил меня владеть оружием, отрезать носы и уши, не выказывать никаких эмоций: ни волнения, ни радости, ни боли. Иногда он бросал нож в двух миллиметрах от моего лица, а я не должен был сморгнуть.

– Но ты же был ребенком! – воскликнула Астрид.

– Он хотел, чтобы детство мое кончилось, и побыстрей! Я спал на земле, питался муравьями, ходил босой, мылся в лохани во дворе в лютый мороз, колол лед перед домом. А если я отказывался что-то делать или начинал жаловаться, меня отправляли в карцер. И тогда я пил из лужи или лизал мокрую штукатурку.

– Какой негодяй!

– Все-таки это был мой дедушка, – вздохнул Марк. – Он просто хотел поддержать традицию. Мне никогда в голову не приходило его осуждать или критиковать.

– Совершеннейший фанатик!

– В какой-то степени да. Все его боялись. Он мог убить человека одним ударом сабли.

– Ух ты! – воскликнула Астрид, которой начинал нравиться этот дедушка.

– В тринадцать лет я убил в первый раз. Человек отказался платить свою дань. Легкая добыча. Меня привели в какой-то бывший склад, туда же притащили бедного старика, и я уложил его, всадив ему пулю между глаз. Это было просто, человек был жутко напуган, он не двигался. Кажется, он даже обделался. Я подошел, посмотрел ему в глаза и выстрелил. Я не испытывал никаких чувств. И был доволен собой.

– Ух ты! – сказала Астрид, у которой уже не осталось слов, кроме этих.

– Ну к тому же в тринадцать лет ведь не слишком осознаешь, что делаешь?

Астрид не знала, что ответить. Она потрясенно вздохнула.

– Я был вознагражден – получил право на свою первую шлюху. Девушка пятнадцати лет, прекрасная, как заря, и умелая при этом! Я тебе уж не буду рассказывать, какие она проделывала вещи. Словно опытная куртизанка…

– Ух ты! – изумленно повторила Астрид, уже не отводя глаз от Марка.

– Я шел от испытания к испытанию. Я проходил сквозь огненные барьеры, я прыгал с мостов в реки, пил из горлышка по две бутылки водки кряду, я шлепнул одного типа, другого типа. Я спал с одной шлюхой, с другой. У меня был один-единственный друг – мой двоюродный брат, которого дедушка воспитывал вместе со мной. Мы были одного возраста, я его очень любил. Мы вместе спали, вместе тренировались, иногда вместе трахали девок, мы подбадривали друг друга, когда надо было кого-то убить или прыгнуть в пропасть. Когда мне было восемнадцать лет, настал час последнего испытания.

Астрид не сводила глаз с губ Марка. Она схватилась рукой за горло, ей было трудно дышать.

– Мой дедушка сказал, что мне придется убить еще раз. Я пожал плечами и сказал: «Легко». – «Да, но, – добавил он, – ты должен будешь убить его тремя ударами ножа, не больше. И перед тремя судьями. Они будут считать каждый удар. У тебя не будет права ни на один дополнительный удар. И если ты проиграешь, они убьют тебя». – «Легко», – повторил я.

– Ух ты, – сказала опять Астрид, извиваясь на стуле.

Ей захотелось коснуться золотистой кожи этого парня с такой на первый взгляд банальной внешностью. Захотелось попробовать, каковы его губы, его грудь, его член. Она сжала ноги, стараясь унять мурашки в низу живота.

– И тогда я холодно спросил: «И кого же я должен убить?» И дедушка ответил: «Твоего брата». Я хотел заорать: «Нет, нет!», но сдержался. Я сжал зубы и спросил: «А он знает?» Он сказал: «Нет». – «Я должен буду убить его неожиданно?» Он сказал: «Да. Если ты выдержишь это испытание, то станешь полноправным членом нашей семьи. С тобой будут обращаться как с равным, несмотря на твой юный возраст». Ну, я подумал, что у меня нет выбора, что на его месте мог бы быть я, и согласился.

– Но это было не для того, чтобы тебя проверить?

– Нет. Я пришел в большую комнату. Там с потолка свисали цепи, блоки, от стен отставала штукатурка, вокруг были облака пыли. Когда я шел, балки дрожали, я испугался, не упадет ли какая-нибудь мне на голову.

– О-ля-ля! – воскликнула Астрид, обмахиваясь салфеткой и думая при этом: «Надеюсь, он догадается оставить мне свой номер телефона?»

– В глубине комнаты под толстой балкой стоял стол с тремя стульями. На столе – бутылка вина и три стакана. Мой двоюродный брат играл с мячом, пытался забросить его в корзину. Он встретил меня широкой улыбкой. Я дружески хлопнул его по плечу и увидел, как входят три судьи. Три жирных, лысых человека, одетые в черные одежды с тремя красными полосками и золотым драконом, который был эмблемой клана. Каждый нес на боку саблю. Они прошли и сели, не произнеся ни слова. «Кто эти типы?» – спросил брат. «Понятия не имею», – ответил я. Три человека расселись за столом. Один из них стукнул металлической линейкой по стакану воды и сказал: «Вперед, парни!» Мой кузен посмотрел на меня и расхохотался. Я достал из рукава длинный острый нож. Он посмотрел на меня и закричал: «Нет, нет!» А я вздохнул: «Прости, старина: или ты, или я». Он умолял, плакал. Я отвернулся, тогда он бросился к моим ногам с такой стремительностью, что… Нет, ты мне не поверишь!