Джереми Полдарк - Уинстон Грэм

Коротышка прыгнул вперед, нож Джуда сверкнул в лунном свете, но не успел тот повернуться, как высокий занес тяжелую дубинку и со всей силы опустил ее на голову Джуда. На секунду выглянула луна, а потом колени Джуда подогнулись, и он рухнул ничком в кромешную тьму.

Когда Пруди услышала, что мужа убили, то издала пронзительный крик и бросилась наружу, где в первых лучах солнца к ней приближалась процессия женщин. Два старых мусорщика, Изекииль Скейвен и Сид Бант, нашли тело в канаве у обочины дороги, шахтеры притащили доску и понесли его в последний путь домой. Никто не знал, действительно ли нападавшие хотели его убить, или организм так ослаб за годы пьянства, что Джуд не пережил ночь после нанесенного удара. Все полагали, что мотивом послужило ограбление. Схватили двоих калек-моряков, пробиравшихся вдоль побережья к Сент-Ивсу, с ними обошлись бы жестоко, если бы те не доказали, что провели всю ночь в скромном домишке преподобного Кларенса Оджерса.

Росс не позволил Демельзе пойти, но сам сходил и выразил соболезнования Пруди. Неким странным образом Джуд стал непременным атрибутом его жизни, а не просто соседом. Хотя в последнее время они редко виделись, Росс всегда помнил о существовании Джуда — вечно ворчащего, пьяного, самоуверенного в своей неловкой и виноватой манере. Мир без него уже не будет прежним.

Росс сказал кое-что из этого Пруди, которая сморкалась в пыльную красную тряпку, когда-то принадлежавшую Джуду, и призналась Россу в своих подозрениях, что смерть Джуда — результат случившегося в Бодмине, потому что с тех пор он словно повредился в рассудке, будто вечно чего-то ожидал. И вот пришло отмщение. Росс ничего не сказал, а просто задумчиво смотрел в окно, размышляя над такой вероятностью. Так и не дождавшись ответа, Пруди сдалась и сказала, что в чем бы ни коренилась причина, Боже ты мой, она не знает, как теперь жить, когда его нет. Ее кузина их Марасанвоса, явившаяся разделить одиночество, шмыгала носом в углу, вытираясь рукавом.

Тело положили под навес, куда из одноэтажной хижины с двумя комнатами вела задняя дверь, и поглядев на бывшего слугу пару минут, Росс вернулся к хлюпающим носами женщинам и спросил, нужна ли в чем его помощь.

— Мы собираемся похоронить его в четверг, — объяснила Пруди, волосы падали ей на лицо, как лошадиный хвост, — и я хочу устроить погребение, как полагается. Он всегда любил самое лучшее, и мы должны ему это дать, правда ведь, Тина?

— Ыыы, — ответила Тина.

— Он был настоящим человеком, наш Джуд, — сказала Пруди. — У нас были взлеты и падения, конечно же, временами он бывал редкостным старым пердуном, но это не считается. Он был моим стариком, а теперь помер, зарезан в ночи в спину. Жуткая, жуткая мысль.

— Если вы сообщите мне время похорон, я приду в церковь, — сказал Росс.

— Нед Ботрелл мастерит гроб. Я хочу, чтобы всё было подобающе, как для джентльмена, вот как. Будут петь гимны и всё такое. Мистер Росс.

— Что?

— Скажите мне, что я поступаю правильно. Давеча, когда мы ложили его, чтоб всё было как следует, я пошла вытрясти его кисет с табаком — он ходил с ним повсюду, вот ведь повезло, что в четверг не взял — и вот я пошла его вытрясти, и разрази меня гром, но тут как посыпались золотые соверены по всему полу, как мыши перед котом. Их было пятнадцать, а я ничегошеньки об этом не знала! Откуда он их надыбал, Господь знает, контрабандой, небось, но что меня мучает, так это правильно ли будет потратить это золото на его похороны.

Росс выглянул в открытую дверь.
— Теперь это золото твое, Пруди, делай с ним, что хочешь. Всё его имущество перешло тебе, но ты можешь найти деньгам и лучшее применение, чем растратить их на роскошные похороны. Пятнадцать фунтов — неплохие сбережения, на них ты прокормишься и приоденешься, хватит надолго.

Пруди почесалась.
— Джуд хотел бы приличных похорон. Всё дело в приличиях, мистер Росс. Чтоб мне пропасть, ежели не так. Мы должны устроить старику подобающий уход. Разве не так, Тина?

— Ыыы, — ответила Тина.

Глава десятая

Подобающий уход Джуда начался в два часа пополудни, за день до самих похорон. Пруди вложила всю свою скорбь в эти приготовления, и в большой комнате хижины воздвигли стол из старых ящиков. Другие старые ящики за пределами дома служили стульями и столами для тех, кто не смог протиснуться внутрь. А таких было множество, пока вечерний ливень не прогнал их прочь.

Пруди, как главная скорбящая, смогла набрать достаточно черной одежды, чтобы устроить впечатляющее представление. У ее кузины имелись черные кожаные чулки, а Пруди состряпала юбку из купленного в лавке тетушки Мэри Роджерс отреза саржи. Собственную старую черную блузку она украсила траурными четками и кусками драного кружева, а Шар Нэнфан принесла черную вуаль. В этих одеяниях Пруди трудно было узнать, она восседала на почетном месте во главе стола, не пошевелившись во время всего обеда, ее сопровождали кузина Тина, Шар Нэнфан, миссис Заки Мартин и еще несколько женщин помоложе на дальнем конце стола.

На поминки пригласили и преподобного мистера Оджерса, но тот вежливо отказался, так что почетное место рядом со скорбящей вдовой отдали Полу Дэниэлу, старому другу Джуда. С другой стороны сидел констебль Вейдж, ведущий расследование убийства, также присутствовали Заки Мартин, Чарли Кемпторн, Седовласый Скобл с Джинни, Нед Боттрелл, дядюшка Бен и тетушка Сара Трегиглы, Джек Кобблдик, братья Карноу, тетушка Бетси Тригг и еще пятнадцать или двадцать прихлебателей.

Обед начался в два часа пополудни с большого глотка бренди, а потом все принялись пить и жевать с такой скоростью, словно нельзя было терять ни минуты. Поначалу великолепная вдова ела не с такой охотой, как остальные, поднося пищу под вуаль. Но когда бренди пробудило ее жизненные силы, она откинула символ скорби и стала уплетать за обе щеки вместе с остальными.

К пяти часам первая часть обеда была закончена, а к закату многие женщины стали расходиться, им следовало позаботиться о своих семьях, и число людей в комнате уменьшилось до пары десятков. Это всё равно было вдвое больше, чем следовало, чтобы нормально дышать в душегубке, наполненной дымом от очага и трубок. Кувшины с бренди, ромом и джином ходили по кругу, для вкуса к ним добавляли сахар и воду. Теперь начали петь псалмы. Дядюшке Бену Трегиглу, как старейшине церковного хора, доверили руководить, а Джо Пермван наигрывал на скрипке, словно царапал ржавый металл. Они спели все псалмы и хоралы, что знали, и еще некоторые, которых не знали, а потом перешли к патриотическим песням. Четыре раза спели «Боже, храни короля» и дважды «Пусть Трелони умрет», и еще несколько слишком пикантных песенок, если смотреть в более формальном свете.

Но теперь никто не чувствовал, будто присутствует на официальном мероприятии, а меньше всех Пруди, с сияющим, как штормовой фонарь, носом. Ее уговорили встать и исполнить песню с таким припевом:

«А когда он помер и закрыл глаза,

То больше денег не видал никогда».

Тогда тетушка Бетси поднялась и изобразила свой знаменитый танец, закончив его на коленях у констебля Вейджа. Возгласы, которыми их встретили, поникли до стыдливой тишины, когда все поняли, что пара пересекла границы приличия.

Пруди сунула ноги в домашние тапочки и снова медленно поднялась.

— Мои дорогие, дорогие друзья, — сказала она, — молю, не обращайте на меня внимания. Не смотрите на мою скорбь. И не обращайте внимания на старика, лежащего вон там, которого завтра закопают. Это только наше личное с ним дело. Вам нет причин вести себя тихо, как мышки, только из-за этого. Ешьте, пейте и делайте, что душе угодно, не его это дело, как я поступаю с евонными деньгами, когда он отправляется в вечный сон, — она передернула могучими плечами и окинула всех сердитым взглядом. — И вообще, как это он столько лет мог прятать от меня золотишко. От собственной жены! Ну почти что от жены, разницы никакой.

Чарли Кемпторн хихикнул, но констебль Вейдж торжественно ткнул его по ребрам и покачал головой — не время и не место демонстрировать вульгарное веселье.

— Всю мою благословенную жизнь, — сказала Пруди и икнула, — он был моим светочем, моим стариком, если хотите знать правду. Старым тощим котярой. Пройдохой, каких поискать. Гроша ломаного не доверишь. Но такой уж он был, кто спорит. Такой уж он был, мой старик.

Пол Дэниэл шмыгнул носом. После мгновений веселья и выпитого спиртного все стали сентиментальными.

— А как говорил, когда напьется! Говорил! Мог бы проповедника перещеголять в любой день недели, даже в воскресенье. Но уже многие месяцы был не в себе. Это всё с ним сделали эти грязные лживые воры и убийцы. Он прям угасал. Вон оно как. Джуд прожил трудную жизнь, и под конец это сказалось.

Она резко села, не успев закончить, потому что колени подогнулись. Констебль Вейдж встал. Когда его не призывал долг службы, он работал колесным мастером.