НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА - Дмитрий Альперов

Приготовления к номеру были очень сложные, а длился он всего несколько секунд.

Первый день гастролей Генриксона был неудачен. Он неправильно установил свою конструкцию и вылетел в места для публики. На второй день он провел номер прекрасно, но конструкция его мешала исполнению конного номера.

Из пантомим шли: «Зеленый чорт», «Фра-Дьяволо», «Космополит» и «Жизнь мексиканских фермеров».

Весь январь сборы были приличные. Наступило 28 января, день объявления русско-японской войны. У отца в записной книжке лаконическая запись: «Царский манифест о войне». Привожу дальше ряд записей[30].

«31 января. Манифестация по всему городу. Молодежь с музыкой и флагами. У нас представление прервано манифестантами. После троекратного гимна, исполненного оркестром, толпа отправилась дальше.

1 февраля. Первый раз в жизни видел манифестацию по поводу войны; зрелище грандиозное.

5 февраля. Впечатление войны сильно отразилось на сборах».

Весь двухлетний период русско-японской войны материальное положение было очень тяжелым. Я думаю, отец не раз пожалел, что ушел от Никитиных и что в такое время ему приходилось скитаться с семьей из города в город, переходя из цирка в цирк.

В Одессе цирк поставил патриотическую пантомиму «Подвиг рядового Рябова». Сделана она была скверно, наспех. Успеха не имела. Настроение у всех было подавленное. Публике было не до цирка и его представлений. Из переписки отца с его друзьями-артистами видно, что в других городах часто было хуже, чем в Одессе.

Война же, несмотря на манифестации, была непопулярна.

Девинье, чтобы поправить дела цирка, выписал чемпионат французской борьбы во главе с Збышко-Цыганевичем и турком Кара-Али.

Но и борьба сборов не делала.

В марте мы с цирком Девинье переехали в Николаев. Семья наша недолго прожила в Николаеве. Наступало лето. Отец решил один остаться в Николаеве, а нас послать обратно в Одессу, чтобы мы могли покупаться в лимане. Мы прожили без отца в Одессе два месяца. В это время отец с цирком Девинье переехал в Херсон, и мать перевезла нас всех в Херсон к отцу.

По приезде мы узнали, что у отца много неприятностей. Девинье не платил артистам жалованья. Когда отец начал настаивать на выплате, впутался почему-то Бернардо и сказал Девинье, что отцу деньги не нужны, что он может подождать. Отцу этот бестактный и нетоварищеский поступок не понравился, и он решил, что работает с Бернардо последний сезон.

Все приезжавшие в цирк артисты, а также те, с которыми отец переписывался, говорили и писали о тяжелом материальном положении цирков. Директора жалованья не платили, артисты часто буквально голодали.

Хорошо было только на Дальнем Востоке. Там деньги лились рекой. Отец получил письмо от артиста Брассо. Брассо писал, что директор маленького цирка Боровский за два месяца работы на Дальнем Востоке стал богачом. Цирк его переполнен, несмотря на высокую расценку мест. Галерка стоит три рубля. Писал, что артисты там очень нужны и что, если отец хочет, пусть приезжает как можно скорее.

Мать, узнав о письме, стала плакать, объявив, что отца одного ни за что не пустит. Отец решил не ехать.

Новых антре он с Бернардо не делал. Времени у него было довольно, и он решил серьезно заниматься гимнастикой со мной и Костей. Мать нас очень жалела и не давала отцу слишком утомлять своих мальчиков. Отец ворчал, что в мои годы он сам себе хлеб зарабатывал.

Сборы в цирке все время были плохие. Жалованье артисты получали с трудом, частями по десять — пятнадцать рублей. Отец заявил Девинье, что так дальше он работать не может, что десятого июля он уходит из цирка. Он решил ехать в Москву и там попытаться устроиться или на работу соло, или же подыскать себе партнера.

1 июня я и Костя пошли гулять в парк. Возвратившись оттуда мимо цирка, мы увидели около него много народу. Из разговоров мы узнали, что под галеркой нашли мертвым реквизитора цирка Антона, который уже дней пять не являлся на работу. Стали опрашивать всех, кто видел его последний раз, и выяснилась следующая история.

В цирке шла пантомима «Медведь и часовой». Роль медведя исполнял обычно кто-нибудь из артистов. В конце пантомимы медведя убивают и на ружьях уносят. На этот раз никто из артистов не хотел играть медведя, так как было очень жарко. Тогда реквизитор Антон сам надел шкуру и бутафорскую голову и пошел на манеж изображать медведя. В него выстрелили из ружья, им самим перед тем заряженного, патрон дал осечку, тогда стрелявший вынул запасной патрон, зарядил им ружье и выстрелил еще раз. Медведь упал, его положили на ружья и унесли. Шутя они бросили его под галерку и, не дожидаясь, пока Антон встанет, разбежались. На следующий день реквизитора никто не хватился. Вечером он был не нужен, так как шла борьба.

Антон часто запивал, иногда в свободное время на несколько дней уходил на охоту.

Через несколько дней почувствовали в цирке какой-то тяжелый запах. Девинье решил, что артисты устроили под галеркой уборную и вывесил соответствующее объявление, угрожая штрафом в десять рублей. Запах становился все сильнее, на него стала жаловаться публика.

В это время костюмерша произвела проверку костюмов и увидела, что нет шкуры медведя. Она обошла все уборные, — шкуры не было. Тогда она сказала об этом жене Девинье. Та ответила, что знать ничего не хочет и что шкура должна быть найдена; если же шкура не найдется, то стоимость ее будет вычтена из жалованья костюмерши.

Шкура была дорогая, жалованье — маленькое, и испуганная женщина стала просить кучеров помочь ей обыскать все помещения и закоулки цирка. Начали искать. Один из кучеров полез под галерку с огнем и там нашел шкуру. Она показалась ему слишком тяжелой, он позвал другого кучера на помощь. Только они тронули шкуру, как от нее пошел совершенно невероятный запах. Вытащили шкуру и увидели в ней уже почти разложившийся труп Антона. Вызвали полицию. Полицейский врач установил, что Антон убит прямо в сердце картечью. Смерть была моментальной. Стали рассматривать оставшиеся запасные патроны, они были тоже заряжены картечью. Патроны заготовлял и давал артистам сам реквизитор. Наверное, он впопыхах что-то перепутал и в результате погиб так нелепо.

Шестого июня в три часа дня отец послал нас с Костей в цирк за туфлями. Уже издали мы увидели, что из цирка торопливо выводят лошадей. Когда же мы подошли ближе, то услышали шум, суету и крики. Какой-то человек бежал нам навстречу и кричал: — Цирк горит!.. Цирк горит!..

Из здания цирка валил дым. Мы бросились опрометью домой и разбудили отца, отдыхавшего после обеда. Отец как был, в нижнем белье и ночных туфлях, бросился к цирку. Мать побежала за ним с одеждой. Мы, конечно, помчались за ними.