НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА - Дмитрий Альперов

Вечерние балаганы всегда были полны. Мелкие балаганы давали только утренние представления. Их материальное благополучие зависело от работы на раусе. Чего только они ни выдумывали, чтобы заманить публику.

«Народный дом Гордея Иванова» был, как сказано, тот же балаган. Сам Гордей был талантливый антиподист. Работал он сам и его два сына шести и семи лет. Втроем они проделывали сложные трюки, очень нравившиеся публике. Брат Гордея был санжировщик, или ручник, то есть показывал фокусы, основанные на ловкости руки. Были у него и механические фокусы, привезенные им из-за границы.

Гордей разъезжал со своим «Народным домом» по всем ярмаркам, но зимовал всегда в Орехово-Зуеве. Орехово-зуевские рабочие его очень любили и охотно посещали его представления. Один сын его — фокусник, переменил фамилию Иванов на Гарди. Другой сын — Леонид Иванов, мой друг детства — был одним из лучших дрессировщиков мелких животных, особенно обезьян.

Леонид Иванов умер в начале 1936 г. До самой смерти он хранил портсигар отца. На нем надпись: «Гордею Иванову от орехово-зуевских рабочих».

Особенно ценили рабочие гордеевский хор, которым управлял он сам. Гордей не любил «цыганщины», он был ценитель и знаток русской народной песни. Хор у него был большой и выступал в богато расшитых русских костюмах. Певчие у него были отличные.

Позже у него занимались с хором два хормейстера, но дирижировал им всегда он сам.

Цирк Никитина был большой конкуренцией балаганам. Стоял он на самом видном месте ярмарки. Программа была, как я уже упоминал, первоклассная. Однажды управляющие Никитиных на торгах упустили лучшее место для зверинца. Приехал Аким Александрович, распушил их и приказал, чтобы первое место было за ним. Поднажали управляющие, где надо было, и Никитинский зверинец остался на прежнем месте. Балаганщики разобиделись на Никитиных и решили конкурировать с ними. В один из воскресных дней, когда в цирке был объявлен утренник, к цирку и к зверинцу, со всех сторон пошли на ходулях наряженные балаганные артисты.

Это было красочное зрелище.

Ряженые на разные голоса восхваляли программу своих представлений и зазывали публику в балаганы. Кричали о снижении цен на билеты до десяти копеек. Шествие состояло человек из шестидесяти. Балаганы мобилизовали свои лучшие артистические силы, выпустили наиболее талантлиых закликал, и все-таки повредить Никитинскому цирку и зверинцу такой парад на ходулях не мог. У Никитиных была своя публика и своя годами установившаяся репутация. "Работа на Нижегородской ярмарке давала им огромные барыши, и все платежи и расчеты производились всегда после ярмарки.

Наконец, ярмарка в Нижнем оканчивалась. Пустел Самокат. Закрывались и запирались ярмарочные помещения. Свертывались балаганы. Снимался и уезжал цирк.

Обычно из Нижнего цирк перекочевывал в Иваново-Вознесенск. Каким-то нелепым, правда, продолжением Нижегородской ярмарки была непосредственно за ней открывавшаяся ярмарка в Иваново-Вознесенске. Говорили полушутя, что всю ту заваль, которую не удалось сплавить с рук в Нижнем, везли в Иваново-Вознесенск. Артисты же называли эту поездку «Сахалином» или «ссылкой», и отчасти они были правы.

Для ярмарки была отведена за городом громадная немощеная площадь. Постройки были временные, сбитые и сколоченные наспех. Если лето было дождливое, то грязь на площади стояла непроходимая. Ночью пробирались по ней с большими фонарями, а то можно было увязнуть в грязи по колено. Жить артистам приходилось далеко от цирка. Комнаты были плохие и славились обилием клопов. Двадцать пять дней работы в этом городе казались вечностью. И конца пребывания там ждали, как освобождения.

Кроме цирка, туда переезжала большая часть балаганов. У Гордея Иванова в Иваново-Вознесенске было выстроено фундаментальное здание с комнатами для артистов.

Цирк был деревянный с железной крышей. Во время дождя шум стоял такой, что слов с арены публика не слышала. В уборных было холодно. Все ждали с нетерпением конца гастролей, и радостное оживление царило среди артистов, когда Никитины решили после Иваново-Вознесенска ехать в Тифлис. Тифлис любили все.

Переезд наш совершился без всяких осложнений. Тифлисский цирк был-каменный, и стоял на Головановском проспекте. Посещался он преимущественно людьми небогатыми: Галерка почти всегда бывала переполнена, а партер часто пустовал. Перед началом представления галерка вела себя неспокойно и бурно проявляла свое нетерпение. Вернее — не галерка, а галерки, потому что их было две: маленькая и большая. Неожиданно на весь цирк раздавалось: «Большая галерка спит — рыжего давай!» Или — «Маленькая галерка спит — музыку давай!» Реакция зрителей на представление была очень сильной, и возгласы одобрения, поощрения или порицания (порою нецензурного свойства) раздавались непрерывно. Артистов публика очень любила. Стоило артисту появиться в духане, как его наперерыв старались угостить. Никогда не позволяли артистам платить за себя, так как считали нас гостями.

Впрочем, имеено в Тифлисе почему-то были нередки несчастные случаи с артистами. О двух таких случаях я хочу рассказать.

В цирке Никитиных работал укротитель Турнер со своим любимцем, огромным львом Цезарем. Турнер очень дружил со львом. Часто, когда бывал навеселе, залезал к нему в клетку и там спал, спасаясь от жены, которая, когда он напивался, била его туфлей. Жена подходила к клетке и ругала мужа, а он показывал ей кукиш и говорил: «На-ко, выкуси, не достанешь!» Если кто-нибудь в шутку пробовал ударить Турнера, лев волновался, рычал и бросался на железные прутья клетки, словно желал защитить своего друга. Однажды лев ободрал себе лапу. Турнер бритвой срезал ему болтавшийся коготь и присыпал рану йодоформом. Лев во время операции не шелохнулся. И вдруг, при таких отношениях человека и зверя, на глазах публики произошел следующий трагический случай:

Турнер обычно кончал свой номер тем, что ставил льва на тумбу передними лапами, заставлял его открывать пасть и вкладывал ему в пасть свою голову. Этот трюк он проделывал много лет каждый вечер. И вот однажды, когда голова Турнера была в пасти льва, лев судорожно закрыл челюсть, зажал и смял голову Турнера. В первый момент никто ничего не понял. Лев вытолкнул голову, тело Турнера несколько мгновений стояло, потом рухнуло на пол. Лев наклонился и стал лизать окровавленное лицо и руки своего укротителя. В цирке началось неописуемое волнение. Толыко при помощи полиции удалось очистить амфитеатр от зрителей. Но публика не уходила и толпилась у цирка. Ни артисты, ни администрация ничего не понимали. Лев не проявлял особого беспокойства.