Девочка-медведь - Софи Андерсон

— Не получается, — стонет Елена, стараясь поймать на прицел сердце Змея. Потом, недоуменно хмурясь, опускает лук и вглядывается в тёмный комочек почти под ногами у Змея. Там движется что-то маленькое.

— Мышеловчик! — кричит Елена. — Назад! Вернись!

Тут до меня доходит, что Мышеловчик уже не лежит, свернувшись у меня за ухом, а стоит перед Змеем и, мало того, энергично разминается, выворачиваясь туловищем то так, то этак.

— Мышеловчик! — ору я во весь голос. — Сюда, живо!

Но он только улыбается. И начинает свой боевой танец.

Глава 29. Боевой танец Мышеловчика

Мышеловчик взмывает в высоком прыжке. Спина изогнута дугой, лапы растопырены. Едва коснувшись земли, он начинает плавно раскачиваться, завязываться затейливыми узлами и развязываться. Прыгает вперёд-назад и из стороны в сторону, на мгновение замирает, устремляя пристальный взгляд на Змея, потом возобновляет череду бешеных наскоков-отскоков, передних и задних сальто.

Его шёрстка блестит, отсвечивая в пламени Змея оттенками от бронзового и ржаво-красного до глянцево-золотого.

Три остромордые башки плавно раскачиваются на длинных шеях, следя за движениями Мышеловчика. Огонь, бушующий в теле Змея, опадает. Мышеловчик прыгает и кувыркается, изгибается, кружит на месте, ходит колесом, своей круговертью наводит гипноз на Змея.

Меня тоже завораживает его танец, мысли уплывают куда-то вдаль. Хотя Мышеловчик движется в дёрганом ритме, я не в силах отвести глаз от его миниатюрной фигурки. Меня одолевает сонливость, мышцы наливаются тяжестью, веки сами собой опускаются.

Змей растягивается на земле и не шевелится. Его сердце, как на ладони видное в рассечённой груди, медленно отсчитывает удары. Мои глаза мгновенно распахиваются.

— Самое время для точного выстрела, — шепчу я.

Елена поднимает лук. Щурит глаза, прицеливается…

Я задерживаю дыхание. Она не может промахнуться.

Тенькнула тетива, отправляя стрелу в полёт, и та летит точно в сердце Змею…

Моя пасть раскрывается в предвкушении.

Время замедляется. Я быстро-быстро мигаю и вдруг понимаю, что не время замедлилось, а сама стрела. Она зависает в воздухе, не долетев какой-то пяди до сердца Змея. Древко стрелы сгорает и отваливается, лишь наконечник парит среди языков пламени, словно лишившись силы продолжать полёт к цели.

Змей, встряхнувшись, выходит из транса, его пламя вспыхивает ярче. Единственный зрячий глаз скашивается к наконечнику стрелы, который воткнулся в грудь, но не так глубоко, чтобы поразить сердце. Змей рычит от ярости и пытается когтями вырвать наконечник, но тот не поддаётся. В злобе и отчаянии Змей извивается всем телом, потом, задрав все три башки, изрыгает в тёмное небо потоки пламени с шипением и грохотом фейерверка.

Ветви Липового дерева на вершине вулкана занимаются огнём и трещат. Те, что потоньше, падают на землю, рассыпая во все стороны снопы искр. Юрий отшатывается и подвывает от страха.

— Отступайте на корабль! — выкрикиваю я, когда очередная пылающая головешка падает прямо под копыта Юрию. Но тот и так уже во всю прыть улепётывает, Елена, сидя на его спине, крепко держится за его шею. Я переступаю через раскалённую дымящуюся ветвь и ищу взглядом Мышеловчика. Он стоит на задних лапках и не отрываясь глядит на засевший в груди Змея наконечник стрелы.

— Мышеловчик! — ору я, но в тот же миг он делает прыжок, целясь в крохотный, ослепительно сияющий треугольник.

Его оскаленные зубки блестят, губы вывернуты наружу, и вид у него сейчас свирепей, чем у разъярённой росомахи. Он разводит лапки, чтобы приземлиться на наконечник, но Змей резко разворачивается, и в следующий миг прямо перед Мышеловчиком разверзается чудовищная пасть, утыканная длинными, синеватыми с прозеленью клыками.

— Нет! — Я бросаюсь в раскалённое нутро Змея, чтобы выхватить Мышеловчика. Но Змей смыкает челюсти, Мышеловчик исчезает в огне, а сожравшая его башка расплывается в довольной ухмылке.

Во мне вскипает ярость. Я всматриваюсь в Змея до тех пор, пока глаза не находят наконечник, как далёкая звезда, испускающий льдисто-голубой свет. Я прорываюсь сквозь жалящие языки огня, пока не ощущаю лбом леденящий холод наконечника. Толкаю его, заставляя войти глубже, ближе к сердцу Змея. Но чем сильнее давлю на него, тем больше он сопротивляется. Вокруг пляшут языки пламени, чувствую запах своей горелой шерсти.

Змей оглушительно рычит, и у меня дрожат барабанные перепонки. Я зажмуриваюсь, раскрываю пасть и рычу в ответ. Кажется, что мир в ужасе замирает. Но только не наконечник стрелы — наоборот, он входит чуть глубже. Я ещё сильнее пихаю его, проталкиваю вперёд. Мышцы натянуты как струны, острое основание треугольного наконечника больно вдавливается мне в лоб, прорезает кожу. Наконец остриё наконечника достигает сердца Змея… и всё тонет в ослепительно-белом взрыве.

Я почти захлёбываюсь ледяным воздухом, в одно мгновение утратившим весь свой жар. Морозные ветры со всех сторон хлещут меня, сбивают пламя с моей шерсти, метель бросает мне в морду пригоршни белейшего, ослепительного снега. Я щурюсь, чтобы разглядеть поверженного Змея, и у меня на глазах три его башки с заострёнными клыками и раздвоенными змеиными языками обращаются в лёд и снег. Чудовище глядит на меня, а его пять незрячих и один зрячий, ещё светящийся глаз меркнут, превращаются в мигающие бельма. Змей, только что полный ярости, теперь хладен и тих, как глухая зимняя ночь. Он парит в воздухе облаком танцующих снежных хлопьев, потом распадается на части и клоками уплывает прочь, точно струйки дыма из печной трубы.

Змей повержен, но мне не до ликования. Мысль о Мышеловчике терзает и точит меня. Я зову его, ищу под снегом, лихорадочно втягиваю ноздрями воздух в отчаянной надежде унюхать знакомый запах пыли с примесью землистых ноток мускуса.

Вверху трещит и крякает Липовое дерево. Часть ветвей ещё объята огнём, раскалённые искры дождём сыплются на землю.

— На помощь! — скрипуче взывает над головой чей-то низкий старческий голос.

Но это подождёт: сейчас мне главное — отыскать Мышеловчика. Паника накрывает меня, потому что я нигде не вижу его, не чую запаха. Всё вокруг засыпано снегом и пеплом, осколками льда и хлопьями сажи — невероятным смешением раскалённого и ледяного, чёрного и белого.

Где-то внизу отрывисто тявкает Иван:

— Янка, сюда! Мышеловчик здесь.

Я со всех лап несусь на голос Ивана, и моим глазам предстаёт крохотное тельце Мышеловчика, свернувшееся комочком в сугробе. Я подбегаю, легонько толкаю его мордой. Тело холодное как лёд, шубка целиком побелела, сравнявшись белизной с окружающим снегом. Лишь самый кончик хвоста по-прежнему отливает бронзой.

— Мышеловчик!

Снова подталкиваю его носом, и невыразимое облегчение волной окатывает меня, когда я чувствую, что он дрожит.

— Просыпайся скорей. Погляди-ка на свой зимний