Недиалог - Надя Алексеева

Пошла гулять с путеводителем по Новому Белграду. Это район так называется, раньше тут болота были, ну, раньше, когда у нас «Иронию судьбы» снимали. Теперь Новый Белград, суд, почта – все удовольствия. Топаю, а у самой на душе точно каша пригорела – и есть не будешь, и новую варить некогда уже, и выкинуть, ну вот куда горячую, прожжет еще мусорный пакет… Вонять будет… В общем, зашла в церковь. Свечи лежат как у нас, цены подписаны, о своем думаю. Дайте за сорок. Одну. А тетка говорит спокойно: едну, четырдесять. Укоряет. Понаехали, а язык выучить не удосужились. На мои шорты ей и впрямь плевать. А я давай кружить по церкви, во все пределы тыкаться – подсвечников нету. Оказалось, свечу на улице ставить надо, там такой двухэтажный металлический свечной домик. Как в поезде: кто живой – на верхнюю полку, кто уже не очень шустрый-бодрый – на нижнюю. Лучше сразу покупай полку по себе. Кто захочет с тобой в вагоне меняться? Задумалась, куда ставить, ведь соседка выглядела… Но с другой стороны, у них, как кто покинет наш грешный мир, листовку печатают и клеят на подъезд или на столб возле дома: так, мол, и так, помер такой-то, увы (по-сербски «на жалост»), плюс даты жизни и черно-белое фото. У нас только пропавших собак на столбах ищут. Вроде не было листовки. Или была, а я перестала пытаться прочесть.

Может, уже не хочу понять, а не «не понимаю»?

Разломила я свечу пополам, фитили пережгла, загорелись – на обе полки соседку приткнула. Ладно. Полáко[14]. Тут так говорят. Упал – полако, вспылил – полако, на работу – полако, с работы – желательно до заката успеть.

Переодела я штаны, прихожу в суд – все на меня таращатся. На мои штаны, будто они кровью замызганы. А на почте посылки-то нет. Женщина за стойкой сидит такая, с начесом, и на оправе очков по бусине. Объясняет-объясняет-объясняет. Вторая подключилась – на стеллажи сзади кивает, как прораб, оцени, мол, нашу работу, как мы всё красиво разложили. А я в свой номер тычу: испорука брой. Деньги эти сальные, чужие, достала. Охранник пришел – запомнил меня, наверное, подумал: я в пылу эксгибиционизма затеяла дебош. Решил, я все-таки штаны снимаю, пугаю женщин. Вдруг на английском, таком, знаете, индийском, самом понятном, мне говорит: ты что, не видишь, тут только письма? Посылки в суд нельзя по безопасности.

Я говорю: а сибирская язва? ее письмами рассылали как раз. По-русски говорю зачем-то и зачем-то вслух. Охранник мигнул тетке в бусинах: она канцелярский нож под стол прибрала, – а меня до двери проводил.

Я, говорю, сама боюсь террористов, они непредсказуемы, и им за это ничего не будет. Вот это меня бесит. Он тебя взорвет, и его, может, даже не посадят. Раздражает последнее. Хватаю охранника за руку: раздражает, говорю, что события не связаны логикой, ну никакой завалящей ниткой не сшиты. Вот вы телик смотрели, когда я проходила, вы понимаете, что вообще происходит?

Обругал он меня. Псовка. Так зовется сербский мат. Материться (запишите, блеснете в компании): псо-ва-ти-сэ. Собачиться, в общем. Притом, что собак сербы обожают и почти не теряют, судя по столбам. Или столбы умершими оккупированы.

Тащусь я как-то из магазина, посвежело к вечеру, на лужайке у суда сидят две секильки. Так мой папа называл полуголых малолеток. Джинсы съехали, а сверху топы, так и сидят поясницами наружу. Копаются в клумбе. Я думала клад, ну вы понимаете. Мои ученики меня просветили про то, как и что. Но не у суда же… Вдруг одна визжит и показывает второй травинку: клевер-четырехлистник. Вторая, не будь дурой, прямо из руки – цап! – и зажевала. Пока они в волосы друг другу вцепились с той самой псовкой, я желание загадала. Не спрашивайте. Не скажу, не сбудется.

(Смотрит вокруг.)

Может, нас таких много, непонимающих, а?

(Ждет. Никто ей не отвечает.)

На пробежке на набережной прямо номера вывели кислотно-салатовым. Номера барок, значит. Дебаркадеров. 40 и стрелочка, 41 и стрелочка, 42 и стрелочка. Ни одного не пропустили, я бежала-смотрела. Радовалась, что хоть что-то понимаю. Спасибо арабам, придумавшим цифры: муж говорит, что их в Индии изобрели, а я не согласна. Арабы донесли до нас, объяснили, как пользоваться. Есть даже какая-то тема, чтобы углы считать: например, в девятке, если ее нарисовать, как в индексе, да еще хвост вывести закорючкой островерхой, будет девять углов. А ноль, я где-то читала, называют ангелом. Действительно выглядит как выход. Шагнул и затянуло в него. Так вот, бегу по набережной, барки считаю. Тут на воде и хостелы, и рестораны. Свадьбы на барках празднуют по выходным. На одной красиво вход шариками отделан и написано: «Милош и Драгана». А внутри арки из шариков проход на барку, овальный, как тот самый ноль. Темнота овальная. Ангел. Затянул он меня, прям в лосинах-олимпийке, хорошо хоть кроссовки новые и в тон. Стою у входа, там официанты снуют, скатерти белые, бокалы на столах. Оглядываюсь оттуда на набережную, а там я дальше промчала: кроссовки, лосины, хвост высокий собран, нос в профиль утиный. Правой косолаплю чуть, это в маму. Убежала…

Жених ко мне подходит, а может, шафер, цветок в петлице. Красивый, как бог, только ростом мне до плеча. Я коленками чуть присела, чтобы вровень как-то быть, не знаю, у меня муж высокий, вроде так правильнее, чтобы я на него снизу вверх смотрела. У него фотографии любимые те, где я снизу вверх смотрю. Раньше, когда знакомились, было не так. Там так не было.

Решила немой прикинуться. А как объяснить парню: кто я?

Жених/шафер бабку какую-то позвал: та глядит на меня, глядит, потом до щеки дотронулась. Плачет. Рука артритом битая. Рука в сумку полезла, оттуда кошелек, там фотография, какая-то малявка: стрижка горшком, правда есть что-то, нос похож, но ведь точно не я.

Не я.

Хотяяя.

Дайте еще раз посмотреть?

Не, ну похожа, все дети похожи, но точно не я. Мама жаловалась, что я не говорила долго, лет до четырех, думали, умственно отсталая. Папа удивлялся, что в тринадцать я не хотела из дома удрать и друзей у меня не было. Решили: интроверт. Когда за книжки засела, а потом пошла литературу преподавать – никто не удивился. Мама говорила, хорошо хоть школа элитная, а не идиотов учить. Так же она и про мужа сказала. Ну, почти.

На обратной стороне снимка: Милица,