Дело о пеликанах - Джон Гришэм

Руперт узнал его в лицо еще на тротуаре, и через несколько мгновений этот человек уже сидел на соседнем стуле у стойки. В некотором смысле он был неудачник. Они встречались с ним несколькими днями раньше в Новом Орлеане.

— Итак, какой счет? — спросил Руперт.

— Мы не можем найти ее. Это беспокоит нас потому, что мы получили плохие новости сегодня.

— Какие?

— До нас дошли неподтвержденные слухи о том, что плохие ребята сорвались с катушек и что самый плохой из них хочет начать всех убивать. И дело тут не в деньгах. Слухи доносят, что он готов заплатить любые деньги, но только чтобы покончить с этим делом. Он посылает больших ребят с огромными пушками. Слухи, конечно, говорят, что он сошел с ума. Но он коварный, как дьявол, и деньги могут поубивать много людей.

Этот разговор об убийствах не смутил Руперта.

— И кто же в его списке?

— Девчонка. И, я полагаю, любой с той стороны, кому известно о той бумажке.

— Что же я должен делать?

— Поболтаться поблизости. Мы встретимся завтра ночью, в это же самое время. Если мы найдем девчонку, настанет твоя очередь действовать.

— Как вы собираетесь ее найти?

— Мы считаем, что она в Нью-Йорке. У нас есть свои пути.

Руперт отломил кусок рулета и отправил его в рот.

— Где бы спрятался ты?

Посланец перебрал с десяток мест, куда бы он мог направиться, но в голову приходили только такие, как Париж, Рим, Монте-Карло, где бывал сам и куда направлялись все. Он не мог выбрать ни одного экзотического места, куда бы он мог отправиться и прятаться там весь остаток своей жизни.

— Я не знаю. А ты куда бы отправился?

— В город Нью-Йорк. Ты можешь жить там годами и оставаться незамеченным. Ты знаешь язык и знаешь порядки. Это идеальное место для американца, чтобы спрятаться.

— Да, мне кажется, ты прав. Думаешь, она там?

— Я не знаю. Временами она поступает по-умному, а иногда допускает грубые просчеты.

Посланец поднялся на ноги.

— Завтра ночью, — сказал он.

Руперт на прощание махнул ему рукой. «Какой тупой прохвост, — подумал он. — Бегает и разносит важные сообщения по кофейням и пивным, а затем бежит и в красках пересказывает реакцию на них своему боссу».

Он бросил кофейный стаканчик в урну и вышел на улицу.

Глава 32

Как указывалось в последнем издании юридического справочника «Мартиндэйла — Хубеля», фирма «Брим, Стернз энд Кидлоу» имела сто девяносто юристов, а «Уайт энд Блазевич» — четыреста двенадцать. Таким образом, Гарсиа мог быть одним из шестисот двух сотрудников. Но если Маттис пользовался услугами других вашингтонских фирм, число увеличивалось, и поиски становились безнадежными.

Как ожидалось, в «Уайт энд Блазевич» не было никого по фамилии Гарсиа. Дарби поискала другие испанские фамилии, но не нашла ни одной. Это было одно из сегрегированных аристократических учреждений, заполненных избранными юристами с длинными витиеватыми фамилиями. Среди них изредка мелькали женские фамилии, но только две их обладательницы были компаньонами фирмы. Большая часть женщин была принята на работу после 1980 года. Если она доживет до окончания юридического колледжа, она и не подумает о том, чтобы устроиться на такую «фабрику», как «Уайт энд Блазевич».

Грантэм посоветовал проверить испанские фамилии, потому что «Гарсиа» не похоже на вымышленное имя. Возможно, он был испанцем, у которых Гарсиа является довольно распространенной фамилией, поэтому она пришла ему в голову в первую очередь. Но из этого ничего не вышло. Испанцев в этой фирме не было.

В справочнике указывалось, что клиентами фирмы были крупные банки, представители пятисот наиболее богатых семей и множество нефтяных компаний. Среди клиентов значились четыре ответчика по делу о пеликанах, но Маттиса среди них не было. Наряду с химическими и транспортными компаниями «Уайт энд Блазевич» представляла также правительства Южной Кореи, Ливии и Сирии. «Какая глупость, — подумала она. — Если даже некоторые из наших врагов нанимают наших адвокатов, чтобы проталкивать свои интересы в правительстве, то тогда их можно нанимать для чего угодно».

«Брим, Стернз энд Кидлоу» была уменьшенной копией фирмы «Уайт энд Блазевич», однако она имела в своих списках четыре испанские фамилии. Дарби выписала их. Две принадлежали мужчинам и две — женщинам. Она подумала, что против фирмы, должно быть, возбуждалось судебное дело по обвинению ее в расовой и половой дискриминации, поскольку последние десять лет на работу принимались разные категории людей. Перечень клиентуры был таким же: нефть и газ, страхование, банки, правительственные учреждения. Довольно скучное поле деятельности.

Она сидела в углу зала юридической библиотеки Фордхэма уже час. Было утро пятницы, десять часов по нью-йоркскому времени и девять по новоорлеанскому. В это время, вместо того чтобы прятаться в библиотеке, в которой никогда прежде не бывала, она должна была сидеть на федеральном процессуальном кодексе у профессора Аллека, которого никогда не любила, но по которому теперь очень скучала. Рядом с ней сидела бы Алиса Старк, а сзади нее, как всегда, расположился бы один из ее университетских воздыхателей, Рональд Д. Петри, просил бы ее о свидании и делал бы неприличные замечания. По нему она скучала тоже. Она скучала по тихим утренним рассветам на балконе Томаса с кофе и ожиданием пробуждения Французского квартала. Она скучала по запаху одеколона от его халата.

Дарби поблагодарила библиотекаря и вышла из здания. На Шестьдесят второй улице она повернула к парку. Стояло прекрасное октябрьское утро. Безоблачное небо и свежий ветерок приятно отличали его от новоорлеанского. Но наслаждаться им не было времени.

В новой куртке «рэй-бэнз» и с шарфом до подбородка, она не собиралась оглядываться назад. Ее волосы по-прежнему сохраняли темный оттенок, но укорачивать она их больше не будет. Ее, очевидно, никто не преследовал, но она чувствовала, что должны пройти годы, прежде чем она сможет вновь беззаботно ходить по улицам и не озираться.

Деревья в парке стояли в величественном убранстве из желтой, оранжевой и красной листвы, тихо опадавшей от дуновения легкого ветра. Она свернула на Западную центрально-парковую улицу. Завтра она уедет и проведет несколько дней в Вашингтоне, а затем, если останется живой, покинет эту страну, а возможно, отправится на Карибское море, где она уже дважды бывала и где имеются сотни мелких островов, большинство населения которых говорит на более или менее сносном английском. Теперь, когда они потеряли ее след, настало время уезжать из страны. Она уже навела справки о рейсах на Ямайку и Нассау.

В глубине пирожковой на Шестой улице она нашла телефон-автомат и набрала номер Грэя в редакции «Пост».

— Это я, — сказала она.

— Ну-ну, я уже боялся, что вы сбежали из страны.

— Подумываю об этом.

— Можете с неделю подождать?

— Вероятно. Я буду там завтра. Что вы узнали?

— Я только собираю материал. Вот получил копии отчетов семи общественных объединений, участвующих в склоке.

— Не в склоке, а в тяжбе. Склока — это то, что бывает на кухне.

— Когда вы начнете прощать мне незнание юридических терминов? Маттис не является ни участником, ни директором ни одного из них.

— Что еще?

— Как обычно, сотни телефонных звонков. Вчера потратил три часа, обзванивая суды в поисках Гарсиа.

— В суде вы его не найдете. Он адвокат не такого рода. Он служит в корпоративной фирме.

— Вам лучше знать.

— У меня есть несколько идей.

— Что ж, я очень на них рассчитываю.

— Я позвоню вам, когда доберусь туда.

— Не звоните мне домой.

— Могу я узнать почему? — спросила она после секундной паузы.

— Есть вероятность, что кто-то подслушивает и, может быть, следит. Один из моих лучших источников считает, что я наделал достаточно шума, чтобы попасть под наблюдение.

— Потрясающе. И вы хотите, чтобы я очертя голову бросилась туда хороводиться с вами?

— С нами все будет в порядке, Дарби. Нам только надо быть осторожными.

Она стиснула трубку и сжала зубы.

— Как вы смеете говорить мне об осторожности! Вот уже десять дней, как я уворачиваюсь от бомб и пуль, а вы набираетесь наглости учить меня осторожности. Идите вы, знаете куда, Грантэм. А я буду держаться от вас подальше.

Наступила пауза, во время которой она оглядела крошечное кафе. Двое мужчин за соседним столиком смотрели на нее. Она говорила слишком громко.

Дарби отвернулась и вздохнула.

Грантэм неуверенно произнес:

— Мне жаль. Я…

— Забудьте об этом. Просто забудьте.

Он подождал некоторое время.

— У вас все в порядке?

— У меня все великолепно. Никогда не чувствовала себя лучше.

— Вы едете в Вашингтон?