Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

мы прошли через все это и добились хороших результатов. И не в первый и не в последний в жизни раз увидели, что только беспредельная вера в душевные силы человека может помочь нам двигаться вперед – пусть даже спотыкаясь и падая.

Шарлотта

В тюрьмах всегда бывает очень шумно. Но когда я отправляюсь на работу в женскую тюрьму, мне кажется, что меня приветствуют куда более разнообразные звуки, чем обычный грохот металлических ворот и решеток, звон бесчисленных ключей, их лязганье в бесконечных замках, а также низкий гул шагов по ступенькам металлических лестниц и цементным полам. Звуки женской тюрьмы напоминают нечто среднее между школой для девочек и огромной клеткой, битком набитой тропическими птицами, которые, распределившись группами или поодиночке по геометрически правильным пространствам блоков и камер, перекликаются друг с другом резкими, пронзительными голосами. Некоторые из них, увидев, как я иду мимо, чирикают: «Мисс! Мисс!»

В 2010 году в Соединенном Королевстве приступило к исполнению своих обязанностей новое правительство. Это произошло на фоне глобального экономического кризиса, и в Национальной службе здравоохранения, как и во всех остальных сферах государственных услуг, происходили весьма серьезные и болезненные изменения. В частности, шел процесс массированных сокращений в сфере охраны психического здоровья населения. Внешние эксперты уже давно занимались оценкой работы Бродмурской больницы, что лично для меня означало минимум серьезные изменения в моей деятельности. В итоге я продолжила работать в качестве психиатра-эксперта в Национальной службе здравоохранения, но из больницы ушла и стала сотрудничать со службой надзора за освобожденными условно-досрочно, а также подрабатывать в нескольких исправительных заведениях в качестве тюремного психиатра. В женской тюрьме я входила в команду медиков, занимавшуюся информационной работой с сотрудниками исправительного заведения. Наши обязанности, помимо прочего, включали оценку состояния заключенных и заблаговременное выявление тех, кто был психически нездоров. Мы также должны были вовремя предоставлять необходимую помощь тем, чье состояние было нестабильным. К моменту знакомства с Шарлоттой я вместе с другими медиками принимала участие в решении весьма специфической задачи – попытаться выявить женщин, чьи проблемы с психическим здоровьем привели к увеличению их тюремных сроков, и оказать им помощь и поддержку.

Тогда в Англии и Уэльсе общая численность заключенных составляла около восьмидесяти четырех тысяч человек, а заключенных-женщин насчитывалось 4320. К 2019 году, согласно докладу организации «Фонд тюремной реформы»[43], эта цифра должна была удвоиться и достичь почти восьми тысяч (хотя прогнозировалось, что при этом количество заключенных-мужчин должно было остаться на прежнем уровне – в районе восьмидесяти тысяч). Очень неравномерное гендерное соотношение, что и говорить, причем оно характерно практически для всех стран мира. Население женских исправительных заведений у нас обычно принято исчислять скорее сотнями, а не тысячами. Более 80 процентов женщин, находящихся в заключении, отбывают сроки, составляющие менее двенадцати месяцев, – за преступления, не имеющие насильственного характера, в основном за кражи. Поскольку заключенные, принадлежащие к прекрасному полу, в целом считаются менее опасными, женские тюрьмы по строгости режима содержания не идут ни в какое сравнение с мужскими. В отличие от перенаселенных мужских заведений пенитенциарной системы, среди которых ведущую роль играют несколько построенных еще в Викторианскую эпоху гигантских тюремных комплексов, морально и технически устаревших, женские тюрьмы, в которых мне довелось работать, – это куда более современные здания, которые подчас могут удивить высоким уровнем бытовых условий. Проходя туда, где мне предстояло выполнить первое в тот день рабочее задание, я миновала кафе, откуда доносились позвякивание чашек и звуки оживленных разговоров между работавшими там заключенными. Чуть дальше по коридору раздался взрыв смеха и чей-то спор – и все это на фоне жужжания электрических фенов в тюремном салоне красоты. Я всегда восхищалась, какие прически и маникюры там ухитрялись делать. Минуя салон, я невольно вспомнила, что мои собственные волосы далеко не в идеальном порядке и, более того, заметно растрепаны.

Проходя по помещениям комплекса, я сверялась со своими записями, в которых были указаны нужное мне крыло и номер камеры, и время от времени окликала идущих впереди меня: «Придержите дверь!» или «Подождите, не закрывайте!». Тем самым я экономила много времени на непростой процедуре отпирания и запирания замков, с которой неизбежно связано любое передвижение внутри тюрьмы. По возможности я предпочитаю не встречаться с людьми в их камерах. Но в тот день свободных комнат для занятий в здании не оказалось, так что я решила, что будет лучше, если запланированная встреча все же состоится, пусть даже в камере, чем будет вовсе пропущена. Дело происходило утром, и большинство камер в том крыле, где я находилась, были не заперты. Многие в тот момент вообще пустовали – их обитательницы отправились на завтрак, гимнастику или работу. Но дверь в камеру, которую я искала, была плотно притворена. Постучав, я немного подождала, затем посмотрела на часы, чтобы убедиться, что пришла не слишком рано. Оказалось, что нет – стрелки показывали именно то время, которое было назначено для встречи, и я, откровенно говоря, надеялась, что меня ждут. Наконец дверь распахнулась. Лицо у женщины, которая ее открыла, было мрачным. Она нахмурилась и, вместо того чтобы меня поприветствовать, грубо спросила:

– Вы кто?

Спутанные волнистые волосы женщины, когда-то, видимо, чудесного золотисто-рыжего цвета, были поблекшими и пронизанными, жесткими на вид, словно проволочными, седыми прядями. Глаза водянисто-голубые, землистого оттенка кожа. Судя по лицу, женщина уже очень давно не бывала ни на солнце, ни просто на свежем воздухе. Похоже, бо́льшую часть жизни она провела в помещении. На ней были мешковатые брюки и спортивная фуфайка тускло-коричневого цвета. На этом фоне моя одежда сразу показалась мне излишне яркой. На работу я стараюсь одеваться таким образом, чтобы не слишком бросаться в глаза и благодаря этому казаться безвредной. Подозреваю, однако, что мне не всегда это удается – хотя бы потому, что не всегда можно точно сказать, что по этому поводу думают другие люди и через какого цвета очки они взирают на окружающий мир.

– Чарли? – уточнила я (меня предупредили, что заключенная, к которой я пришла, предпочитает, чтобы к ней обращались именно так). – Я доктор Эдсхед. Я отправила вам сообщение о том, что приду. Вы его получили?

– Что вам надо? – спросила женщина скучным голосом, таким же бесцветным, как ее внешность.

Я объяснила, что работаю с людьми, которые задержались в тюрьме слишком надолго, и надеюсь, что мы с ней можем поговорить. Когда Чарли было девятнадцать лет, ее приговорили к пожизненному заключению за убийство. По приговору она должна была отсидеть в тюрьме не менее десяти лет, прежде чем претендовать на условно-досрочное освобождение. Затем минимальный срок «отсидки» стали увеличивать. Так что