Фантастика 2002. Выпуск 3 - Сборник

Ломаев уже знал, где на станции медпункт.

– Держись за меня, Майкл, я провожу…

– Ноу. - Оттолкнув его, Уоррен выпрямился. Поморгал, с силой сжимая веки, помычал и выцедил еще одно ругательство. - Уже прошло. Не беспокойся, я сам потом зайду к доку Фишеру… Я идиот. Зато я его разглядел…

– Разведчик? - предположил Ломаев. - Ваш?

– Наш. - Уоррен даже не поправился: в смысле, мол, американский, и Ломаев решил не цепляться к мелочам. Больно же человеку. - Или это «SR-71», или я Були Голдберг. Старый самолет, а хороший. Похоже, нас все-таки немного уважают…

– Он случайно не палубного базирования?

– Ни в коем случае. Летит с Оаху на Гуам, я думаю. - Уоррен еще поморгал и подобрал очки. - Имеет прекрасную фотоаппаратуру. Еще, наверное, средства радиоэлектронной разведки, только, я думаю, это пока лишнее. Нет у нас ничего такого, чтобы вести против нас радиоэлектронную разведку…

Хмыкнув в знак согласия, Ломаев почесал в бороде:

– Что же они, со спутника не могли все заснять?

– Одно другому не мешает. Так у вас говорят? - Уоррен несколько раз с силой моргнул, водрузил очки на нос и кивнул на надувной купол. - Пойдем, Геннадий, перерыв кончается…

– Успеем. Ты вот что: не хочешь к врачу, так сбегай на камбуз, промой глаза чаем…

– Уверен? - в сильном сомнении спросил Уоррен. - Чаем? Чай для того, чтобы пить.

– Для этого существует водка, - ухмыльнувшись, сказал Ломаев, - только мы на нее еще не заработали. Давай беги, а я шепну Тейлору, чтобы придержал начало…

О том, находится ли станция Амундсен-Скотт в радиусе действия палубной авиации, Ломаев не спросил. Да и какая разница, если любая другая антарктическая станция заведомо попадает в этот радиус? Амундсен-Скотт - де-факто сердце Свободной Антарктиды, а без тела сердце долго не живет.

Только вчера по каналу Си-эн-эн была принята информация: близ берегов Антарктиды авианосная группа разделилась на два боевых соединения. «Томас В. Вильсон» с кораблями поддержки ушел патрулировать воды к югу от Антарктического полуострова; эскадра с «Эндрю Джексоном» развернулась к северу. О планах действия эскадр пока ничего не сообщалось.

Только ли блокада побережья или нечто худшее? Никто не знал, но каждый кожей ощущал опасность и втихомолку спрашивал себя: уж не дурной ли это сон? Уж не пора ли проснуться? И, убедившись в реальности происходящего, мрачнел.

Однако Конгресс продолжал работать как ни в чем не бывало. Пожалуй, теперь он работал продуктивнее, чем в первые дни. Амбициозные требования, споры ни о чем, ненужные наскоки, пустые обиды и бестолковые дискуссии становились редкостью. Кто с самого начала не понял, что вопрос о Свободной Антарктиде надо как можно скорее выносить за пределы материка и что времени на это осталось крайне мало, тот начал понимать это вчера. В худшем случае и при большом тугодумии - сегодня утром.

У входа в надувной «зал заседаний» Ломаев решил, что не станет скрывать от делегатов появление в небе разведчика. Наоборот, объявит об этом во всеуслышание, и пусть путаются робкие - не страшно. Робких в Антарктиде вообще мало, а скоро не станет совсем - эвакуируются. Тяжелые на подъем, косные умом - да, встречаются. Даже среди делегатов.

Вот их-то и надо заставить шевелиться…

С самого утра Баландина глодало предчувствие.

Не то чтобы ожидание беды или еще чего похуже. Скорее - ожидание локальных перемен. К обеду оно переросло в уверенность.

После завтрака и традиционного коллективного перекура яхтсменов из некомплектного четвертого домика распределили долбить лед на месте будущего пирса. По правде говоря, льда тут было не так уж и много, так, подтаявшие пласты. У воды попадались обширные пятаки самого настоящего пляжа, похожего на крымский галечный, с той лишь разницей, что камни выглядели непривычно крупными и угловатыми - как вмерзли в незапамятные времена в белый монолит, так и сохранились необкатанными. У берега сплошь и рядом плавали льдины и мелкая ледяная крошка. Ручьи, стекающие с купола, продолжали распухать и шириться, но выбранный для стоянки яхт берег являл собою возвышение и природный мол - изогнутый выступ суши, вторгающийся в приантарктические воды, - поэтому ручьи это место старательно огибали.

Большинство яхт антарктического флота за молом и пряталось; народ все дружнее и дружнее поговаривал о необходимости поднять яхты на сушу, потому что ежедневно приходилось вызволять их из нагромождения льдин, заносимых в бухту ошизевшими течениями. Дальше маячили, еле видные из тумана, суда флотилии Шимашевича - даже вертолетоносец и танкер сюда пригнали от греха подальше. А то слишком уж активно в прибрежных водах стали шастать суда под самыми разными флагами. Причем часто суда мышастого цвета и с торчащими на манер ресниц модницы орудийными стволами.

В общем, орудовал Баландин ломом, косился на Женьку Большого и думал о том, что недолго им сегодня вздымать и опускать в ледяное крошево стылый металлический стержень.

Так и случилось. Еще до обеда приковылял болезный яхтсмен из Таганрога, по причине недуга исполняющий сегодня необременительные обязанности вестового.

– Эй, «Анубис»! Шабаш, вас папа требует. В полном составе.

«Ну, вот, - подумал Баландин. - Я не ошибся…» Женька с готовностью вручил лом соседу - калининградцу Диме Дахно. Снисходительно похлопал по плечу, наставить не забыл: «Трудись, наращивай мускул!»

– Еще один не нужен? - предложил свой инструмент и Баландин.

– Да подите вы! - уныло огрызнулся Дахно. Долбить лед всем давно уже осточертело.

– И пойдем, - осклабился Женька. - Нафаня! Пошли!

Капитан «Анубиса» пребывал в резиденции Шимашевича с самого утра. Что-то Шимашевич замышлял в очередной раз - может, присутствие капитана в резиденции и лежало в основе предчувствия?

Так или иначе, оскальзываясь на льду и зубоскаля с встречающимися по пути антарктами, матросы с «Анубиса» и таганрогская немочь доковыляли до яркой, как постер, палатки антарктического папы.

Крамаренко был внутри; также обнаружились за раскладным столиком экс-судья земляк Палыч, еще один из бывших судей, а также средних лет подтянутый мужчина, выглядящий даже здесь как бизнесмен в командировке. Довершали картину несколько шкафообразных мальчиков из окружения Шимашевича.

– Вот и команда, - приветствовал появление николаевской троицы Палыч. - Думаю, четверо - в самый раз.

Четвертым он считал, конечно же, Юру Крамаренко, капитана «Анубиса».

– Садитесь, - пригласил Шимашевич кивком головы.

Женька, Баландин и Нафаня умостились на раскладных стульчиках.

– Значит, так, братцы-антаркты, - начал Шимашевич, не любивший дипломатической трепотни и во всех начинаниях предпочитающий моментально брать быка за рога. - Предстоит вам небольшая экспедиция. Морская. В Новую Каледонию.