Серебряный змей в корнях сосны – 3 - Сора Наумова

Кенте уже не раз приходилось видеть пренеприятнейшие зрелища, но вид марионетки, созданной из живой женщины, еще недавно улыбающейся своему мужу, был ему особенно противен. Она неловко повернулась, сделала шаг, и Кента хотел скрутить ее немедля, но Мацумото остановил.

– Прикрывается ею, – кратко сказал он, не сдерживая презрения. – Вот-вот появится, гаденыш.

Выхватив у Кенты меч – тот не успел сообразить, – Хизаши обнажил клинок и направил острие на живот Таэко. Даже духовное оружие возмущенно задрожало, что тут говорить о Кенте. Но своего Хизаши снова добился. То, что двигало Таэко, заставило ее замереть. Это длилось недолго, и почти сразу женщина начала тяжело наклоняться вперед, пока не стал виден уродец, сидящий у нее на спине. Его тонкие ручки держали Таэко за плечи, маленькое серое тельце будто приросло к позвоночнику, но страшнее был рот – огромный, непропорциональный телу, распахнутый на всю ширь, и несколько кривых верхних зубов впивались в макушку женщины. Обариён вгрызся в свою добычу, не собираясь расставаться с ней.

Таэко едва стояла на ногах, несмотря на размер, ёкай на ее спине был непомерно тяжел.

Хизаши убрал меч в ножны и вернул Кенте.

– Я начну, а ты следи за ним, – сказал он и затянул заклинание. Таэко все еще не пересекла границы круга, и энергия ки, высвобождаемая Хизаши, сплеталась вокруг нее плотной сетью, жгла и жалила обариёна. Он сильнее сжал челюсти, и Таэко застонала. Из ран на голове по лицу потекла кровь. Голос Хизаши звучал все громче и увереннее, Таэко упала на колени, не в силах справиться с давящей на нее тяжестью. Обариён заворочался, но никак не желал отпускать ее.

Кента приготовил пару талисманов, выжидая момент. Хизаши хитростью заставил ёкая принять более уязвимую форму и сейчас не давал ему снова укрыться от оммёдзи. Кента ждал, ждал, ждал…

И, наконец, почувствовал нужный момент.

Один листок приклеил на лоб Таэко, и знаки на офуда вспыхнули золотом, второй впечатал в обариёна и, удерживая ладонью, принялся за изгнание.

– … рин, бёу, тоу, ся, кай, дзин, рэцу, дзай, дзэн, – зашептал он быстро. – Рин, бёу, тоу, ся, кай, дзин, рэцу, дзай, дзэн[40]…

На третьем повторении он ощутил, как сопротивление начало слабеть. Голос Хизаши стих, и Кента сильнее вдавил талисман в ёкая.

– Мэц!

Офуда вспыхнул, необжигающее пламя объяло обариёна, тот задергался, разжал челюсти и откинулся назад. Тут Хизаши его и схватил. Кента удержал Таэко от падения, она была такой холодной и еле дышала, что стало страшно. Кента бросил обеспокоенный взгляд на Хизаши, в руке которого осталась только сморщенная шкурка, а вскоре и она обратилась вонючей грязью.

– Нужен целитель, – сказал Кента, поднимая женщину на руки. Хизаши брезгливо взмахнул кистью, стряхивая грязь.

– Заходите! – крикнул он, и сёдзи тут же разъехались, пропуская в спальню Хагивару и целую толпу слуг. Сразу стало тесно и душно.

– Таэко! – воскликнул Хагивара, и Кента поспешил его успокоить. Объяснил, что ей требуется целитель, но главная угроза уже устранена. Хизаши собрал талисманы – они больше не годились, но оставлять их оммёдзи запрещалось – и направился к выходу.

– Господа, постойте, – Хагивара нагнал обоих в коридоре. – Позвольте отблагодарить вас праздничным ужином. Вы спасли мою семью, как благородный человек, чтящий заветы Будды, я обязан ответить добром на добро.

Кента почувствовал настроение Хизаши прежде, чем тот что-то успел сказать.

– Просто ужина будет достаточно, – кивнул Кента. Ему и самому не хотелось покидать поместье так скоро. – Мы должны убедиться, что госпожа Таэко пойдет на поправку.

Одобрение Хизаши он тоже чувствовал, или же ему хотелось так думать.

До ужина оставалось время, и слуги отвели оммёдзи в гостевое крыло, имелось тут и такое. Видно, в прежние годы в Оханами бывало много людей. Впрочем, Кента не вращался в кругах тех, кого могли приглашать сюда любоваться луной или цветением сакуры или вместе сочинять поэтические строки в тени беседки. Но отчего-то казалось, что, несмотря на утонченное очарование, в поместье не было той жизни, которую приносят с собой гости. Оно замкнуто само в себе, огорожено от мира не только высоким забором.

Переднюю, открытую для посещения, часть поместья две параллельные галереи делили на три неравные части – центральную побольше и две по краям. Их провели во двор слева от господского дома. Служанка открыла для юношей свободные покои и собиралась уйти, как ее остановил вопрос Кенты:

– Как себя чувствует Каэдэ? Ее не было возле спальни госпожи.

Хотя казалось, там в ожидании собралось все поместье.

– Она… – личико юной служанки чуть скривилось в скрытой неприязни, – хозяин отправил ее отдыхать.

Она все же ушла, и Кента устало провел ладонью по лицу. Долгая дорога, потом стычка с бандитами, сразу за ней – непростое изгнание. Закралась совершенно неуместная и нелепая мысль, что на их месте Нобута со своими подпевалами не справился бы. Промелькнула и исчезла под гнетом физического и духовного утомления.

Мацумото придирчиво оглядел обстановку: отделенная фусума, эта комната подходила для чаепития и бесед, в углах радовали глаз расписные напольные фонари, а в центре обещанием тепла манил котацу. За перегородками угадывалось еще одно помещение, вероятно, спальня, но согреться хотелось больше, чем поспать. И пока Кента думал, Хизаши уже откинул край футона и едва не до груди забрался под котацу. Несмотря на то, что холода в эту часть провинции добирались с опозданием даже для месяца митсуки, вместе с усталостью начал подкрадываться и озноб. Присоединившись к Хизаши, Кента блаженно зажмурился, ощутив жар от очага, скрытого под деревянной конструкцией стола. Футон мягкой тяжестью давил сверху, и не хватало только теплого чая, чтобы отпустить остатки напряжения из тела.

– Не нравится мне этот Хагивара, – вдруг сказал Хизаши, заворочавшись под футоном. – Неприятный тип.

– Отчего же? – удивился Кента. Ему хозяин показался весьма симпатичным человеком, в пользу которого говорили и такие трепетные чувства к жене и будущему ребенку.

– Готовь поспорить, Каэдэ его любовница, а вся эта возня вокруг госпожи Таэко лишь страх потерять покровительство ее знатной семьи.

Кента не хотел в это верить, но в его ответе все равно прозвучала легкая неуверенность:

– Я не думаю, что стоит сразу предполагать худшее.

– Худшее – это если он сам подсадил на нее обариёна, – не согласился Хизаши, – но тогда не было бы смысла звать оммёдзи… Только если он не специально дотянул до последнего. Без ложной скромности, не всякий бы справился с этой уродливой пиявкой, когда она уже так плотно напиталась.