Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности - Генрих Вениаминович Сапгир

class="v">засесть

эдаким чертом

в банке пива

кто откроет

щелкнуть в нос пеной —

заплевать всего задристать —

обескуражить

при общем весельи

перескочить кузнечиком

на чью-то утлую голову

и вколотить ей разумную мысль

которая ее же погубит

этого мало! —

стать событием

чудовищем

о котором долго будут помнить

12. НА ОСТРИЕ ИГЛЫ

закрываешь глаза —

открываешь себя:

горящий пересек темное

заскользил

зачертил ослепительно

зигзаг

постепенно гас

пятно

ширилось и возгоралось

красное

перекрыло лиловым

вот они – корни волос

Господи! снимают крышку

Боже! открыт весь

стручистый завиток

вытянулся

и выпустил усики

лапки

не знаю зачем

не знаю почему не человек

чем фантастичнее

тем вернее

ловит

мир

сознание

на острие иглы

ТАТАРИН

замечательный Бойс

на вернисажах и в университетских аудиториях

представляя собой некий сбой

никогда не снимал шляпу – шляпу

это был знак

возможно проявлял невидимое

в том числе неявную лысину

или художнику

нравилось трогать ворс

это был Бойс

…жук-носорог

полз по поверхности дерева

металла

пробовал плотность масла

рыхлость картона

собственный вес

…а когда-то

здесь в безжалостном небе Крыма

выбросился из горящего «мессера»

это был бой!

в лысой татарской степи

парашют волочил по стерне

полубессознательного юного Бойса

пачкающего солому коричневой кровью

(как любил он после пачкать бумагу)

…синие скулы и щелки – улыбка

«не бойся» по-русски

и еще по-татарски вроде «бай-бай»

бай-бай Бойс…

в забытье окунулся как масло

наверно оно и спасло

(помните акции неукротимого —

желтыми комьями жира

метил углы уносил на подошвах —

месил жизнь

Бойс! это был бой! бой!)

…а тогда философ-маслобойка

ощутил впервые дуновенье

меж редеющими волосами

скинул пилотку «люфтваффе»

нахлобучил свою вечную шляпу – шляпу

на уши – локаторы

и поклялся быть вечным татарином

кем и был достойный герр профессор

все свои последующие годы

под германскими вязами

ЗЕРКАЛЬЦЕ НАД УМЫВАЛЬНИКОМ

надвигается

грозовая блескучая ночь

над фаянсом

утопленном в кустах сирени

в этом О

листья топорщатся как галчата

прыснуло светом

будто из фонаря —

незнакомые ветки ветки

полезли оттуда

(я видел сам сам)

пачками лягушечья листва

выпрыгивала взрывалась

во все стороны

брызгая светлым дождем

(который недавно прошел над нами)

но там в зазеркальи

всё еще крутилось и мешалось —

оттуда хлестало

плевалось дождем жуками цветами…

под фаянсовой чашей

разливалось озеро в траве

где мутно отражался белый заяц

с нашей – уже ясной половины

вдруг оно перекрылось

из туманного

выпростались кусты

вытянулись провода

выскочила досчатая будка

порскнула летучая мышь —

и метнулась в сторону моря

нерешительно заглянул

в это темное лицо

с широкой полосой бровей

лет на тридцать моложе

белый заяц там прыгал

между снежными клочьями туч…

а когда отошел – обернулся:

из зеркальца высунулась

нежная женская рука

и поманила лукавым кольцом —

к нам

к нам иди

у нас веселей и просторней

и я увидел что гляжу оттуда

откуда виден как из-под воды

в тесной металлической оправе

ОХРАНИТЕЛЬ

он влез в мой рассказ без разрешения

кривоногий поперек себя шире

с усиками

в цветастой рубашке

и конечно в бермудах (от слова «муде»)

он постоянно куда-то шел

в этих отвисающих парусах

на узкой полоске набережной

в толпе отдыхающих

сначала один

потом по-моему с братом

(короткий в косынке и плавках)

он кажется знал всех местных

от него исходила угроза

он был на работе

нет сомненья он был на работе

непонятно какой

я не видел чтобы он что-нибудь

у кого-нибудь отнимал

не видел чтобы он кого-нибудь охранял

не видел чтобы он с кем-нибудь дрался

он просто ходил и везде попадался

то эта глыба маячит на причале

то на танцплощадке

то (черные цветы смазанные красным)

рубашка

выходит из тьмы на фонарь

в писательском парке

откуда почему-то исчезли писатели

то среди белого утра

(я шел по тропинке к вулкану)

вдруг из‐за скалы

выскочила пасть Баскервилей

(черное смазанное красным)

мчалась на меня беззвучно лая

даже не успел испугаться

груда мышц проскочила мимо

я увидел красно-черную спину

плоский затылок

и бегущие кривые ноги

и я понял в чем его работа

что он охраняет

признаюсь преисполнился почтенья

потому что эти горы это море

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Евгению Рейну

убегая от ревнивой депрессии

и тоскуя как Фауст по молодости

целыми днями валялся – вялился на пляже

усох до черноты

поэт – вобла воображения

и все-таки она тебя настигла

по-женски загнала в угол

бросила в подушку —

и ты увидел себя со спины

в перевернутый бинокль…

не воображай что ты совсем один

слышишь хруст и шорох —

за тобой ступает на гальку

целая толпа живых и умерших

входят в глаза и в уши

как в собственный дом

пожалуй полетят с тобой и в Париж

и в Америку – в иллюминаторе