Удача колес (Колеса удачи) - Робин Хобб

сделать. Если бы он сейчас развернулся и пошел обратно, это было бы своего рода обязательством. Не только доставить мальчика живым в Виллену, но и жить с тем, что он потерял. Жить с тем, что натворила его рапира.

Он вспомнил, как его отец смазывал клинок маслом при свете огня, никогда не доверяя это дело слуге, а всегда делая это сам, сидя в тишине позднего вечера на теплых кирпичах большого очага, полируя клинок, затем поднимая его и наблюдая, как свет бегает вверх и вниз по его длине. Иногда он доверял его рукам Вандиена, опускался на колени рядом с сыном, вкладывал клинок в руку маленького мальчика и советовал ему, как держаться, пока плечо и запястье мальчика не начинали болеть, несмотря на поддерживающие руки отца. “Этот клинок, — не раз говорил он своему сыну, — никогда не проливал крови за неправедное дело. В этом его честь, и твоя честь тоже “. И он указывал сыну на древние, стилизованные когти на рукояти, почти стертые до неузнаваемости, и на расправленные крылья и перья ястреба, которые составляли его гарду… Вандиен поймал себя на том, что проводит пальцами по задней части шеи, касаясь распростертых крыльев родимого пятна. Он отдернул руку.

— Да. И он сказал мне, что пока этот клинок остается в семье, наша честь и род никогда не подведут. Ошибаешься по обоим пунктам, папа. — Ни наследников, ни чести. И легендарной удачи, которая должна была сопровождать его родимое пятно, оказалось на удивление мало. Или, возможно, все было так, как сказала Ки, только удача, и никто не оговаривал, к счастью она или к беде. Он снова вздохнул, но не смог выдохнуть тяжесть, наполнившую его легкие с тех пор, как он склонился над телом Келлича и выслушал, как Уиллоу проклинает его. Что ж.

Он постоял еще мгновение, вслушиваясь в ночь. Он никогда не чувствовал себя таким одиноким. После убийства Келлича было разорвано и что-то еще. Связь с его прошлым. Рапира. Такая незначительная вещь, клинок, оружие, инструмент. Он никогда раньше не думал, насколько прочно она связывала его. Теперь он знал, что носил ее с собой, чтобы напомнить себе, что, куда бы его ни привели странствия с Ки, он все еще был сыном своего отца. Другой мог сидеть во главе его стола, его двоюродный брат мог носить ожерелье его владений и следить за границами его земель. Но пока он носил меч своего отца, он знал, что у него все еще есть имена отца и матери и их честь.

Так он думал.

Он медленно повернулся и направился обратно к фургону Ки.

Глава 12

К вечеру Ки уже не была уверена, сходит ли с ума она или все остальные. Козел остался в фургоне. Она убедила его, что позволить Вандиену увидеть его — значит совершить самоубийство. Он не сомневался во враждебности Вандиена; труднее всего было убедить его, что она не только не могла, но и не хотела останавливать Вандиена. Мальчик был вне себя от гнева.

— Я увидел, что он в опасности, и попытался помочь ему. Я действительно помог ему! Если бы не я, Келлич обманом заставил бы его остановить бой! И тогда он бы убил его!

— Они оба были готовы опустить мечи, идиот! — сердито сказала ему Ки. — Любой дурак это видел!

Глаза Козла стали очень широкими и далекими.

— Я знаю, что я чувствовал, — сказал он отстраненно. — Я чувствовал это! — Его странные глаза внезапно наполнились слезами. — И я не хотел видеть, как умирает Вандиен! — Он бросился на кровать лицом к стене. Ки ушла от него, качая головой. Мальчик был сумасшедшим. Он спал в фургоне, ел в фургоне, а теперь ехал в его урчащем чреве. Ки не видела и не слышала его. То, что она была благодарна за это, почти пристыдило ее. Почти.

Но если Козел был изолирован, то и Ки тоже. Ки правила упряжкой. Вандиен сидел. Он сидел в молчании, в котором не было ни холода, ни злости. Он был безразличен к ней, поглощенный каким-то своим внутренним спором. И все же. Она ждала его прошлой ночью. Когда он, наконец, вернулся в лагерь, она была готова выслушать все, что он мог сказать. Чего она не ожидала, так это того, что он отдалится от нее. Он не заметил ее нескольких попыток завязать разговор. Еда, которую она приготовила, была съедена в тишине. Он спал рядом с ней, но отдельно, и его сны терзали его. Она пыталась растолкать его, а когда это не помогло, обхватила руками его потное тело и попыталась успокоить своими объятиями. Его рука, в том месте, где ее поранил Келлич, была единственной прохладной частью его тела. Она зажала руку между ними, пытаясь согреть ее. Он успокоился, когда она обнимала его, но ближе к утру разбудил ее дрожью и криком.

— С тобой все в порядке? — спросила она, но он только уставился на нее, его темные волосы были растрепаны, глаза налиты кровью.

Она молча терпела его молчание, пока запрягала, терпела все утро. Но теперь, в четырнадцатый раз, он вздохнул, и этот вздох ничуть не ослабил напряжения, которое, как она чувствовала, бушевало в нем. Она внезапно и твердо положила руку ему на бедро, заставив его подпрыгнуть.

— Поговори со мной, — попросила она его. Он вздрогнул и потер лицо.

— О чем? — хрипло спросил он.

— О чем угодно.

Она ждала, но тишина только нарастала. Она решительно прокашлялась.

— Я повесила твою рапиру. Тебе следует почистить и смазать ее сегодня вечером.

Он уставился на нее, и его глаза потемнели.

— Или ты хочешь, чтобы я почистила за тебя? — намеренно настаивала она.

— Нет, — он мгновение боролся. — Я почищу ее… скоро.

— Это был несчастный случай. Ты не хотел этого делать, и я устала от того, что ты хандришь по этому поводу.

— Все не так просто, Ки.

— Во имя Луны, почему бы и нет? Если бы он упал в другую сторону, ты бы промахнулся, и ты, конечно, не думал бы сейчас о своем ударе, который пришелся в стену. То, что грудь мальчика была там без защиты, не твоих рук дело…

Вандиен зажмурился.

— Это была моя вина. Разве ты не видишь это так, как я?