ИСКУССТВО ОСТРОВА ПАСХИ - Тур Хейердал

На следующий день, 24 марта, был назначен пир куранто, который наша экспедиция устраивала возле лагеря для двухсот пасхальцев, участников задуманного Педро Атаном показа — как в старину, перетаскивали большие статуи. В разгар пира ко мне подъехал на лошади старый дряхлый островитянин-метис и шепотом сообщил, что ему поручено передать: если я завтра в полночь приду в дом эль брухо, меня ждет удача. Он тут же удалился, но присутствующие узнали в нем Даниеля Паоа, сына дочери Дютру-Борнье от местной женщины. Иначе говоря, его мать была одной из двух девочек, которых старый пасхалец спас, укрыв в пещерном тайнике, когда убили их родителей (наст, том, с. 37). Я не представлял себе, в каком родстве состоят старик Дапиель и братья Хаоа, но не сомневался, что под «колдуном» подразумевается Хуан Хаоа, вручивший мне «ключ» два дня назад.

На другой день я в роли крестного отца присутствовал в деревенской церкви на крестинах младенца, пополнившего ряды семейства Атанов. Отцом был Хуан, сын Педро Атана, и я но секрету попросил его проводить нас ночью к Хуану Хаоа. Вечером нам с Фердоном предложили остаться ночевать в доме Педро Атана. Незадолго до полуночи нас разбудили Хуан и Атан Атан. С выключенными фарами наш «джип» покатил по приморской дороге в сторону лепрозория, лежащего к северу от Хангароа, потом мы по ухабистой дороге описали петлю и остановились у каменной стены, рядом с лачугой Хуана Хаоа. Фердон и Хуан Атан остались ждать в машине, а мы с Атаном Атаном подошли к дому, однако здесь была только жена Хуана Хаоа. Разбуженная нашим стуком, она сообщила, что Туму и двое братьев Хаоа вместе куда-то ушли. Мол, они долго сидели и разговаривали, и на столе между ними лежал предназначенный для меня аку-аку. Речь шла о головном уборе из куриных перьев, сделанном для этого случая се теткой Таху-таху. Тщетно прождав около часа, мы послали Атана Атана в деревню проверить, нет ли Хуана Хаоа в доме его брата Андреса. В три часа ночи Атан наконец вернулся и сказал, что обнаружил всю троицу в доме сестры Андреса и Хуана. Они пошли туда вместе с Туму, чтобы разрешить одну семейную проблему — ведь часть пещеры принадлежала сестре, хотя она ее никогда не видела. И теперь сестра возмущается, почему не спросили ее, прежде чем отдавать «ключ». Все расстроены, и Туму попал в трудное положение, ведь с передачей «ключа» новому владельцу и пещера же отдана. Атан тщетно пытался им помочь; братья просили извинить их и передали, что нам остается только ждать еще.

Около четырех утра мимо нас галопом пронесся конник; через несколько минут он же с бешеной скоростью проскакал в обратную сторону. Мы готовы были сдаться и уже включили мотор «джипа», когда с севера примчался галопом Хуан Хаоа и сказал, чтобы мы развернулись и следовали за ним туда, откуда он явился. Мы поехали с выключенными фарами, где-то по соседству с лепрозорием свернули с дороги на каменистое поле и остановились около обнажения застывшей лавы. Из темноты выскочили Туму и Андрес и надели мне на голову искусно выполненную копию древнего пасхальского головного убора из перьев (ха’у теке-теке), а Хуану вручили широкую ленту из украшенных перьями банановых листьев. Мне объяснили, что импровизированный ритуал был подсказан моим упоминанием перьев (плюма) во время драматической викторины в лачуге Хуана в ту ночь, когда я получил тетрадь ронго-ронго.

Оставив в машине Хуана Атана, мы быстро зашагали через неровное, каменистое поле на восток, причем наших друзей явно не пугала мысль, что кто-нибудь может споткнуться. Перелезли через каменную стену, прошли несколько сот шагов по зеленому лугу между застывшими потоками лавы и остановились перед скальным обнажением. Здесь кто-то выложил круг из камня, а рядом возвышался небольшой каменный тур. Хуан разгреб песок внутри круга, поднял старый мешок, и показался окутанный паром сверток из банановых листьев, в котором были две жареные курицы и два батата. Но камни холодные, сразу видно, что кур жарили не здесь, а откуда-то принесли. Возможно, к этому был причастен конник, промчавшийся мимо нас, перед тем как явился Хуан.

Я съел обе гузки и кусок батата, приговаривая: «Хакаи уму такапу Норуэга Ханау-ээпе, буэна суэр-те» («Ешь из священной земляной печи Длинноухих из Норвегии, на счастье»). К прежней формуле здесь было добавлено испанское буэна суэрте. Принимая от меня курятину, другие участники ритуала тоже произнесли приведенную фразу. Пасхальцы только раз или два бросили через плечо по косточке или по кусочку мяса, предлагая аку-аку угощаться; мы с Фердоном выполняли этот ритуал до самого копца трапезы. Один из пасхальцев нерешительно предложил нам разуться, прежде чем входить в пещеру, но я пропустил его слова мимо ушей, и все остались обутыми. Не было ничего похожего на нервозность, которая царила, когда мы готовились войти в пещеру Атана Атана.

Затем Хуан вывел меня за заваленную камнями черную площадку, метрах в пяти от тура остановился и сказал: «Теперь открывай свои ворота!» Лихорадочно стараясь рассмотреть какой-нибудь знак в беспорядочном нагромождении камней, я спросил, разве он не хочет предупредить аку-аку о нашем приходе. Хуан ответил, что это было сделано загодя. Несмотря на слабое освещение, мне удалось заметить, что некоторые камни возле наших ног повернуты вверх более светлой стороной: очевидно, их недавно передвигали. Я принялся разбирать груду; Хуан тотчас присоединился. Под тройным слоем камней открылся узкий лаз. Черный туннель уходил круто вниз, в толщу застывшей лавы.

По знаку Хуана я стал спускаться на животе, ногами вперед, вытянув руки над головой. Лаз оканчивался сравнительно просторной полостью, ее площадь составляла примерно 6X8 метров. Низкий шероховатый свод не позволял выпрямиться в рост. Хуан, Андрес, Фердон, Туму (Хуан Нахоэ) и Атан последовали за мной; нас было шестеро — желанное четное число, как и при визите в пещеру Атана.

Больше никаких ритуальных действий или формул не потребовалось. При свете фонариков мы увидели причудливую картину. Пол и в этом случае был выстлан сеном, и в дальнем конце камеры, на подковообразной каменной полке, накрытой камышовыми циновками, лежала коллекция мелкой каменной скульптуры. За полкой находилась еще одна камера, отгороженная стеной из булыжников и обтесанных паенга. Эту закрытую камеру нам не показали; возможно, в ней лежали останки или же вещи, принадлежащие другому члену рода.

Посреди пола, перед полкой, чуть возвышалась похожая на алтарь, застланная сеном и камышовой циновкой каменная платформа; Хуан назвал ее надгробием. Мне было предложено сесть на нее — дескать, так обычно делал дед братьев Хаоа. Мысли мои снова обратились к загадке черепков Андреса Хаоа, когда по обе стороны платформы я рассмотрел камышовые плетенки, содержащие, по словам Хуана, ипу маенго, то есть керамические сосуды. От них к выходу вдоль стен выстроились в два ряда выцветшие человеческие черепа и каменные скульптуры. Справа первым от входа лежал своеобразный каменный череп; вытянутый в трубочку рот его заканчивался перед носом не то мисочкой, не то масляным светильником (К-Т 1675; фото 195 а). Далее следовал выцветший человеческий череп. Слева первой от входа лежала грушевидная фигурка, нечто вроде каменного песта с человеческой головой в верхней части (К-Т 2000; фото 206 d); рядом — еще один выцветший череп. «Ключ» — каменный череп, оставленный мной в лагере, — очевидно, занимал свободное место в левом ряду. Нам не объяснили, почему одни фигурки поместили но бокам входа, тогда как большинство скульптур лежало на полке в другом конце; вообще мы и в этот раз не получили никакой информации сверх того, что изделия эти дают владельцу волшебную силу мана и приносят счастье. Среди многочисленных необычных скульптур на главной полке была человеческая маска с большими ушами и зубцами, изображающими перьевой венец. В тот момент мы не знали, что эта вещь почти идентична маскам, которые в 1934 году нарисовал и вырезал в дереве для Лавашери один пасхалец, не доживший до нашего визита (наст, том, рис. 18, фото 147 d, 295). Остается лишь гадать, был ли тот же художник автором каменной маски, впоследствии попавшей в тайник, или, напротив, он руководствовался ею или подобным изделием как образцом.