1917-й - Год побед и поражений - Владимир Войтинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ген. Парский, посреди поражений, в обстановке разложения армии, сохранял неизменную пламенную веру в русского солдата. Эта вера мирила его со всем -- даже с комитетами.
-- Русский солдат, -- говорил он, -- изумительный солдат, он боевую обстановку сметкой, чутьем схватывает лучше, чем любой генерал. Военачальник у солдата должен учиться. Я так и делал, когда ротой, а потом полком командовал. Получу задание, изучу местность, а прежде, чем приказ отдавать, позову своего денщика и с ним посоветуюсь. И не помню случая, чтобы денщик дельного совета мне не подал. Земляки всегда все знают лучше, чем в штабе: и где у противника пулемет припрятан, и с какой стороны у него части покрепче стоят, с какой стороны -- послабее. В эту войну, уже корпусом командуя, я и то всегда денщика выспрашивал: "Как ты, Гаврила, думаешь, будет ли на этой неделе немец наступать или нет?" А Гаврила отвечает: "Никак нет, Ваше Превосходительство, раньше чем через 10 дней ему наступать невозможно". --"Почему ты так думаешь?" -- "А потому-то и потому-то..." Я и спокоен. А то Гаврила сам мне докладывает: "Ваше Превосходительство, не иначе, как немец ударить хочет", -- я сразу в армию доношу, что по полученным сведениям ожидаю, мол, наступления неприятеля, и сам меры принимаю..."
Для Парского решающим фактором в войне была психология солдат и офицеров и прежде всего их взаимное доверие и спайка. Одной из причин наших военных неудач он считал рознь между различными видами оружия, особенно пехотой и артиллерией, и рекомендовал бороться с этим злом, устраивая общие батарейно-полковые праздники и гулянья для офицеров и солдат. Так же заботливо относился он к сплочению различных национальных элементов армии.
Как-то, собираясь в украинский армейский комитет, я пригласил Парского ехать со мною. Генерал согласился, но уже в дверях остановился и сказал:
-- Знаете, что, Владимир Савельевич? Отправляйтесь одни.
А я к ним на будущей неделе пойду, когда ко мне жена при
едет-- она из Полтавской губернии, по-украински говорит. Я
им скажу, что надо, а потом жена по-ихнему несколько слов
прибавит -- выйдет сердечнее, теплее, хохлы это любят...
О военных талантах генерала Парского судить я не берусь, но в прошлом за ним были крупные заслуги, и в обстановке фронта он разбирался, как мне казалось, неплохо. Во всяком случае, это был человек с оригинальным, самостоятельным умом. Политикой он мало интересовался, признаваясь простодушно:
-- Этих дел я не знаю.
В спасительность репрессий он не верил:
-- Русского человека, если он забрал себе что в голову, нака
занием не испугаешь.
Но верил в здравый смысл и совесть солдата, и потому все настроения в армии считал явлением временным, преходящим.
Болдырев, бравый генерал, гордившийся тем, что отец его сам пахал землю, был человеком другого склада. Он не философствовал, не рассуждал, а старался с размаху, напряжением воли брать все препятствия. Его решительные манеры, смелость, прямота, в сочетании с его своеобразным красноречием, внушали уважение солдатам. К комитетам сперва он относился недоверчиво, но потом, приглядевшись к их работе, понял, что они не являются помехой укреплению фронта. Искосол, со своей стороны, вначале считал негнущегося, резкого на язык генерала завзятым контрреволюционером и даже добивался его увольнения. Но позже искосольцы оценили прямоту, лояльность и энергию Болдырева и искренне жалели о его уходе, когда -- после отставки ген. Данилова -- ему пришлось покинуть корпус, чтобы принять командование соседней 5-й армией.
Не буду здесь останавливаться на других представителях командного состава. Перейду к комитетам.
* * *
Душой армии был Искосол. Председателем его состоял Г.Д. Кучин (Оранский)194, видный деятель социал-демократической партии, в начале войны призванный в армию, прошедший всю военную страду рядовым, в окопах, и на фронте произведенный в прапорщики. Старый революционер, глубоко убежденный социалист, он ненавидел войну, но вместе с тем любил армию, считал оборону величайшей задачей революции и относился с увлечением к военному делу. Вокруг него группировались люди, подобно ему, прошедшие партийную школу и в окопах проведшие войну: Я. Хараш195, Л. Тумаркин, Б. Рабинович. Им удалось подобрать себе помощников, политически менее подготовленных, но искренних, энергичных, преданных революции и обороне.
В Искосоле царила атмосфера безграничного взаимного доверия и тесного товарищества. Это была одна дружная семья. Любимым членом ее был и А. Дюбуа. Войну он провел рядовым на фронте, разделяя политические позиции крайнего оборончества. Но, в отличие от Кучина, во время революции он потерял интерес к военному делу, по-видимому, увлекшись открывшимися перед социалистами широкими возможностями морального и интеллектуального воспитания масс. Он энергично работал в рижской партийной организации, редактировал местную социал-демократическую газету, поддерживал связи с профессиональными союзами, руководил стачками (в частности, когда я приехал в Ригу, внимание его было поглощено забастовкой прачек). Эти его занятия, по правде, имевшие мало общего с обязанностями комиссара армии, вызывали негодование штаба. Но дело от этого не страдало, так как свои официальные обязанности Дюбуа передал своему помощнику, некоему Минцу, и тот, будучи совершенным нулем в смысле политики и общественности, но обладая большой трудоспособностью и некоторым административным талантом, недурно справлялся со своими функциями. Понемногу Минц прибрал к рукам весь армейский комиссариат, отобрав у Дюбуа все атрибуты его должности: печати, бланки, квартиру и автомобиль. В штабе к Минцу относились с уважением, в Искосоле его презирали.
Со штабом Искосол, как я упоминал уже, был на ножах. Трения между ними начались с первых дней революции, и с тех пор каждый день приносил новые недоразумения. Дюбуа и Минц, которые едва разговаривали друг с другом и из которых один всегда поддерживал генералов, а другой во всем соглашал
ся с Искосолом, не могли быть посредниками для улаживания этих столкновений. За это дело и принялись мы с ген. Парс-ким, и к началу августа нам удалось, кажется, достичь некоторых результатов -- машина 12-й армии стала работать ровнее, без перебоев.
* * *
Характеристику состояния 12-й армии, данную на предыдущих страницах, я хотел бы дополнить здесь несколькими замечаниями о 5-й армии, составлявшей левое крыло Северного фронта. С этой армией я познакомился несколько позже, чем с 12-й, в конце августа. Но в дальнейшем мне приходилось делить внимание и время между обеими армиями.
Обстановка здесь и там была различная. 5-я армия считалась одной из наименее разложившихся на всем пространстве от Рижского залива до Черного моря. Репутация "опоры порядка" особенно упрочилась за ней благодаря той роли, какую сыграл в июльские дни отправленный ею в Петроград "сводный отряд". Забегая несколько вперед, отмечу, впрочем, что позже именно 5-я армия первой оказалась в руках большевиков.
Особенностью этой армии, по сравнению с 12-й, была бедность политической жизни, преобладание инерции старых отношений, что объяснялось расположением армии в стороне от больших промышленных городов. Но не оставалось без влияния и то обстоятельство, что командовал 5-й армией энергичный и умный ген. Данилов, умевший со всеми ладить и всех в конечном счете подчинять своей воле.
Армейский комитет в 5-й армии был по составу не столь блестящ, как Искосол. Но во главе его стоял талантливый и смелый человек, гусар и георгиевский кавалер Виленкин. При царизме он был правоверным кадетом, а во время революции примкнул к народно-социалистической партии196. Я думаю, что это было с его стороны действительным полевением, а не приспособлением к обстановке: Виленкин был человеком негнущимся, не умеющим льстить толпе -эти свои качества он доказал своей смертью*.
Станкевич приводит в своих "Воспоминаниях" отзыв Вилен-кина о роли армейских организаций: "Задача нашего комитета довести армию до того состояния, чтобы по приказу командующего армией любая часть арестовала без колебаний комитет. Тогда
* Он был расстрелян большевиками в 1919 г.
мы, деятели комитета, скажем: наш долг перед родиной выполнен"*. Это не была бутада: Виленкин действительно так смотрел на дело. Но его точка зрения не разделялась его сотрудниками; он занимал в комитете крайний правый фланг, что не мешало ему пользоваться среди товарищей огромным влиянием.
Крупную роль играл в комитете полковник Куропаткин -- кадровый офицер, искренно отдавшийся революции и сумевший привить товарищам по работе свои навыки специалиста. Политическим руководителем, идеологом оборончества был в армии социалист-революционер Евгений Колосов. Весьма энергичную деятельность проявлял армейский комиссар Ходоров. Но о нем у меня осталось неприятное воспоминание: он пытался упрятать в сумасшедший дом какого-то солдата --лазаретного служителя, уличавшего его в том, что он, Ходоров, до революции, пользуясь родственными связями, "окопался" в лазарете.