1917-й - Год побед и поражений - Владимир Войтинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из братоубийственной схватки демократия в целом вышла обессиленной, разбитой. В результате победы ЦИК над бунтарской стихией началась настоящая оргия контрреволюции на улицах Петрограда. Темные элементы, прятавшиеся 3 и 4 июля, теперь тор
* По-видимому, в кругах, близких к Временному правительству, до конца господствовало весьма смутное представление о происхождении отряда, отправленного в Петроград с фронта. В.Д. Набоков, описывая июльские дни, замечает: "Кончилась вся эта история, как известно, прибытием верных правительству войск с фронта (кавалерийская дивизия), изоляцией и последующим разоружением восставших, полной победой правительства..." (Набоков В. Д. Временное правительство, с. 79).
жествовали. "Публика" Невского проспекта, ненавидевшая Чхеидзе и Церетели не меньше, чем Ленина, требовала мести и крови. Появились какие-то самозванные шайки "инвалидов", офицеров, юнкеров, хватавшие среди бела дня подозреваемых в большевизме людей, врывавшиеся в квартиры, производившие обыски и аресты. Штаб округа, проявивший полное бессилие во время беспорядков, теперь развивал кипучую энергию. Из всех щелей вылезли "герои", возмущавшиеся слабостью Временного правительства и двусмысленным поведением ЦИК.
Картина была отвратительная. Этот разгул черносотенства грозил уничтожить плоды нашей победы над бунтарской стихией. Ибо не "золотая молодежь", не купеческие сынки, не чиновники, не дамы с Невского положили предел распространению этой стихии -- сделали это революционно-демократические силы, которые стояли за ЦИК. Но работать на именинников 5 июля революционная демократия не могла. Оргия Невского проспекта вырывала последнее оружие из наших рук и отдавала его в руки наших противников слева.
День 5 июля запомнился мне как один из самых тяжелых дней революции. В воздухе опять пахло погромом и кровью. Со всех сторон стеклись в Таврический дворец тревожные вести. Хоть бы скорей прибыли с фронта наши войска! Но эшелоны задержались где-то в окрестностях Петрограда в видах предварительного сосредоточения. Несмотря на крайнюю усталость, я вновь остался на ночь дежурить в Таврическом дворце. Около полуночи мне сообщили, что где-то назначено тайное собрание представителей офицеров всех частей гарнизона, созванное для выработки плана действий против ЦИК. Это было крайне неприятно -- не потому, что офицерство представляло собой значительную контрреволюционную силу, а потому, что слухи о ночном совещании должны были вызвать обострение антиофицерских настроений среди солдат и грозили привести к кровавым эксцессам. Помешать собранию было невозможно, оставалось объясниться начистоту с его участниками и этим путем изменить его характер. Но место собрания мне не удалось узнать. Наконец, часа в три ночи приехал в Таврический дворец незнакомый мне молодой офицер и спросил кого-нибудь из членов Исполнительного комитета. Приехал он прямо с офицерского собрания. По его словам, у большинства офицеров настроение было мирное; таинственная обстановка, приданная совещанию его инициаторами, была им не по душе, и они были бы рады, если бы представитель Исполнительного комитета приехал к ним и дал бы объяснения по волнующим их вопросам.
Я немедленно отправился в Преображенский полк, где происходило собрание. Присутствовало человек двести офицеров.
У большинства из них был вид людей, попавших в "историю" и не знающих, как из нее выбраться. Но небольшая кучка руководителей была настроена весьма воинственно. Со стороны этой кучки мне пришлось выдержать горячую атаку. Почему исполнительный комитет покрывает большевиков? Почему терпит он в своей среде заведомых немецких шпионов? Почему в дни беспорядков он отказался от помощи военных училищ и казаков?
Отвечая на эти упреки, я квалифицировал по достоинству басню о шпионах и старался обьяснить политику ЦИК. Особенно настаивал я на том, что в петроградской обстановке было безумием пытаться усмирять солдат при помощи юнкеров или пехотные полки при помощи казаков. Единственным результатом такой попытки, доказывал я, явилась бы резня, первыми жертвами которой стали бы офицеры.
Послышались голоса одобрения. Но инициаторы собрания не унимались. Теперь они требовали от меня ответа на вопрос, что намерен делать Исполнительный комитет, чтобы предупредить повторение беспорядков. Я ответил, что комитет будет действовать, руководствуясь своим пониманием интересов революции, и, со своей стороны, потребовал, чтобы собравшиеся офицеры выразили полное доверие ЦИК и немедленно вернулись к своим частям, где их отсутствие может произвести нежелательное впечатление на солдат.
Не знаю, как отнеслось бы собрание к моей речи, которой я придал намеренно резкий тон, но в это время с улицы послышался странный шум. Бросились к окнам: по улице двигались войска -- спереди длинные редкие пешие цепи, затем броневики, пехота, пушки, по сторонам орудий цепи всадников. Это был отряд, предназначенный для "ликвидации" Петропавловской крепости, где заперлись кронштадтцы, и дома Кшесинской.
Отряд производил внушительное впечатление. И для каждого, даже для самого заклятого врага Советов, было ясно, что появление этой силы стало возможно лишь благодаря ЦИК. Собрание почувствовало это. Раздались голоса:
Да здравствует Всероссийский исполнительный комитет!
Полное доверие ему!
Все по своим частям!
И офицеры разошлись, приняв единогласно краткую резолюцию доверия ЦИК. Это ночное заседание убедило меня, что нет оснований опасаться заговорщических попыток со стороны петроградского офицерства. Хуже были контрреволюционные погромные настроения, разлитые в воздухе. А еще хуже было то, что под влиянием этих настроений правительство начало проявлять "твердую власть" мерами, которые, не устрашая солдатскую массу, вызывали в ее среде раздражение и которых мы никак не могли защищать.
* * *
6 июля прибыл в Петроград "сводный отряд". Собственно,
ему уже нечего было делать -- его роль была сыграна тем, что
он начал 4-го вечером грузиться в вагоны. Начальником от
ряда стал поручик Мазуренко, назначенный на этот пост Ви
ленкиным. Это был человек толковый, работоспособный,
лояльный и, кажется, связанный с эсеровской партией. На
стаивая на его кандидатуре, Виленкин ссылался на работу,
выполненную им при формировании отряда, и еще на то, что
при отправке солдат им говорили, что командовать отрядом
будет "свой" комитетский офицер.
Прибывшие с фронта солдаты были крайне озлоблены против большевиков и не отказались бы от расправы над ними. Но озлобление их было особое. Мазуренко хорошо выразил их настроение в своем приказе о вступлении в должность:
"Мы, пришедшие с боевого фронта, обязаны избавить столицу революционной России от безответственных групп, которые вооруженной силой стараются навязать свою волю большинству революционной демократии, а собственную трусость и нежелание идти на боевой фронт прикрывают крайними лозунгами и творят насилие, сея смуту в наших рядах и проливая кровь невинных на улицах Петрограда... Мы будем действовать против тех, кто нарушает волю революционного народа, согласуя свои действия с частями петроградского гарнизона, оставшимися верными делу революции".
7 июля состоялось объединенное собрание представителей пет
роградского гарнизона и "сводного отряда". Фронтовики с нема
лым изумлением узнали от петроградских солдат, что те слышать
ничего не хотят о большевизме и готовы все сложить головы за
ЦИК, а кровавые дни 3 и 4 июля представляли собой какое-то
наваждение, так что "концы найти" в происшедшем нет возмож
ности.
Обмен клятвами в верности революции завершил это своеобразное "братание" представителей бунтовавшего еще так недавно гарнизона и его "усмирителей". Большевизм казался в эти дни сломленным навсегда. Массы отвернулись от обманувшей их партии. Аресты участников июльского выступления и бегство Ленина179 еще более усилили развал в большевистских рядах. Но поражение большевизма было временное и кажущееся: партия, связавшая свою судьбу с развитием бунтарской стихии в стране, должна была переживать подъемы и падения, соответсвовавшие приливам и отливам этой стихии.
* * *
Дни, последовавшие за ликвидацией июльских беспорядков, были полны тревог и волнений. В Таврическом дворце шли непрерывные совещания. Дни и ночи сливались в какой-то серый клубок. Никогда не принималось столько героических решений, не отмечалось на протяжении нескольких дней столько "исторических" моментов. А вместе с тем никогда не были мы беспомощнее, никогда не ощущали с большей остротой, что революция бьется в тенетах, как птица с перебитыми крыльями.
Хотя я стоял близко к центру событий, присутствовал на всех "исторических" заседаниях и совещаниях "звездной палаты", участвовал в составлении большей части резолюций, деклараций, воззваний этого периода, но мне трудно было бы в рамках воспоминаний восстановить связную картину этих дней. Уже 7 июля выяснилась невозможность сохранить до созыва пленума ЦИК прежний состав Временного правительства. Кн. Львов заявил о своем выходе в отставку, и правительственный кризис вследствие этого углубился настолько, что неизбежно стало безотлагательное расформирование кабинета. Единственным кандидатом на пост председателя правительства был Керенский. Портфель министра внутренних дел -- не помню, по чьей инициативе, -- предложили Церетели, и он без колебаний принял на себя эту неблагодарную роль, меньше всего соответствовавшую его наклонностям и способностям.
