След «Семи Звезд» - Лещенко Владимир

Брезгливо ткнул рукой в фаллический столбик. Да уж, девичьи игрушки… Нечего сказать.

– Вестимо, не для этого, – голос Брюнетты стал и впрямь напоминать змеиный шип. – Мы хотели поговорить с вами… Привлечь или, по крайней мере, предупредить, чтоб вы, сударь, не совали свой длинный нос не в свои дела. И не становились поперек пути людям, которые не вам ровня по силе и возможностям своим!..

О, а вот это уже другой разговор. Но как жаль…

В сердце впилась саднящая игла. Как жаль, что дело зашло столь далеко! Ох, Тень-змея, сколь же велика твоя сила! Самую малость оставила, не проглотила. Беда, ежели не поспеть с лечением. А как пользовать? Кто подскажет средство?

– Кто это – мы? Вы да ваш дядя? Или гости, собравшиеся в этом дому?

– Дядя?.. – вздрогнула девушка. – При чем здесь мой дядя?

– Так господин поручик не ведает о том, что деется у него под крышей?

На лице Брюнетты отразилось видимое облегчение.

– Ах, поручик… Как же, как же. И он в деле. Что ж до гостей…

Пару мгновений она колебалась. Затем решительно встала и поманила его рукой. Подойдя к стене, дернула некую скрытую веревочку, и шелковая драпировка поднялась вверх, открыв дверь. Легонько приотворив ее, красавица заглянула в щелочку, а потом посторонилась, уступая место Ване.

– Извольте взглянуть…

В полутемном помещении, освещенном всего двумя или тремя шандалами, играли в карты. Барков полюбопытствовал, кто же это манкирует танцами, и обомлел: за ломберным столиком сидели молодые и не очень люди, знакомые ему по Петербургу. Граф Строганов, князь Бердский и двое старших сыновей новгородского губернатора – Алехан и Гришан Орловы. Ну-ка, ну-ка…

Но дверь уже захлопнулась.

– Вы удовлетворены?

Не нашелся, что ответить. Близкие к «малому двору» великих князя и княгини персоны. Что они делают в этаком захолустье?!

– Мы радеем о будущем России, – как бы услышав его вопрос, пояснила девушка. – Ужель вы сами не видите, что творится вокруг?!

Заломив руки, она принялась нервно прохаживаться по кабинету, мало не выкрикивая гневные тирады:

– Бессмысленная война, истощившая и без того худую казну государства, и без того опустошенную прихотями старой похотливой блудницы, на уме у которой одни наряды да балы! Жалкая участь наук и искусств, прозябающих, пока дочка солдатской портомойки меряет бриллианты пригоршнями! Задавленный и забитый черный народ! Окованное цепями дворянство, отданное во власть всесильным временщикам! Разгул бесчинств, творимых Тайной канцелярией… Издевательство над трудолюбивыми и полезными державе раскольниками – в наш просвещенный век!

Поэт молчал. Он был почти во всем согласен со своей пассией. Особливо в том, что касалось произвола. На своей шкуре почувствовал ласковые объятия Приапа-Шувалова. И все же…

– Что предлагаете взамен?

– Взамен? – прелестница стала, как вкопанная. – Надобно дать дорогу молодым силам, кои приведут государство к процветанию, просвещению, миру!

Понятно. Очередной заговор. Мало ль их уже видела в этом столетии бедная матушка Русь?

– А средства?

– В святом деле все средства хороши! – в запале бросила Брюнетта.

– Э, нет, позвольте не согласиться. Все, да не все. Когда это идет вразрез с разумом, с сердцем и самой верой, то…

Он не договорил. Да и надобны ли были тут слова? Не все ль и без них ясно?

Дама закусила губу.

– По крайней мере… – начала она нерешительно. – Дайте слово, что не будете мешать. Не донесете…

– Обещать того не могу, – возразил поэт твердо. – Как карты лягут.

Повернулся и пошел прочь.

– Да постой же, упрямец! – полетело ему в спину отчаянное. – Я же тебе добра хочу, пойми наконец! Уже дважды спасала твою глупую голову, но не могу же делать это вечно! Мне просто не дозволят…

Поэт остановился на пороге распахнутой двери, из-за которой неслись веселые звуки польского. Бал продолжался.

– «Братия! Если кто из вас уклонится от истины и обратит кто его, пусть тот знает, что обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов…»

И, не добавив ничего к словам апостола Иакова, вышел вон.

На улице Иван тут же попал в руки Козьмы и Дамиана. Монахи наперебой принялись расспрашивать его о том, что было в доме, да отчего это на нем лица нет.

А поэт не мог говорить. Шел и шел он молча вперед, лишь бы подальше от недоброго места. Тяжелый камень придавил ему грудь, мешая дышать.

И вдруг, как раз напротив церкви Рождества Богородицы, остановился, приметив некую жалкую фигуру, приютившуюся на паперти. Скинув шубу на руки оторопевшим отрокам, с остервенением стащил с себя подаренный невесть кем камзол и накинул на прикрытые ветхой рванью плечи нищего. За камзолом последовала и жилетка. Снял бы и панталоны, да негоже без порток по людным местам шляться.

Без окаянного тряпья стало легче.

– Ну, все! – выдохнул он. – Едем к преосвященному. Есть о чем поведать и потолковать…

Глава шестая. Решающий день

Москва, май 201… г.

Рабочий день Вадим начал с того, что принялся изучать справку, присланную из отдела рукописей «Ленинки» (по примеру большинства населения Москвы он так и не привык именовать главную российскую библиотеку ее новым названием).

На прошлой неделе на всякий случай решил послать запрос насчет этой самой «Книги Семизвездья». И вот ответ пришел – наверное, люди там несказанно обрадовались возможности просветить работников правопорядка.

В заключении, подписанном неким доктором исторических наук Аркиным Дэ Тэ, говорилось примерно следующее.

Книга эта, пожалуй, принадлежит к числу редчайших. Сохранилось ее описание – толстый том в переплете якобы из человеческой кожи. На обложке вытеснены – цитата – «незнакомые письмена и пугающий своими неестественными чертами лик демона».

Надо же – эвон как: «пугающий своими неестественными чертами»!

«Книга Семизвездья», вопреки обычному мнению о колдовских книгах, вовсе не сборник заклинаний. Она была задумана как историческое повествование, «книга о том, что умерло и ушло». Написана не ранее чем в 1388 году, предположительно на Родосе, священником, в прошлом рыцарем, французом по происхождению, отцом Теобальдом, о жизни которого известно мало.

Ведомо, что он много путешествовал, с папскими миссиями обойдя земли от Магриба до Дамаска, и был хорошо образован. Собирал на базарах и в библиотеках древние рукописи, славясь умением читать и переводить манускрипты, бывшие не по зубам менее ученым людям.

Что интересно, писал он книгу не по своему почину, а исполняя волю некоего могущественного человека – возможно, папского нунция графа Робэра Женевского – будущего мятежника и антипапы[21].

Теобальд прекрасно ориентировался в астрономии, математике, философии и метафизике и был при этом также достаточно искушен в магических техниках теургии. Говорили, что он свободно общался с духами, и даже как-то явил зрителям саму богиню Гекату.

Он имел доступ к множеству ныне утраченных источников и смог детально изучить события, на которые лишь намекают «Книга Бытия», апокрифическая «Книга Еноха» и прочие.

Для изготовления обложки этой книги неизвестный заказчик Теобальда, якобы, приказал содрать кожу с купленной на рабском рынке юной мавританской девственницы. Но скорее всего это лишь предание – тем более, книги в наличие нет, и установить, кому принадлежала кожа, за давностью лет не представляется возможным.

В Амстердамской библиотеке хранится свиток ученика и последователя Теобальда, мэтра Жана Олауса, который утверждает, будто его учитель полагал, что до появления рода людского Землю населяли другие разумные существа, и даже (страх сказать!) боги. И что человечество приобрело множество знаний благодаря встречам с существами иных «сфер».

Вместе с кардиналом Николаем Кузанским Теобальд разделял веру в подобие звезд нашему Солнцу. Вокруг них обращаются невидимые с Земли планеты, на которых существуют особые формы жизни. Он также говорил и о других соседствующих с Землей мирах.