Карма темных ночей (сборник) - Марина Серова

Майор своим поведением публично продемонстрировал свое отношение к звездному статусу потерпевшего, сбил, если можно так сказать, излишний пафос, что перед буквой закона все равны и никто не застрахован от неприятностей, не важно, птицей какого полета он себя мнит.

Остроликий удалился за Василием Авдеевичем, я держалась невдалеке от входа в павильон, понимая, что мое присутствие на снятии показаний будет кстати, вот только идти следом не спешила, ожидая удобного момента, чтобы не привлекать внимания.

– И борьбой владеет, и историю знает, и на лошади скачет, и сама красавица… и я подозреваю, что у этого перечня имеется продолжение… – Максим, как всегда, не заставил себя ждать.

– Есть, не сомневайся, – не сдержалась я от прямого ответа, хотя догадывалась, что все это сильно смахивает на флирт.

– А я и не сомневаюсь, я даже уверен, просто не могу мимо этакого алмаза пройти. – Голос его источал мед.

– Что ж поделать, придется… э… пройти мимо, – я мило улыбнулась и шагнула в павильон, радуясь, что Полоцкий закрывает меня своей широкой спиной от остальных, праздно бродивших по лужайке перед входом. Мой неприятный ответ должен был отбить у Максима, по моему разумению, всякое желание когда-нибудь здороваться со мной впредь. А мне совершенно не хотелось сейчас продолжать нашу беседу, так как мысли мои были заняты совсем иным, а придумывать очередную легенду, с чего это я оседлала лошадь и кинулась за Остроликим, не стоило.

Майор не удивился моему появлению, а Остроликий, как и следовало ожидать, обрадовался.

– Ну, так и что это? Что за мотив у вашего недоброжелателя, давайте, Всеволод Александрович, поднатужтесь, вспоминайте, может, были какие-то угрозы или что-то еще настораживающее? – продолжил допытываться Василий Авдеевич, кивнув мне на свободный стул.

– Да я не знаю, не знаю! – Остроликий был близок к истерике. – Мне многие завидуют, – взвизгнул он, но быстро взял себя в руки и с неожиданным презрением в голосе зло процедил сквозь зубы: – Бездарности…

– Ну, вот, уже кое-что! – повеселел Василий Авдеевич. – Кому вы перешли дорогу с этим фильмом, может быть, финансирование перекрыли, забрав бюджет на себя, то есть на свое, как вы там говорите, творение? – он приготовился записывать.

– Нет, увольте, напраслину я возводить не стану! – занял неожиданную позицию режиссер. И полицейский, и я удивились такой самоотверженности. Признаться, я, узнав подноготную киноискусства, утвердилась во мнении, что это мир, где человек человеку волк, но услышав из уст моего клиента, что он не станет высказывать подозрений насчет своих братьев по оружию… то есть… профессии, я приятно удивилась. Однако я недолго пребывала в приятном заблуждении. Совершенно не зная моих мыслей, Остроликий тем временем продолжал говорить так, словно рассуждал вслух, позабыв о том, что он не один: – Конечно, Лыскин сильно расстроился… Он почти окучил вашего местного банкира на свое бредовое фэнтези… Но тут я влез, и с меньшими запросами, ведь мне удалось у Госкино значительные субсидии выбить, да еще там дорогу перейти Захвастову, но ведь это рабочий момент, я не могу даже подумать, чтобы эти, несомненно, в чем-то талантливые люди, таким грязным способом пытаются воздать мне за обиды. – Остроликий откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Я с трудом сдержалась от едкого замечания, так жалко мне стало моих светлых и теплых мыслей, что я адресовала ему мгновение назад.

– Так, Лыскин и Захвастов, что ж, подумаем, поработаем, – задумчиво протянул Василий Авдеевич, со скорбным вздохом внеся запись в блокнот. Я хорошо понимала его настроение, а также то, что ему уж очень не хочется связываться с Москвой, посылать запрос, брать показания и вести всю ту довольно нудную работу по доказательству или опровержению в причастности к покушениям двух мэтров режиссуры. Но и проигнорировать подозрения потерпевшего он не имел права. – Что-нибудь еще? – Немного неприязненно произнес майор.

– Да вроде нет, – беззаботно пожал плечами Остроликий.

– Тогда и у меня все, будем работать, вы можете идти… – Остроликий радостно вскочил, я поднялась следом. – А вы, Евгения, останьтесь…

– Вы как Мюллер Штирлицу, – грустно пошутила я, но стесненная профессиональными обязательствами, была вынуждена ответить: – Я, как вы понимаете, везде следую за клиентом, если он свободен, то и я, – развела я руками.

– Да понимаю я, понимаю… – неожиданно зло буркнул майор. – Просто хотелось бы обменяться мнениями, поделиться, так сказать, рабочими версиями, – он многозначительно кивнул на протокол. Конечно, я и без его красноречивых взглядов догадалась, к чему он клонит. Похоже, Василий Авдеевич готов был ухватиться за любую версию, которую я имела на сегодняшний день, если, конечно, сочтет ее резонной, лишь бы не развивать муторную деятельность, связанную с новыми фигурантами в деле.

– Если с глазу на глаз, то вечером мы будем в гостинице, у вас же никаких планов, Всеволод Александрович, – все же решила уточнить я, хотя и помнила наш новый уговор с Остроликим, что теперь он согласен меня слушаться.

– Но!.. – приготовился возмутиться он, и тут, весьма кстати, из конюшни позади павильона раздалось бодрое лошадиное ржание, услышав которое мой клиент сник и весьма покорно ответил: – Э… да-да, конечно, я буду отдыхать и никуда не денусь от вашего бдительного ока.

– Тогда я подъеду, как всех опрошу.

– Конечно, Василий Авдеевич, я думаю, что наша беседа пойдет всем на пользу, – честно сказала я, сразу решив, что помощь полиции будет неоценима, одна я, даже в компании помощников, не смогу понять истинные причины присутствия мужа Веры Котовой и одновременно выяснить, что за тайны окутывают чету Остроликих. Так что пока все складывалось как нельзя лучше.

Всю недолгую дорогу до гостиницы мой клиент пребывал в состоянии глубокой подавленности. Похоже, осознание происходящего вокруг него только сейчас, наконец, дошло до него. Я не лезла с расспросами, и так понятно, что он подозревает – причем скорее из личных амбиций, нежели опираясь на какие-либо факты, – своих конкурентов по профессии. Меня же не покидало ощущение, что мотив у преступника банальный, это либо деньги, либо ревность, либо месть, либо все вместе. Хотя на такую удачу я не рассчитывала, в случае, если все эти три аспекта сходятся, злоумышленника найти гораздо проще, так как велика вероятность, что он выдаст себя сам.

Мне не терпелось ознакомиться, чем занималась мадам Остроликая в наше отсутствие, так как покинула она площадку раньше. На этот раз в номере она нас не встретила, Всеволод на всякий случай громко уточнил с порога: «Лиза, ты дома?» – и, не получив ответа, расслабленно улегся на диван. Проверив его апартаменты на предмет подозрительных явлений и ничего не обнаружив, я поспешила к себе, к компьютеру, добросовестно записавшему все показания с камер.

На этот раз мне не повезло, похоже, супруга режиссера не возвращалась, а это значит, что в данный момент мне оставалось только продолжать наблюдение и ждать.

Елизавета Ричардовна появилась к ужину.

– Севушка, спустимся вниз поесть или закажем в номер? – поинтересовалась она от дверей так буднично, словно отлучалась на секунду.

– В номер закажем, – буркнул он, не отводя взгляда от монитора компьютера, но вдруг встрепенулся: – А где ты, собственно, была?

Я буквально вся обратилась в слух, так как мощности жучка едва хватало, чтобы разбирать слова.

– На маникюре, я же тебе говорила перед уходом, что записалась, – не дрогнув ни одним мускулом на лице, ответила Елизавета Ричардовна и для убедительности отвела руку, встав под люстрой, чтобы полюбоваться ярким сияньем лака на ногтях. Удовлетворившись объяснением, Всеволод вернулся к монитору, а я задумалась. Что-то не давало мне покоя, а я не привыкла оставлять подобные моменты без внимания, полагая, что именно таким чувством беспокойства и проявляется интуиция. Первым моим порывом было пересмотреть запись с камер видеонаблюдения, и, так как дневная съемка ограничилась видами пустого номера, я перемотала на утреннее время – на момент сборов супруги Остроликого на съемки, и почти сразу все стало на свои места. После душа, макияжа и облачения в шелковый костюм Елизавета Ричардовна самолично и весьма умело нанесла на свои длинные ногти лак. Сверившись со свежей вечерней записью, где она любуется на абсолютно такой же цвет лака, якобы нанесенный маникюршей, я убедилась, что мадам Остроликая продолжает привирать. Обдумывая все это, я автоматически проверила состояние своего маникюра и с удовлетворением убедилась, что ручки мои смотрятся такими ухоженными и холеными, словно я была не телохранителем, а изнеженной светской львицей.

«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», – поощрила я себя мысленно цитатой и опять всецело сконцентрировалась на наблюдении за клиентом.