Кошка Белого Графа - Кира Калинина

минут, и на тарарам, который мы подняли, наконец прибежали люди. С руганью, криками «Ату!» и чем-то длинным и хлестким в руках. Я не разбиралась и не присматривалась, а улепетывала во все лопатки, как и надлежит кошке, застигнутой за безобра- зием.

Бежала, пока крики за спиной не стихли, а коридоры не опустели, пока не показалось, что сердце сейчас разорвется от бешеного стука. Остановилась, забилась за какую-то то ли портьеру, то ли шпалеру и долго сидела, приходя в себя. Лапы были как студень, в голове стоял шум, под грудиной все тряслось мелкой дрожью.

Видимо, меня занесло в отдаленную часть дворца. Коридоры здесь были у́же, стены затканы не цветами и виноградом, а скромным травяным покровом.

Из всех коридоров я выбрала самый широкий. Он привел в небольшой круглый зал с запертыми дверьми. Дальше хода не было. Оставалось вернуться назад и попробовать другой путь.

Тут раздались спорые шаги. Прямо на меня стремительно шел молодой светловолосый мужчина в легкой котиковой шубе, надетой поверх богатых одежд. За ним поспешал пожилой человек, должно быть, слуга, хоть и не в ливрее, пытаясь набросить на плечи идущему другую шубу, песцовую. Молодой отмахивался от него, не глядя, как от мухи.

– Отстань! Некогда! Мне надо…

Он сбился с шага, рванул ворот, и глаза его на миг вспыхнули синим огнем.

Я притихла у стены, не зная, что лучше – бежать или проявить выдержку? Может, эти двое выведут меня, куда нужно?..

– Снежная кошка, – молодой криво усмехнулся. – Надо же.

Лицо его было пепельно-бледным, на лбу и висках блестела испарина.

Уф, прошел мимо!

Поежился, на ходу обернулся к своему спутнику и выхватил у него шубу:

– Ладно, давай! И не ходи за мной, я быстро.

Он направился к одной из дверей круглого зала, и дверь, вся в завитках вьюнов, распахнулась перед ним сама, явив всепоглощающую черноту, а потом, очень медленно, закрылась. Я успела увидеть, как человек идет, и при его приближении вспыхивают огни, превращая зловещую черноту в обычный дворцовый коридор.

Можно было проскочить следом. Но сил еще на одно приключение не осталось…

Пожилой слуга тяжело вздохнул и побрел обратно. Я пристроилась за ним.

Когда мы выбрались в оживленную часть дворца, к моему проводнику бросились двое в серо-голубых придворных мундирах.

– Где он? Что сказал?

– В храм пошел, – ворчливо отозвался слуга.

– И ты его отпустил? Одного?!

– Я, благородные господа, его величеству не сторож и не начальник! В другой раз сами попробуйте не пустить.

Слуга обошел придворных и двинулся по своим делам.

А я встала у стеночки с открытым ртом, пытаясь соотнести болезненное лицо, которое видела четверть часа назад, с портретами, висящими у нас в ратуше, и в гимназии, и в купеческом собрании, и в театре, и в парадных залах богатых домов – да всюду! С гравюрами в газетах, с ночными кошмарами Камелии…

Молодого короля всегда изображали писаным красавцем – с золотыми кудрями, с ликом гордым, величавым, как и подобает величеству, однако благожелательным.

В жизни волосы у Альрика оказались пепельно-русыми и прямыми, черты вполне правильными и в общем приятными, но он из тех, про кого говорят: ни рыба ни мясо.

Тот же Даниш гораздо интереснее. Весь цельный, такой как надо, безо всяких «но», «вполне» и «в общем». Рыжина и веснушки, что бы ни говорила Кайса, очень ему шли. Еще бы поступал как приличный человек, а не как интриган и шельма…

Мысли снова вернулись к королю Альрику. В нем чувствовалась загадка. Но не та, которую хочется разгадать во что бы то ни стало, а та, от которой лучше держаться подальше. Он был… словно одержимый – вот верное слово.

Бедная Камелия!

Глава 14,

полная дворцовых тайн

Есть такое выражение: «Сила кипит в крови». Альрик знал, каково это, помнил по прежней жизни, по легкой власти над родной стихией.

Сейчас же сила не горячила ему кровь, а выстужала.

Он не мерз на холоде, как мерзнут обычные люди и как сам он мерз прежде, но тело все время пробирал озноб, словно при болезни. Особенно во дворце, в обители лета… Не помогали ни меха, ни телогреи. Магия, заключенная в древних стенах, и его собственный врожденный дар как будто противились тому новому, что он нес в себе. Это новое душило, жгло ледяным огнем, требуя выхода, но, когда Альрик пытался приложить его к делу, не слушалось и рвалось из рук.

На открытом воздухе, среди снегов, стужа внутри и стужа снаружи приходили в равновесие, и ему становилось легче. Жаль, ненадолго.

Вот и сейчас, стоило выйти, как небо нахмурилось и белые хлопья посыпались на дворцовый парк, будто пух из рваной перины. Ветер собирал их и швырял в лицо Альрику. Снег под ногами делался то вязким, то скользким, а его стылый голос, который Даниш называл песней, звучал подобно ворчанию злого старика.

Чем настойчивее Альрик пытался остановить разгул зимней стихии, тем хуже выходило. Папаша Болли советовал не рвать жилы. Но Болли при всей его житейской мудрости – человек простой и не знает, что чувствует маг, распираемый непокорной силой, и что чувствует король, видя, как страдает от этой силы его страна.

Винили, разумеется, Даниша. Тот, связанный словом, молчал, и от этого на душе было еще паршивее.

Где носит этого бездельника? Приказано: прибыть без промедления!

Снег роился вокруг, застилая глаза. Но Альрик наконец уловил в воздухе незримые токи и толчком разметал их в стороны, освобождая себе путь – череда белых фонтанов так и взвилась впереди.

Проторенная дорожка привела к павильону, построенному в староригонском стиле: арочные своды, стрельчатые окна, шатровые крыши. Альрик вбежал внутрь, сбросил шубу, густо запорошенную снегом, прямо на мозаичный пол и спустился в подземелье, соединяющее дворцовый парк с Храмом Всех Богов. Двери открывались и закрывались, покорные воле короля, на стенах вспыхивали лучезары, освещая путь. Может быть, Летний дворец и ревновал к чуждой силе, но слушался пока беспрекословно.

Еще бы он не слушался, когда сам бог лета послужил для этой силы проводником! Пусть и ругался тогда последними словами, упрекая в жадности, а нынче зимой был вял и неразговорчив больше обычного, словно в отместку…

Служители Двуликого в черных и белых хламидах проводили Альрика в Зал Вездесущности. Их лица были скрыты двухцветными масками, однако в глазах, глядящих сквозь прорези, чудилось осуждение.

Высокие двери, украшенные луной и солнцем, сомкнулись за спиной короля. Перед ним в полукруглом зале лежала… Нет, не