Пляски бесов - Марина Ахмедова

– Галка сама постаралась, – возразила тогда кума. – Сделала приворот.

– Она б к Леське не пошла, – не согласилась Олена.

– Не проходила она тут, – поддержала ее Полька, которая от рассвета и до заката не пропускала ни одного прохожего.

– А то приворот только в Волосянке делают! – чуть не обиделась кума. – Вышла из дома, сказала – на работу, а сама до Дрогобыча к какой-нибудь ворожке отправилась.

Эта версия была кумушками выслушана без возражений. После чего кума приняла самое деятельное участие в судьбе Маричкиного сына – сделала все, чтобы сегодняшнее сватовство было расстроено. Первым делом она повела с Маричкой разговор о том, что Галка – девушка хоть и порядочная, работящая – вон, не сидит на шее у родителей, сама работает, но все же Василий достоин лучшей спутницы жизни. Так кума и сказала – «спутницы», ведь она, несмотря на тяжелую работу, которой вынуждена заниматься, была женщиной начитанной и всегда привозила себе изо Львова и Дрогобыча новые романы в ярких обложках.

– Была у нас уже лучшая, – отрезала Маричка. – Самая подходящая. Самая красивая. Не треба нам больше красивых. Мы и с некрасивыми как-нибудь проживем.

Но кума и на этом не успокоилась. К своим доводам она присовокупила сына пана Степана и Ганны, говоря, что вот такими гадкими утятами и уродятся будущие дети Василия с Галкой.

– Так Василий у меня хорош собою, – ответила Маричка. – Он и поправит детей.

– Такое… – тут кума взяла паузу, чтобы будущая сватья осознала, какое это «такое». – Такое, – повторила она, – ни одна краса не поправит.

Тут же кума принялась перечислять недостатки сына пана Степана и Ганны – и нос, мол, у него корявый, и рот слюнявый, и глаза – как у мыши ехидной. Хотя пан Степан, на вкус кумы, ничего по молодости был.

– Ты видишь, что такое… такое – непоправимо, – повторяла она.

Впрочем, не добившись и на этот раз успеха, так как Маричка проявила непростительное равнодушие к внешнему облику своих будущих внуков, кума прибегла к последнему доводу.

– Тебе нужно и в доме, и в его комнате особенно поискать… – не договорила кума.

– Чего поискать? – спросила Маричка, хотя сразу поняла, о чем идет речь. Ей ли, обнаружившей в одно несчастное утро у стен своего дома старый кладбищенский крест, было не знать, к чему клонит кума.

Кума многозначительно промолчала.

– Но такое невозможно… – от страха Маричка заговорила басом. – Невозможно…

– В этой жизни все возможно, – оборвала ее кума.

Что и говорить, а сватовству этому предшествовал целый переполох, наведенный в доме жениха. Маричка переворошила все подушки, подняла половики, отодвинула мебель от стен, обследовала каждый угол и даже заставила Андрия отбить доску от порога, под которой ничего обнаружено не было. И наконец, она снова сбегала в церковь, переговорила с отцом Ростиславом, который дал свое елейное согласие на скорый брак. Вернулась Маричка оттуда, прихватив святой воды и свечей. В тот же день она опрыскала в доме каждый сантиметр, а в каждом углу поставила по свече и читала молитвы, пока те горели. Бабка ее при жизни так часто делала, приговаривая, что метод этот – самое лучшее средство для изгнания нечистого и недоброго. Проделав этот не вполне церковный ритуал, Маричка успокоилась и не побрезговала пригласить куму в сватьи. Расчет у этого приглашения имелся – из головы не шло у Марички пальто, которое кума описала подробно и красочно. Хотелось ей, чтоб и в другой раз кума согласилась исполнить ее заказ.

Кума приглашение приняла тут же – ее радовала и важность миссии, возложенной на нее, и возможность хорошо отобедать за праздничным столом и удовлетворить любопытство. Теперь она при виде Галки вскочила с места первой, схватила икону, для которой Иринка еще не успела определить места, сочно расцеловала Галку, оставляя на ее щеках следы своих тонких губ. Кума впихнула Галке икону и пожелала долгих лет счастья, достатка и красивых детей.

Галка присела с краю стола. Собравшиеся выпили за нее. Пан Степан, прежде чем опрокинуть рюмку в рот, бросил взгляд на жену, хмыкнул в рюмку и выпил. А выпив, посмотрел в упор на Галку, бывшую по жене ему племянницей. Галка словила его взгляд, и, как это бывало всегда, в ней зародилось неприятное чувство. А пан Степан после этой рюмки обмяк, обхватил локти руками и, пока Лука настойчиво ему подливал, задумался о чем-то своем. Может статься, о том, что суждено будет Василию повторить его судьбу, ведь Василий с Галкой – все равно что пан Степан с Ганной.

Изрядно опьяневший Лука, встав из-за стола, громко потребовал согласия Галки идти за Василия. Подняла Галка на собравшихся некрасивые глаза. Вот напротив сидит Маричка и сладко ей улыбается. Вот муж ее Андрий – солнце из окна выбивает искру из полосок на его пиджаке. Вот кума, кивающая ей бледным подбородком. Вот незнакомая родственница, потянувшаяся за голубцом. Вот налившийся кровью Лука. Вот пан Степан, глядящий в сторону – противоположную от жены. Вот всегда тихая тетка Анна. А вот родители – пыхтящие то ли от счастья, а то ли от смущения.

– Так! – воскликнула Галка и выскочила из комнаты.

Будущие друг другу родичи неловко посмеялись. Потом заключили друг друга в объятия. Позволили куме прослезиться от умиления, пану Степану – произнести короткий тост за здоровье молодых. А Луке – вынуть пробку из мутной бутылки, стоявшей все это время на краю стола.

– Треба и цю пляшку спробувати, – приговаривал он, разливая по рюмкам.

А уж после этой пляшки пошло настоящее веселье. Из приоткрытого окна понеслись громкие голоса, смех. Наступила и такая минута, когда прохожие могли услышать песню пана Степана, который, опьянев, пел влажно, нежно, ни на кого не глядя.

– Там, де гай зелений, там я народился, – исполнял пан Степан. – Там, де свитить сонце, матинка молилась. Зелений гай… Зелений гай, захисти дитину. Хай живе… – голос пана по-петушиному оборвался, а сам он смахнул с левого глаза слезу – такую же мутную, как хреновуха, стремительно утекающая из открытой Лукой бутылки.

За этой слезой покатилась новая – из правого глаза пана Степана, и он схватил из тарелки соленый огурчик, чтобы зажевать им подступивший к горлу комок.

Стол между тем шумел, и Маричка крикливо, хохоча и подталкивая родственницу в бок, выдавала куму замуж за польского вдовца. Та отмахивалась, прятала лицо в сухих ладонях и рдела, как и Галка, выскочившая из-за стола.

– Он старый! Старый! – каркала в ладони кума.

– Какой старый?! – не унималась Маричка. – Пока не проверишь, не поверим!

– Сначала проверить нужно! – вторила ей Иринка.

– Какие вы… какие… – бормотала вконец смущенная кума.

Сваты гуляли и то и дело разражались женским визгливым смехом. А примолкли тогда, когда Лука выпростал отяжелевшее от еды пузо из-за стола и поднял рюмку, приготовившись говорить тост.

– Мы хотим, чтобы наша страна была сильной и могучей, свободной и красивой, – сильным басом взял первые слова Лука. – А ее раззоряют. И кто раззоряет? Братья! Братский народ. А я вам так скажу – нет большего врага, чем скрытый враг, – Лука приосанился и внимательно посмотрел в глаза Тарасу. Тот выпятил подбородок, отчего тот вдруг сделался квадратным, и кивнул напруженной шеей. – Они бандерами нас зовут, – продолжил говорить Лука. – Так то – великий комплимент! – заявил он, чем вызвал одобрительные возгласы у собравшихся. – Мы гордимся тем, что наша земля породила таких героев, как Степан Бандера! Он все детство провел тут – с дедусей и бабусей своими. Был маленьким хлопчиком, болезненным. Его даже в армию не взяли.

– Но он сам тренировался, читал, – заговорил Тарас. – Он – попросту патриот!

– А москали говорят – националист. Ну и что такого поганого в этом слове? – Лука развел руки, изображая недоумение, и рюмка его уехала к окну, а солнце просветило содержащуюся в ней жидкость насквозь. Там плавали муть и взболтанный осадок.

– Быть националистом – значит иметь свою нацию, свою культуру и свою мову, – вскочила кума. В ее лице не осталось ни намека на смущение. Румянец сошел, и место его заняли бледные пятна. – Вот что такое национализм! – с выражением произнесла она.

– А также это любовь к ближнему, – добавил невпопад пан Степан, и голос его дал очередного петуха. На глаза его выкатились новые слезы. Пан Степан моргнул, и они потекли по щекам, застревая в усах и обильно капая в тарелку с недоеденной закуской. Разбавляли майонез, которого Иринка не пожалела для салатов, и находили дорогу ко дну тарелки через нарезанные кубиками картофель, огурцы, колбасу.

– Хороша хреновуха! – Лука, довольный произведенным эффектом, хлопнул Тараса по спине.

– Справна, – подтвердил тот.

Пан всхлипнул, зарыдал в голос, однако же не громко, вздрагивая плечами. И хотя Иринка тут же подложила ему салфеток, пан ими не воспользовался, и слезы его продолжали течь в тарелку. Перестав есть, Маричкина родственница уставилась на него во все глаза. Да и вся компания притихла, словно почувствовав, что стала свидетелем не слезливого продолжения праздничного веселья, а чего-то иного – переворачивающего душу пана Степана, словно широкой лопатой поднимая с нее большие пласты. А может, это солнечный луч, упорно бьющий сейчас в почти пустую бутылку, подсказал собравшимся – не пьяные слезы проливает сейчас пан Степан, а переживает душевное событие, сходное с тем, что случается с человеком лишь дважды в жизни – при рождении и при умирании.