Брат, Брат-2 и другие фильмы - Алексей Балабанов

Джанга промолчал, укрепляя очередное бревно.

Грегорей быстро взглянул на него.

— Ты, Джанга, не обижайся. — Он прекратил работу и посмотрел на Джангу. — Заживем как соседи! — сказал он неестественно бодро.

— А я хотел, чтоб все вместе, как раньше, — сказал Джанга, не прекращая работы.

— Ты не обижайся…

— Давай… Снег скоро… — сказал Джанга.

По двору носился бычок. Бытерхай затыкала стены большой юрты мхом.

Анка пригнала корову.

— На крышу надо будет сена набросать, — устало сказала она.

Мергень поставила на землю корзину с рыбой и посмотрела на работающих мужчин.

Снег накрыл землю. Две похожие, но разные по размеру юрты стояли рядом. Две струйки дыма поднимались вверх.

Бытерхай через низенькую обшитую кожей дверь с трудом протолкнула внутрь корову и сама едва протиснулась мимо нее и Быса к камельку, где в страшной тесноте жались Анка, Грегорей и Джанга.

Джанга весело пел якутскую песню. Время от времени Грегорей хрипло подхватывал.

Анка налила Бытерхай чаю с молоком.

В большой юрте у огня сидела Мергень. Глаза ее лихорадочно блестели. Тихо стонала Кутуяхсыт. Снаружи доносилось пение.

Мергень встала и вышла наружу. В маленькой юрте смеялись. Тонко звенел голосок Бытерхай.

Мергень подошла к крошечному окошку и, постояв мгновение, крикнула:

— Джанга! Бытерхай! Спать пора! Хватит зубы скалить-то! Завтра опять на работу с полудня!

— Идем, идем! — испугался Джанга. Весело улыбнулся, махнул рукой и протиснулся к двери, подталкивая перед собой Бытерхай.

— Прытка она других на работу гонять! — прошептала Анка.

— Пусть ее! — весело прошептал Грегорей. — А хорошо, что мы сюда перебрались. У меня в костях полегчало.

— А дальше что? — тревожно спросила Анка, держа руку на огромном животе.

— А убьют ее, потому как не оставит она воровать. Убьют ее, а мы останемся с ее богатством…

— Забываешь меня! Оставляешь одну!

— Что ты, Мергень… — оправдывался Джанга. — Просто ты молчать любишь, а я страсть люблю разговаривать. И как я могу забыть мою красавицу. — Джанга игриво обнял ее.

Она брезгливо оттолкнула его руку.

— Видишь, какая ты! Ни себе, ни людям, — обиделся Джанга.

— Скажи им, пусть завтра же перебираются в общую юрту! — вдруг сказала она. — Иначе корову выгоню или зарежу! А домишко сожгу! Пусть сейчас, завтра же перебираются!

— Нет… Этого я им сказать не смогу! — испугался Джанга.

— Тогда хочешь, сейчас сожгу! — решительно сказала она, и по тому, как вспыхнули ее глаза, Джанга понял, что она не шутит.

— Скажу, ужо скажу! — примирительно сказал он. — И что ты за баба? Никогда не понять человеку женщины… — проворчал он.

— Молчи и проваливай! — просто сказала она.

Джанга тихонько посапывал на своей прежней лавке рядом с Бытерхай. Только теперь она не прижималась к нему.

Мергень не спала. Она слышала, как в последний раз простонала Кутуяхсыт. Мергень встала и подошла к ее лавке.

Старуха лежала вытянувшись с открытыми глазами и ртом.

Мергень не стала никого будить и тихо вышла из юрты.

В соседней юрте светилось крошечное окошко, поднимался дымок, и было слышно, как Анка что-то весело говорила. Засмеялся Грегорей.

Мергень постояла, зашла в юрту, взяла из камелька горящую головешку, вышла наружу и просто воткнула ее в сено, наваленное на северную стену маленькой юртенки. Затем взяла полено и тихонько приперла дверь.

Когда сено разгорелось и послышалось тревожное мычание, она вернулась в юрту и легла.

Снаружи доносились крики.

Первым проснулся Джанга.

— Горит! — воскликнул он и выскочил наружу.

— Горит! — закричала Мергень и выбежала за ним.

Юрта горела. Джанга бросился к двери и выбил полено. Корова ринулась в освободившийся проход, задела коленями за высокий порог, упала и закрыла собой выход. Гудел огонь, валил дым. Внутри бились и кричали люди.

Джанга пробовал вытянуть Лысанку за рога, за ноздри, но скотина только вытягивала шею и жалобно мычала.

Бытерхай бегала вокруг и плакала от страха и бессилия.

Корова в последний раз рванулась вперед, но силы изменили ей, и животное, ударившись грудью об косяк, вывалило дверь. За дверью рухнула вся стена, придавив корову и Джангу, который пытался через нее пролезть внутрь.

— Грегорей! — закричала Мергень и с безумным взглядом бросилась в огонь. Черные клубы смоляного дыма поглотили ее. Рухнула юрта.

Бытерхай уже не бегала. Она стояла и смотрела. Пламя отражалось в ее высохших, пустых глазах.

Она не чувствовала холода, хотя юрта уже едва тлела. Она стояла там же, глядя на обгоревшие тела людей и животных, а потом пошла на непривычный звук.

Она нашла Анку чуть в стороне от пепелища. Верхняя часть ее была завалена бревнами и землей с крыши. Между раздвинутых ног что-то копошилось и кричало.

Бытерхай наклонилась и подняла красное, скользкое существо с длинной пуповиной.

В юрте она обмыла ребенка изо рта, как это делала Анка с ребенком Мергень, затем спеленала в свою чистую, припрятанную на праздник рубашку.

Потом она села и прижала его к себе, как это делала Мергень. Но груди у нее не было. Заплакал ребенок.

Бытерхай положила его на кровать и прошлась по юрте.

Вытянувшись, с неестественно открытым ртом лежала Кутуяхсыт.

Бытерхай осмотрела запасы, хранившиеся в юрте, и нашла берестяное ведро с остатками молока. Она перелила молоко в зеленую бутылку из-под водки, оторвала от своего платка полоску ткани, свернула его в виде пробки и закупорила горлышко. Вскоре ткань пропиталась молоком, и Бытерхай поднесла бутылку ко рту ребенка. Он жадно схватил губами кончик материи и принялся сосать.

Бытерхай уснула.

Проснулась она от постороннего шума снаружи. Ребенок спал.

Бытерхай порывисто выскочила наружу и остолбенела. На пепелище орудовал медведь. Он развернулся на звук и посмотрел на девочку.

Бытерхай захлопнула дверь, вернулась на кровать, взяла ребенка на руки и прижала к себе.

Утром сытый медведь спал в тени.

Бытерхай осторожно открыла дверь и вышла, держа в руках ребенка. За плечами висел дорожный мешок.

Она прокралась мимо пепелища и спящего медведя.

Заплакал ребенок.

Медведь проснулся и принюхался.

Стараясь не бежать, Бытерхай быстро шла к реке.

Медведь не спеша ковылял за ней.

Почти выбежав на берег, Бытерхай увидела лодку. Лодка, присыпанная снегом, лежала вверх дном.

Перевернув ее, Бытерхай сняла мешок, положила внутрь ребенка и стала толкать лодку к еще не до конца замерзшему руслу. Лодка поддавалась с трудом, но по льду пошла легче. Вдруг тонкая кромка льда подломилась, и лодка легко соскользнула в воду. Подхваченная стремительным течением, она быстро заскользила вдоль белых берегов.

Бытерхай оглянулась.

Медведь не спеша шел к ней. Позади была река.

Она встала на колени, быстро развязала мешок и достала патефон. Отпустив пружину, она опустила головку на стоявшую там пластинку. Грянула музыка.

Медведь испугался и сел.

Они сидели и испуганно смотрели друг на друга.

Лодка плыла. Мальчик не плакал. Он сосал молоко и смотрел в небо.

Лодка вошла в устье большой реки, впадающей в огромный Ледовый океан.

Война

Под любительские кадры чеченской хроники о зверствах российских солдат в первой и второй кампаниях идут титры фильма. Они сопровождаются патриотической песней об отважном чеченском народе. Песня исполняется на гитаре бородатым парнем в камуфляже.

В маленькой камере без окна на фоне стены, выкрашенной темно-зеленой краской, сидит молодой светловолосый парень с усталым лицом. Одет он в тюремную робу, плечи опущены. Говорит неспешно, тихо, но разборчиво, время от времени поднимает на нас голубые глаза — ясные, несмотря на синие круги бессонницы, и курит.

— Фамилия Задоломов. Зовут Иван. Михайлович, по отцу если… А его — Джон. Так что мы как тезки вроде. Познакомился, значит, я с ним летом 2001 года. Я тогда второй месяц уже сидел в ауле Верхний Исхой у Аслана Гугаева… Это полевой командир у них там мелкий. Из наших его тогда и не знал никто — какой он командир… Но у них там много таких: набрал в горах двадцать парней без мозгов, раздал автоматы и объявил себя полевым командиром… Нас там трое тогда сидело. Я, Федька и еврей один, коммерческий, из Владикавказа, кажется… Семеном звали… — Парень затягивается и делает паузу. — Да, это… мы с Федькой тогда дрова пилили, когда их на грузовике привезли… С ними еще наших двое было…

Изображение на любительской видеокамере неловко проследило за крытым грузовиком и, выпустив его, остановилось на двух оборванных бойцах, которые пилили дрова. Один из них был тот самый светлый рассказчик Иван, только заросший и худой.