По кромке двух океанов - Г Метельский

У людей, которые полжизни проводят в поле — в экспедициях, у бродяг с дипломом и без него, человеческие взаимоотношения несравненно проще, чем у людей, так сказать, оседлых, выезжающих из своего города преимущественно на курорт или в столицу. Бродяги из собственного трудного опыта знают, как нелегко порой бывает одному, вдали от привычных мест, от друзей, какая радость охватывает, когда учуешь вдали дымок костра или увидишь свежий след сапога на звериной глухой тропе. Тут все предельно ясно: если к тебе в палатку ввалился усталый, вымотавшийся в маршруте незнакомый человек — он твой гость, и ты должен поделиться с ним всем, что имеешь. Зато и ты уверен: коль судьба тебя забросит к его очагу, тот человек поступит точно так же.

— Идемте завтракать, — повторяет Борис Федорович Студеникин.

Знакомимся мы уже за столом, щедро уставленным разными «своими» яствами — рыбой, которую он сам поймал и закоптил, помидорами, которые сам вырастил, грибами, которые сам собрал в лесу, ягодами, за которыми он сам ездил к вулкану…

— Ладно… Не сам, не сам, а с тобой! — он шутливо поднимает руки, будто сдается на милость своей жене, очень милой молоденькой Лидии Дмитриевне, тоже работающей на станции.

Борис Федорович заведует сейсмогруппой — тремя сейсмическими станциями, где из года в год, днем и ночью выслушивают земные недра. Именно здесь, на сейсмостанциях, в первую очередь решается вопрос — будет извержение вулкана или нет, а если будет, то где и когда.

Сейсмостанция помещается в соседнем доме. Отщелкивает время хронометр. Поблескивают приборы. Загораются и гаснут выпуклые пуговички ламп на покатой доске, над которой висит табло с надписью: «Землетрясение». Оно пока не светится, «молчит». Сами сейсмографы упрятаны в глубокие восьмиметровые шурфы во дворе, оттуда они посылают электрические импульсы к другим чувствительным приборам, превращающим эти импульсы в свет. Острый лучик, подобный солнечному зайчику, непрерывно колеблется вслед за малейшими колебаниями Земли, падает на фотографическую бумагу, на ее бесконечную движущуюся ленту, и оставляет на ней след. Бумагу проявляют, изучают и сопоставляют с сейсмограммами двух других сейсмостанций. По тому, что получилось на лентах, можно, оказывается, судить обо всех землетрясениях, которые происходят на планете.

Ключевскую станцию, однако, интересуют не все землетрясения, а преимущественно те, которые происходят вблизи, и не обычные, а вызванные деятельностью вулканов Ключевской группы. Извержение начинается не вдруг, вулкан должен накапливать энергию, растет давление внутри, все выше поднимается лава, земная оболочка трескается, вызывая не одно, а целый рой землетрясений. Это уже тревожный сигнал, первый звонок «оттуда». С каждым днем и часом, толчки учащаются. Это происходит до какой-то поры, когда вдруг начинает ослабевать их сила. Казалось бы, надо успокоиться, объявить отбой, но в действительности все обстоит как раз наоборот: прозвучал второй, куда более грозный, звонок из земных недр. Теперь вероятность извержения очень велика и пора бить не отбой, а тревогу. Лава поднялась, она уже стоит у кратера, она растеклась по трещинам и пустотам: оттого-то и упало ее давление. Но ненадолго! Глубинные пласты магмы продолжают стремиться вверх, только тонкая кора земли отделяет их от вершины и от склона сопки. Лава клокочет, дрожит от нетерпения, от стремления вырваться из плена…

Все это точно и бесстрастно фиксируют на ленте сейсмографы. К их показаниям подключаются показания барографов, магнитометров, акустических и тепловых приборов, заранее установленных в кратерах или поблизости от них. Сопоставляется множество данных, разгораются научные споры, летят радиограммы в Институт вулканологии, люди не спят ночами, и в результате все чаще появляется возможность ответить на самые трудные, самые насущные вопросы: когда и где?

Перед последним извержением Ключевской на станции уже знали о надвигающейся опасности. Время взрыва предсказали, однако не сумели ответить на вопрос — где? Об извержении Шивелуча предупредили за неделю, ответив таким образом на оба вопроса. Извержение Безымянного тоже не явилось неожиданностью для ученых. А сейчас? Что же, вулканы продолжают жить. Постепенно нарастает активность Ключевской, Толбачика, того же Безымянного. И лишь старик Шивелуч лениво дремлет, ничем не проявляя пока свой буйный норов.

— «Самолет хорошо, а олени лучше», — вроде бы не к месту вспоминает популярную песенку Борис Федорович и тут же рассказывает, как животные без приборов угадывают, когда будет извержение вулкана или землетрясение, и предупреждают людей. За пятнадцать минут до начала ашхабадской трагедии лошади местного конезавода вышибли ворота в конюшне и в панике разбежались. В югославском городе Скопье вдруг начали метаться животные зоопарка. Завыли дикая собака динго, гиена, жалобно закричал слон, выскочил из воды бегемот и перемахнул через полутораметровую стену. Через несколько часов в Скопье произошло катастрофическое землетрясение. За час до подземных толчков начинают волноваться аквариумные белые рыбки. Но самый разительный случай произошел в 1902 году на острове Мартиника, где вулкан уничтожил весь город Сен-Пьер и его жителей. А вот из животных погибла только одна кошка. Все остальные звери, птицы и змеи загодя покинули насиженные места и спаслись.

— Мистика? — сам себя спрашивает Борис Федорович. — Нет. Просто неразгаданная пока тайна природы…

Вторая сейсмостанция находится у подножия Ключевского вулкана, в Апахончичи, что в переводе означает «гора, дышащая огнем». Туда со дня на день должна пойти грузовая машина. Легковая не пройдет, да и надо отвезти батареи водяного отопления, продукты на несколько месяцев вперед, питание для рации, газеты. Домик станции там один на всей горе, кругом безлюдье, пустота — никого и ничего!

— Поедете? — спрашивает Борис Федорович.

Отправляемся утром. Едут сменщик оператора, научный сотрудник Института вулканологии, два научных работника из Москвы. Утро погожее, вулканы открыты, и я уже предвкушаю удовольствие поглядеть на них вблизи — на Ключевскую и невидимый отсюда Безымянный.

Дорога проложена по многометровому черному слою пепла, она идет сначала вдоль линии связи на Усть-Камчатск, петляет между телеграфными столбами, уходит то вправо, то влево от них. По обеим сторонам стоит странный березовый лес: деревья словно пустились в пляс, их кряжистые толстые стволы причудливо искривлены, чуть ли не завиты в штопор. Это знаменитая каменная береза, названная так за свою твердую древесину. У нас она растет только на Дальнем Востоке.