Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

На рас с вете 2 декабря послышалась пушечная пальба. Мы увидели, что император справа оставил не очень значительное количество войск. Эго была западня, которую он расставил врагу, с тем чтобы тот подумал, будто есть возможность очень легко захватить его со стороны 'I ильница, перейти ручеек Гольдбах и затем наступать на Гросс-Райгерн, завладев, таким образом, дорогой на Брюнн и Вену, перерезав нам всякую возможность к отступлению. Австро-венгры полностью попались в ловушку, поскольку, обнажив остальную часть своего фронта, они довольно неловко собрали значительные силы в низине около Тельница и в болотистых проходах, которые окружали Зачанский и Меницкий пруды. Но так как они, неизвестно почему, вообразили, что Наполеон предполагает отступить, не дав сражения, они решили, для того чтобы обеспечить полный успех себе, атаковать нас со стороны Сантона, то есть нашего левого края, чтобы разгром был полным. Но на нашем левом краю маршал Ланн не только отбил все атаки врага, но и отбросил их до самого Блазовица на другой стороне Ольмюцкой дороги. Там была довольно ровная местность, что позволило кавалерии Мюрата выполнить несколько блестящих атак, результат которых был огромен, поскольку русские были отброшены до самого Аустерлица.

Пока наш левый фланг одерживал блестящие победы, центр, образованный из войск маршалов Сульта и Бернадотта и поставленный Наполеоном за Гольдбахским оврагом, под прикрытием густого тумана атаковал холм, на котором была расположена деревня Працен. И в этот момент через рассеявшийся туман выглянуло сияющее солнце Аустерлица, о котором Наполеону нравилось вспоминать впоследствии. Маршал Сульт захватил не только деревню Працен, но и огромное плато того же названия, которое было ключевой точкой всей этой местности. Именно здесь перед взором императора разразилась одна из самых горячих битв, в которой русские были полностью разбиты. Но один батальон 4-го линейного полка, полковником которого был принц Жозеф, брат Наполеона, так увлекся преследованием врага, что был окружен кавалергардами и кирасирами великого князя Константина, брата Александра, которые захватили его орла39. Многочисленные линии русской кавале-

рии быстро приближались, чтобы закрепить неожиданный успех кавалергардов. Но Наполеон бросил против них мамлюков, конных егерей и конных гренадеров своей гвардии под предводительством маршала Бессьера и генерала Раппа, вследствие чего там образовалась настоящая кровавая свалка.

Русские эскадроны с большими потерями были отброшены далеко от деревни Аустерлиц. Наши кавалеристы принесли много штандартов и привели пленных, среди которых находился и князь Репнин, командир полка кавалергардов'. Этот полк, состоящий из самой блестящей русской молодежи, потерял очень много людей, потому что бахвальство, которое гвардейские кавалеристы позволяли себе против французов, было хорошо известно французским солдатам, и они, особенно конные гренадеры, набрасывались на них с дикими криками и своими огромными палашами рассекали их пополам со словами: «Пускай поплачут дамы Санкт-Петербурга!» Художник Жерар в своей картине, посвященной битве при Аустерлице, избрал главным сюжетом момент, когда генерал Рапп, возвратившись из боя раненым, покрытым кровью врагов и своей, представляет императору знамена, которые он только что отобрал2, а также пленного князя Репнина. Я присутствовал при этой впечатляющей сцене, которую художник воспроизвел с потрясающей точностью. Все головы, изображенные на картине, являются портретами участников, даже голова храброго конного егеря, который, не жалуясь, хотя его тело было изрешечено пулями, имел достаточно смелости, чтобы добраться до императора и упасть замертво, передавая ему штандарт, который он только что захватил. Наполеон, желая почтить память этого егеря, попросил художника запечатлеть на полотне и его лицо. На картине виден мамлюк, который в одной руке держит вражеское знамя, а другой удерживает за поводья умирающую лошадь. Это человек по имени Мустафа, известный в гвардии своей смелостью и жестокостью. Он бросился преследовать великого князя Константина с такой настойчивостью, что последний отделался от него только после того, как попал из пистолета в его лошадь, и она была серьезно ранена. Мустафа, в отчаянии от того, что мог принести императору только один штандарт, сказал по-своему откровенно, представляя свой трофей: «Ах, если бы я мог догнать князя Константина, я отрезал бы ему голову и принес ее вам!» Наполеон, возмущенный, ответил ему: «Помолчи, грубый дикарь!»

Однако закончим рассказ о сражении. Пока маршалы Ланн, Сульт и Мюрат, а также Императорская гвардия крушили правей фланг австровенгерских войск и гнали их далеко от деревни Аустерлиц, левый фланг 40

врагов попал в ловушку, расставленную Наполеоном. Противник бросился к деревне Тельниц, занял ее и перешел через Гольдбах, готовясь занять дорогу на Вену. Но враг плохо знал гениальный ум Наполеона, полагая, что тот способен совершить такую огромную ошибку, как оставить без защиты дорогу, которая обеспечивала отступление в случае неудачи. Наш правый фланг охраняли дивизии маршала Даву, которые скрывались за деревней Гросс-Райгерн. Отсюда Даву и напал на австрорусские войска, как только увидел, что они все скопились в ущелье между прудами Тельниц и Мениц, с одной стороны, и речкой — с другой.

Император, которого мы оставили на плоскогорье Працен, освободившись от правого фланга и центра вражеских войск, бежавших от Аустерлица, сразу спустился с Праценских высот с корпусом Сульта, со всей гвардией, пехотой, кавалерией и артиллерией и устремился в сторону Тельница, охватив сзади вражеские колонны, атакованные спереди маршалом Даву. С этого момента многочисленные и огромные массы австро-русских войск, скученные на узкой дороге, которая шла вдоль речки Гольдбах, оказались зажаты между двумя огнями и предались неописуемой панике. Ряды смешались, каждый старался спастись бегством. Одни бросились как попало, в сторону болота, рядом с прудами, другие надеялись спастись по дороге, которая как раз разделяла эти пруды. Наша кавалерия их преследовала, и там началось настоящее избиение.

Наконец, большая часть вражеских войск, в основном русские, попытались перейти пруды по льду. Лед был очень толстым, и уже от пяти до шести тысяч человек, сохраняя более или менее порядок в своих рядах, дошли до середины озера Зачан, когда Наполеон подтянул гвардейскую артиллерию и приказал стрелять по льду. Снаряды разбивали лед во многих местах, и это все сопровождалось ужасным шумом. Вода стала выступать через пробитый лед. Мы наблюдали, как тысячи русских, как и их лошади, пушки, повозки, медленно погружались в эту ледяную пропасть. Это было страшное и величественное зрелище, которое я не забуду никогда. В одно мгновение поверхность пруда покрылась всем, что могло плавать. Люди, лошади бились на середине пруда с наступающими льдами и водой. Некоторым — очень небольшому числу — удалось спастись с помощью шестов и веревок, которые наши солдаты протягивали им с берега, но основная масса утонула. Численность бойцов, которыми располагал император в этой битве, составляла 68 тысяч человек. В рядах австро-русских войск насчитывалось до 92 тысяч солдат. С нашей стороны было убито и ранено примерно 8 тысяч человек, враги признали, что их потери в убитых, раненых, утонувших доходили до 14 тысяч, и мы еще захватили 18 тысяч пленных, 150 пушек и большое число штандартов и знамен.

Приказав преследовать врага по всем направлениям, император отправился в свой новый штаб, расположенный в почтовом доме в Бозе-нице, на дороге к Ольмюцу. Он был в восторге, и это можно понять. Хотя он несколько раз и выразил сожаление по поводу единственного орла, которого мы потеряли и который принадлежал 4-му линейному полку, где полковником был принц Жозеф, брат императора. Орел этот был захвачен полком великого князя Константина, брата русского императора. Это было действительно довольно забавно и делало потерю особенно чувствительной. Но вскоре Наполеон получил очень большое утешение. От имени австрийского императора приехал князь Лихтенштейн и попросил свидания с Наполеоном. Наполеон понимал, что это должно вести к миру, что освобождало его от опасности увидеть у себя в тылу пруссаков, в то время как он еще не закончил эту войну. Поэтому он быстро согласился на встречу.