Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Настоящая мелодрама была разыграна в Потсдаме, где король Пруссии и император России при свете факелов вместе спустились под своды склепа дворца и поклялись в присутствии двора в вечной дружбе на могиле Фридриха Великого. Это отнюдь не помешало Александру восемнадцать месяцев спустя согласиться на присоединение к русской империи нескольких прусских провинций, которые Наполеон ему отдавал по Тильзитскому миру. И все это происходило в присутствии несчастного друга Фридриха-Вильгельма.

После произнесения клятвы русский император отправился в Моравию, чтобы встать во главе своих войск, так как Наполеон форсированным маршем приближался к столице Австрии, которой вскоре и овладел.

Узнав о колебаниях прусского короля и о потсдамской клятве двух императоров, Наполеон, желающий покончить с русскими до того, как Пруссия объявит о вступлении в войну, сам поспешил навстречу пруссакам. С давних времен известно, что послы являются привилегированными шпионами. Прусский король, узнающий каждый день о новых победах Наполеона, хотел понять, какой позиции придерживаются каждая из воюющих сторон, и счел возможным послать Гаугвица, своего министра, в генеральный штаб французской армии, с тем чтобы тот мог на месте судить о положении дел. Но поскольку для этого был необходим какой-то официальный предлог, то он попросил отвезти его ответ на письмо Наполеона, в котором тот сетовал на договор, тайно заключенный в Потсдаме между Пруссией и Россией. Господин Гаугвиц прибыл в Брюнн за несколько дней до знаменитой Аустерлицкой битвы и очень хотел бы дождаться результатов готовящегося великого сражения, с тем чтобы посоветовать своему монарху не предпринимать ничего, если мы не окажемся победителями. И, наоборот, атаковать нас, если мы окажемся разбитыми.

Не будучи военными, вы можете судить даже по карте, какую опасность могла причинить прусская армия, вошедшая в нашем тылу из Силезии в Богемию. Поскольку император знал, что господин Гаугвиц отправлял каждый вечер курьера в Берлин, то он захотел, чтобы именно через него в Пруссии узнали о разгроме и захвате корпуса фельдмаршала Елачича, о которых в то время еще не было достаточно известно, настолько стремительно развивались события. И вот каким образом император взялся за это дело.

Обер-гофмаршал Дюрок после того, как предупредил нас о том, что мы должны делать, приказал тайно принести в квартиру, занимаемую мной и Масси, все австрийские знамена, которые мы привезли из Бре-генца. Затем, спустя несколько часов, когда император беседовал в своем кабинете с Гаугвицем, мы повторили церемонию передачи знамен точно так, как это было сделано в первый раз. Император, услышав музыку во дворе своего дворца, разыграл удивление и подошел к окну в сопровождении посла, где они увидели трофеи, принесенные унтер-офицерами. Он подозвал к себе дежурного адъютанта и спросил у него, что происходит. Адъютант ответил, что это два адъютанта маршала Ожеро только что доставили императору знамена австрийского корпуса Елачи-ча, взятые в Брегенце. И Наполеон, не поведя бровью, как если бы он нас никогда не видел, сделал вид, что получил письмо маршала Ожеро (предварительно запечатанное), прочитал его, хотя знал его содержание уже четыре дня тому назад. После этого он начал нас расспрашивать, останавливаясь на самых мелких деталях. Дюрок предупредил нас, что говорить надо громко, поскольку прусский посол был несколько глуховат. Это обернулось очень неудачно для моего товарища Масси, руководителя миссии, поскольку ослабевший голос практически не позволял ему говорить, и, таким образом, отвечать императору пришлось мне. Ухватив его мысль, я в самых ярких тонах рисовал наиболее живые сцены разгрома австрийцев, упадок их духа и энту зиазм французских войск. Затем, представляя трофеи, один за другим, я называл все вражеские полки, которым они принадлежали. Я особенно отметил два из них, потому что пленение этих полков должно было произвести наиболее сильное впечатление на прусского посла. «Вот, — говорил я, — знамя пехотного полка Его Величества императора Австрии. Вот штандарт улан эрцгерцога Карла, его брата». Глаза Наполеона сверкали и, казалось, мне говорили: «Очень хорошо, молодой человек, очень хорошо». Наконец он нас отпустил, и, уходя, мы услышали, как он говорил послу: «Вы видите, господин граф, мои армии одерживают победы во всех направлениях. Австрийская армия раздавлена, и вскоре будет то же и с русскими». Господин Гаугвиц казался убитым, а Дюрок сказал нам, когда мы были уже за пределами штаб-квартиры: «Этот дипломат сегодня вечером напишет в Берлин о полном разгроме корпуса Елачича. Это несколько успокоит горячие умы, жаждущие воевать с нами, и даст королю Пруссии возможность повременить и подождать новых известий. А это именно то, чего страстно желал император».

Закончив комедию, император, желая освободиться от опасного свидетеля, посоветовал господину послу, что было бы небезопасно для него оставаться здесь между двумя армиями, готовыми сражаться врукопашную, и предложил ему отправиться в Вену к господину Талейрану, министру иностранных дел, что господин Гаугвиц и сделал в тот же вечер.

На следующий день император не сказал нам ни слова относительно сцены, разыгранной накануне, но, безусловно, желая продемонстрировать свое удовлетворение тем, как мы поняли его мысль, он с большой симпатией поинтересовался у Масси, не лучше ли у него дела с насморком, а меня слегка потрепал за ухо, что было выражением наивысшей ласки.

Тем временем развязка страшной драмы приближалась. С обеих сторон готовились сражаться мужественно. Почти все военные писатели так насыщают свои рассказы деталями, что впоследствии у читателя в голове создается полная неразбериха, и в большинстве опубликованных произведений по войнам Империи я никак не мог понять историческое изло-

/М 1Н1С < < >< >).1 I 11Й. ...... П 1111111, и которых N учж 1ИОШ1Л, И ............. ЛИИ

лодок. которые миг 01,1.-10 <>411111 хороню и:нич гмы. Я дум.но, Ч1о(и.1 I охра НИТЬ ЯСНО! 11, |)ЛСЧ К,1.1,1 О НОГИНЫХ ДГН< ГИИНХ. нужно ОГ|>,11111411 11.( Я УК.1.М1Ш ем на наанмпое раенодожение днух армии перед началом сражении и останавливаться только на самых главных и решительных фактах самого сражения. Именно так я постараюсь сделать, описывая битву, налвапную Аустерлицкой, хотя она произошла впереди деревни, носившей ото имя. Но так как накануне великого сражения императоры Австрии и России провели ночь в Аустерлицком замке, из которого Наполеон их потом выгнал, он захотел увеличить триумф своей победы, дав битве название именно этого места. На карте вы увидите, что ручеек Гольдбах, который берет начало далеко от Ольмюцкой дороги, втекает затем в пруд Мениц.

Этот ручеек протекал по глубокой долине, края которой довольно обрывисты, и отделял армии друг от друга. Правый край австро-русских войск был прикрыт холмистым лесом, расположенным за Ольмюцкой дорогой. Их центр находился на Праценском плато. Их левый фланг располагался возле Зачанских прудов и окружавших их болот.

Наполеон разместил свой левый фланг на труднодоступном бугре, который солдаты, побывавшие в Египте, назвали Сантон, потому что над ним возвышалась маленькая часовня, верхушка которой напоминала форму минарета. Центр французской армии находился около пруда Кобельниц. И, наконец, правый фланг располагался возле Тельница. Но император оставил там очень мало войск, поскольку он стремился выманить русских на болотистый участок, где он и подготовил им разгром, спрятав за Гросс-Райгерном, на дороге к Вене, корпус маршала Даву.

1 декабря, накануне сражения, Наполеон покинул Брюнн ранним утром и целый день объезжал наши позиции. К вечеру он установил свой генеральный штаб позади центра французской армии, на небольшой поляне, откуда были хорошо видны бивуаки обоих противников, так же как и весь участок, который должен был служить полем битвы следующего дня. В этом месте не было никаких построек, кроме одного старого сарая. Там был поставлен стол с картами императора, который устроился около огромного костра. К счастью, снега не было, хотя и было очень холодно. Я улегся на землю и тотчас же глубоко заснул. Но очень скоро мы были вынуждены сесть на лошадей, чтобы сопровождать императора в его последнем объезде своих войск. Луны не было совершенно, и темнота ночи усиливалась толстым слоем тумана, который крайне затруднял нашу поездку. Егеря эскорта императора сообразили зажечь факелы, сделанные из сосновых палок и соломы, что оказалось крайне полезным. Войска, видя приближение группы ярко освещенных кавалеристов, сразу узнавали императорский штаб. И в тот же миг, как по волшебству, мы увидели бесконечную линию огней наших бивуаков, освещенных тысячами факелов, которые держали солдаты, и с огромным энтузиазмом приветствовали Наполеона криками, тем более громкими, что завтрашний день был годовщиной коронации императора, совпадение, которое им казалось хорошим знаком. Враги должны были быть немило улип.чг11м, когда сверху г соседнего холма посреди ночи они унидс-щ ты« нчи зажженных факелов и услышали тьн мчекра то повторенные крики -Да адрат твс I император!», которые сливались и одну с плошную музыку. 11а наших бивуаках нее Гнало радостью, спетом и движением, тогда как со стороны австро-русских войск стояли тьма и тишина.