Царская охота - Олеся Шеллина

своего посла и его жены организовал покушение на меня и мою невесту, будущую императрицу Российской империи. Этого, как ты понимаешь, Семен Федорович, простить никак не могу. Мои предки мне этого не простят и лично в Аду у чертей будут вилы выхватывать, чтобы поглубже в кипящее масло затолкать, — он усмехнулся, глядя, как Орлов пытается переварить тот факт, что Петр всех своих предков в Ад определил, и себя заодно. Когда до поручика дошло, на что Петр Алексеевич намекает, то медленно кивнул, а государь откинулся на спинку кресла и устало произнес. — Ну что же, считаю это за согласие. Давай теперь обсудим детали…

— Думаю, что в этой таверне мы и остановимся, перекусим и отдохнем, — жизнерадостный голос сэра Ричарда вкупе с остановкой кареты вырвал Орлова из его полусонного состояния. Да, размяться и проветрится не помешало бы, как и до ветру сходить. Семен отворил дверь, первым выпрыгнув из кареты, окидывая двор таверны, в котором они остановились внимательным взглядом, как же здесь непривычно-то, но ничего, и не к такому привыкали.

* * *

Варя потянулась, расправляя затекшие плечи, прежде чем накинуть манто из соболя, чтобы ехать домой. Сегодняшний день был очень насыщен. Государыня отправилась в Новодевичий монастырь, куда переселили из Кремля Вознесенский. Переселение прошло мирно без каких-либо казусов. Были уже даже возведены все наказанные государем нововведения и медикусы вовсю осваивались в открытом гошпитале. Вот только специфика женского монастыря накладывала определенные проблемы в выборе пациентов. И как раз-таки разрешить эту проблему и попросили в отсутствие государя Филиппу, которая даже сначала испугалась, потому что это было уже очень важное решение от принятия которого зависело очень многое. Это не самым смышленым мальчишкам под завистливые и восхищенные взгляды остальных по пять серебряных рублей подарить, пожав при этом руку, это принять вполне самостоятельное политическое решение, которое могло существенно повлиять на жизнь как Москвы, так и распространиться по всей России, ежели окажется удачным. И как тут угадать?

Чуть позже, когда Филиппа в сопровождении своего секретаря, фрейлин и Шереметьева ходила по залу просторной чистой палаты, которая пока что не начала принимать пациентов, то увидела молодого парня, который заскочил в палату из другого входа, и тут же был оттеснен гвардейцем охраны в сторону.

— Постой, — Филиппа решительно подошла к парню, держа, однако, дистанцию. — Кто ты такой?

— Я-то? — парень явно растерялся, от того, что государыня к нему обратилась, но тут же опомнился и быстро отрапортовал. — Коноиди Павел Захарович, студиозус Лейденского университета медицинского факультета. Прибыл на побывку к дяде, Анастасию Коноиди, коему было поручено переселение и обустройство этого монастыря.

— Значит, ты будущий медикус? — Филиппа смотрела на парня благожелательно, и он немного расхрабрился, отвечая теперь уже без задержек.

— Да, государыня, — он легко поклонился, а когда выпрямился, то натолкнулся на напряженный взгляд темных глаз Филиппы.

— Скажи, Павел Захарович, а какой именно гошпиталь ты бы открыл здесь, ежели это было в твоей власти? — наконец медленно, тщательно подбирая слова, спросила у него Филиппа.

— Ну, монастырь-то женский, вот и надо чтобы тут чисто бабьими делами занимались, особливо родами. И школу повивальную при гошпитале открыть, ведь чаще всего женщины в родах погибают только потому, что им никто вовремя не помог. Есть, конечно, случаи, когда ничего сделать нельзя, но их гораздо меньше.

Филиппа выслушала его, кивнула и, быстро развернувшись, направилась к выходу. Сопровождающие удивленно переглянулись и поспешили за ней. Вернувшись во дворец, Филиппа приказала найти Бидлоо, а когда тот явился, заперлась с ним в кабинете, захватив с собой только Воронцова и Шереметьева. Анна Гавриловна снова только головой покачала и призвала фрейлин заняться делом, которое на ее взгляд было наипервейшим — подготовкой к свадьбе.

Филиппа заседала с Бидлоо почти час, после чего тот вышел с задумчивым видом, а на следующий день Варя прочитала в газете, которая прекрасно и без Юдина издавалась, он подобрал в свое время отличную команду, что по указу государыни-невесты при всех женских монастырях велено открыть гошпитали, для родовспоможения и другой помощи женщинам и новорожденным младенцам. При этих гошпиталях будут обучаться не только будущие медикусы, но и повитухи, и что с того момента, когда пройдет год, после открытия школ, никто из повитух не будут иметь права принимать роды, ежели не будет иметь бумаги о том, что окончила энту школу. И караться самоуправство будет жестко и беспощадно.

Варя тогда только подивилась тому размаху, что задумала государыня, но не могла ею не восхититься, в очередной раз подумав, что у этих людей: у государя, у государыни, даже у беспутной Елизаветы Петровны, голова как-то по-другому работает, не так как у них, тех кто попроще, и кому не нужно думать такими просторами, как империя Российская.

Выйдя на улицу, Варя поежилась. Почему-то вместе с темнотой, а темнело зимой всегда рано, на улице становилось как будто холоднее. Девушка осмотрелась по сторонам. Интересно, а где ее карета? Она же просила подать к крыльцу к этому времени.

Но просто так стоять было холодно, и Варя решила пройтись, ожидая, когда кучер очнется и решит отвезти ее домой. Идя по тропинке, Варя завернула за угол дворца, намереваясь тут развернуться и пойти в обратном направление. С этой стороны окна практически не светились и тропинка, да и все окружающее пространство было погружено во мрак. Вдохнув морозный воздух, Варя уже развернулась, чтобы выйти на свет, но тут почувствовала, как горячая рука легла ей на лицо, закрывая рот, а второй рукой, напавший на нее сзади мужчина, обхватил ее за талию и куда-то потащил. Замычав в прижатую к ее губам ладонь, Варя начала брыкаться, но тут же почувствовала, как ее прижали к камню дворцовой стены спиной, навалившись крепким телом, настолько сильно вжимаясь в нее, насколько позволяла надетая на них обоих одежда.

— Знаешь, сначала я на тебя жутко злился, когда из-за тебя получил это отвратительное поручение. Потом моему возмущению не было предела, когда меня оставили здесь, продолжать помогать государыне, хотя я всем своим естеством жаждал поехать с государем, потому что мог ему понадобиться гораздо больше, чем, выбирая между белым и… белым кружевом. И что греха таить, злился я на тебя, ведь это все из-за того нелепого столкновения произошло, — услышав горячий шепот Петьки Шереметьева, который почти касался