Час Предназначения - Джеймс Гарднер

– Не стоит благодарности, – пробормотал я, сползая с трупа.

Отчасти для того, чтобы не встречаться ни с кем взглядом, я начал сосредоточенно стряхивать муравьев с одежды.

– Нисколько не сомневаюсь, – сказала Дорр, – ты поступил бы так же, дед, если бы Фуллин не успел первым.

Хакур глубоко вздохнул. Внучка смотрела на него, и глаза ее блестели, словно молчаливо обвиняя его в трусости.

– Ты уверена, что не пострадала? – спросил Рашид.

Дорр промолчала. В конце концов я ответил за нее:

– У нее сломано запястье.

– Ерунда, – прошипел служитель. – Просто легкий вывих.

Но Стек взяла Дорр за руку и внимательно ее осмотрела.

– Распухает, – сообщила она. – Лучше отведем тебя к доктору.

Дорр пожала плечами.

– Я могу пойти и сама.

– Мы тебя проводим, – не оставляющим возражений тоном заявила Стек. – И тебя тоже, Фуллин.

– Я прекрасно себя чувствую, – буркнул я.

– Она свалилась на тебя всем своим весом, – настаивала Стек. – Тебе надо провериться.

– Нет, спасибо.

– Фуллин… – начала Стек.

– Обычно именно в такой ситуации своевольный юноша, – Лорд-Мудрец подтолкнул меня локтем, – заявляет: «Не разговаривай со мной так, будто ты моя мать».

Стек молчала. Лучезарный с невинным видом посмотрел на нее.

– Убирайтесь все отсюда! – прорычал Хакур. – Смертная душа Боннаккута сейчас пребывает в бездне, испытывая безмерные страдания каждую секунду, пока не будет освобождена. Дайте мне заняться своим делом и оставьте меня в покое.

– Пойдем, – сказала Стек и обняла за плечи поддерживавшую на весу поврежденную руку Дорр.

– Да, давай пойдем к доктору, – сказал мне Рашид, – просто чтобы поднять настроение моей дорогой бозель. Мария порой бывает просто несносна, если кто-то поступает не так, как хочется ей.

Я посмотрел на служителя, но тот лишь неприветливо отмахнулся. Почему он в конце концов решил обойтись без своего «ученика»? Чувствовал свою вину передо мной из-за того, что я спас Дорр от вечного проклятия, в то время как он сам не сделал ничего? Или дело было в чем-то другом? Каппи утверждала, что мое лицо выдает меня с головой; может быть, он понял, что мне стала известна тайна Дорр?

Что ж, старик мог не беспокоиться, что я расскажу правду всему миру, – но я и не собирался о ней забывать, пока он не передумает насчет своего решения сделать меня своим учеником. Я никогда не испытывал склонности к шантажу, но что плохого в том, если двое договорятся между собой об обмене любезностями?

Впервые после сегодняшнего рассвета я улыбнулся.

Глава 14

ДАР КРОВИ ДЛЯ ГОСПОДИНА ВОРОНА

Дом целительницы Горалин производил такое впечатление, будто он вот-вот развалится, и на моей памяти он так выглядел всегда. Его хозяйка возомнила себя великим реставратором, поскольку изучала хирургию, так что когда кто-нибудь предлагал ей переложить крышу или укрепить угол там, где проседал фундамент, Горалин лишь рявкала на него в своей обычной манере и клялась, что не далее как на днях намерена сделать это сама.

Но она так ничего никогда и не сделала. Когда мне было десять лет, Зефрам убедил меня притвориться, будто у меня отчаянно болит живот, чтобы на некоторое время выманить Горалин из дома. За это время бригада плотников успела отремонтировать ту часть ее дома, которая могла рухнуть при малейшем усилении ветра. По их словам, они приложили все усилия, чтобы скрыть следы своей работы, но все же не смогли обмануть проницательный взгляд Горалин. Очевидцы рассказывали, что как только целительница подошла к своему дому, глаза ее сузились, затем она развернулась и направилась обратно к Зефраму, заявив: «Я передумала. Когда мальчик болен столь тяжело, как бедный Фуллин, единственное, чего он заслуживает, – хорошей клизмы».

Мда-а…

В приемной Горалин мы обнаружили Каппи, которая расхаживала из угла в угол, бледная как мел.

– Ты ведь собиралась пойти за жрицей? – удивился Рашид.

– Я уже побывала там, – ответила Каппи. – Лита решила, что лучше она посетит родных Боннаккута сама. И она сказала мне, чтобы я принесла Пону… мою дочь… – Ее голос оборвался.

– Пона отдает Дар? – спросил я.

Каппи кивнула.

Я раскрыл объятия, и, слегка помедлив, она прижалась ко мне. Я даже заставил себя не заглядывать в вырез ее рубашки – Каппи помогала мне в прошлом году, когда я приносил своего сына, чтобы отдать Дар, и я верил в то, что долг нужно возвращать.

– Что происходит? – чересчур бодро вопросил Лорд-Мудрец. – Что это означает – «отдавать Дар»?

– Сейчас, – ответила Каппи, – доктор вырезает дыру в затылке моей дочери.

– Она… – Лучезарный не договорил. – Вырезает дыру. Что ж… Как необычно! – Он повернулся к Стек, которая помогала Дорр сесть на стул. – Мария, когда речь зашла про Тобер-Коув, ты ничего не сказала об этом.

– Глупый предрассудок, – небрежным тоном заявила та. – Не стоит даже упоминания.

Каппи высвободилась из моих объятий и повернулась к Стек.

– Ты думаешь, я бы позволила доктору резать мою дочь просто из-за каких-то предрассудков?

Стек пожала плечами.

– Ты же знаешь, что это крайне важно! Без Дара боги не примут Пону, когда она отправится в Гнездовье. Она станет Обреченной на всю жизнь.

– В самом деле? – Любопытство в голосе Рашида лишь усилилось. – Расскажи мне про этот Дар.

Но Стек и Каппи молчали – они были слишком заняты тем, что испепеляли друг друга взглядом. Наконец заговорила Дорр.

– В первый год жизни ребенка боги не забирают его в Гнездовье – путешествие слишком тяжело для младенцев. Вместо этого боги принимают символическую замену ребенка – Дар крови и кости, который отправляют в Гнездовье вместо самого младенца.

– И доктор сейчас берет такой Дар? Мне нужно это увидеть!

– Это не самая лучшая мысль, – возразил я.

Однако лорд уже направлялся к двери, отделявшей приемную от значительно превосходившей ее размерами операционной. Каппи бросилась за ним, а я следом, ворвавшись внутрь как раз тогда, когда Горалин закричала на всех нас троих:

– Что, дьявол побери, вы тут делаете?

– Ах… – Каппи замерла при виде крови на руках целительницы.

У Горалин имелось немало нерушимых правил медицинской практики, и одно из них гласило: «Никогда не позволяй родителям видеть, как берется Дар». Когда я приносил своего сына год назад, я ждал снаружи, вздрагивая в объятиях Каппи, пока все не закончилось. Вся процедура заняла всего десять минут, и даже если Ваггерт кричал или плакал, я ничего не слышал. Когда Горалин вынесла мальчика из операционной, надрез на его затылке выглядел лишь как маленькая ранка, аккуратно зашитая одним стежком. Через несколько месяцев шрам стал едва виден, а еще через несколько я достаточно успокоился для того, чтобы не разглядывать его каждую ночь.